Оксана Обухова - Танцуют все
«А какое ваше собачье дело?!» — отвечает тетушка.
Что следует дальше, страшно представить.
Допрос с пристрастием?!
Если так, то это объясняет возникновение пожара. Допросить без следов можно. Но не дать тетушке возможности позвонить Алисе и передать сигнал можно было, только связав. Кроме этого — можно одурманить и… убить.
Боже святый, куда я вляпалась?!
И вот еще. Пол-«лимона», конечно, огромная сумма, но такого кровавого следа она не оставляет.
Если денег для трех убийств недостаточно, что дороже денег?
Власть.
К власть имущим могла иметь отношение только видеокассета. Больше ничего в «дипломате» не было и, кстати, интереса Вадима Константиновича не удостаивалось.
К голым министрам в бане все давно привыкли, и у меня появилось страшное предположение, что на той маленькой кассетке запись покруче. И жива я только потому, что жмот Гуля не дал видеомагнитофон.
Останусь жива, куплю соседу решетку яиц и подарю сто рублей.
Эх, что-то я зачастила с обещаниями типа: «Если жива останусь»! Как бы не накаркать…
Но тем не менее вернемся к нашим худым баранам.
Картинка, которую я только что нарисовала, не складывалась. Последовательность событий развивалась в обратном порядке. Когда я уезжала от Кира, он был мертв уже давно, а дом Алины Дмитриевны только-только потушили.
Бомба с таймером? Возможно. Но вряд ли, у нас таки не Чикаго. Тогда в чем дело? Или я перемудрила с грозными визитерами?
В десятый раз, намотав на себя колючее одеяло, я перевернулась к стене и уперлась в нее, прохладную, пылающим лбом.
Первым погиб Поздняков. Дом тетушки сожгли позже. И думаю, к этому времени она была еще жива. Иначе все вообще не имело смысла.
А если дом сожгли только потому, что нигде — ни в студии Кира, ни в Озерковском доме — не нашли кассету?! Чего проще — сжечь улику?! В огромном бревенчатом доме столько потайных уголков, сто лет ищи, не найдешь. Только по бревнам раскатать.
Да. Причина пожара может быть такой.
Или… тетушку допросили ласково, узнали адрес Кира и, оставив кого-то в Озерках, поехали к Позднякову. Но взбалмошный художник устроил дядям такой (!) прием… что сам погиб… все-таки случайно.
Устав вертеться, я села на диване, подобрала под себя ноги и принялась лепить картину в свете ночника и последних догадок.
Если Поздняков погиб случайно, все можно выстроить в логическую цепочку.
Ни у Кира, ни у Алины Дмитриевны не было видеомагнитофона. Это должно было визитеров успокоить и дать надежду на бескровное разрешение.
Но Кир погиб. Рванулся к окну, его пытались задержать, он споткнулся и ударился головой о батарею… И только тогда некто дал команду на устранение свидетеля в Озерках.
Интересно, по паспорту, засвеченному в авиа- и железнодорожных кассах, меня вычислить смогут?
Элементарно. Но пока будут уверены, что я сидела смирно, проверять не станут.
Или перестрахуются?!
От ужаса я тихонечко взвыла, и седенькая Ангелина перестала храпеть.
Если сейчас же, сию минуту, не изобрету способа незаметного проникновения в квартиру Ванны, я следующая. Стоит дать малейшее, мизерное подозрение, враги проверят списки пассажиров и уконтрапупят Надю. Может, сбежать? Куда?! И на какие шиши?! Эх, надо было пятьдесят тонн гринов взять! Но кто же знал?! Скажи раньше: Боткина в бегах, — пол-Бауманки уписается!
От ужаса меня начало корежить, я дотянулась до серебряной фляжки и произвела мощный глоток, даже мысленно не извинившись перед спящей хозяйкой фляги.
Эх, не дожить мне до семидесяти, не рассказывать ночи напролет молоденьким дурочкам о романах, изящных, как засохший букет бессмертников, жертвовать любовью ради внуков. Даже взвода бевых котов не завести…
Стоп, Надежда. С места о котах, пожалуйста, подробнее…
Я остановилась, продолжила ассоциативный ряд…
Через пять минут подробный план проникновения в дом был готов.
Выпив последнюю коньячную каплю за здоровье всех старушек мира, я поплотнее завернулась в простыню, отринув колючее одеяло, и начала считать овец. И очень удивилась, когда вместо кудрявых барашков через изгородь заскакали полосатые торбы Капитолины Тимофеевны.
Глава 5
Самые невзрачные женщины — это ненакрашенные блондинки. И если встретил этакую полусонную моль в полутемном тамбуре у двери в туалет, то как мечтал об одном — скорее пописать, — так при этих желаниях и останешься.
Третий тип, что вчера входил в вагон с воблой в руках, был первым, кого я встретила утром, пробираясь к удобствам. Он мялся перед дверью, на замке которой стояло «занято», и ненавидел даму в синем халате, занявшую клозет так давно, словно на «Красной стреле» она путешествовала в одиночестве и страдала запором, разрешиться от которого можно лишь под стук колес.
Нисколько не смущаясь создавшейся очереди, дама освободила кабину, и тип-без-воблы резво метнулся на ее место.
В связи с этим я поняла — если он и запомнит что-то о пассажирках, я буду ассоциироваться лишь с резью в мочевом пузыре и чем-то неприятным в синих тонах. Видимо, троица вчера прилично расслабилась пивом.
Пока я приводила себя в порядок, Ангелина успела сходить в противоположный конец вагона, надраить фарфоровые зубки и встретить меня на манер утренней звезды — скромно сияя.
Расстались мы сдержанно. Без поцелуев и номеров телефонов. За Ангелиной обязательства и внуки, за мной горы трупов и проблемы, и я была Региной.
Троица псевдобизнесменов соскочила на перрон в числе первых. Я дала им время скрыться в толпе прибывающих-встречающих, нерешительно ступила на московскую землю и, стиснув нервы и мысли в кулак, понеслась спасаться.
Пробегая мимо шеренги пожилых торговок, я купила целлулоидную челночную сумищу в бело-голубых полосках. В супермаркете недалеко от дома забила торбу рыхлыми кочнами капусты и не (без труда доволокла ее до кустов у дома Ванны.
Остановку делала лишь дважды: один раз на дальних подступах — убедилась в наличии «Волги» с закрытыми дверцами; второй — из-за угла в окне, второго этажа подъезда полюбовалась филером с мятой газетой.
В кустах, находящихся вне зоны обстрела, я замаскировала сумку лопухами, отдышалась и пошла соседний двор к телефону-автомату.
Года полтора назад наша Ванна захворала. В том, что с ней приключилось, хорошо разбиралась соседка с пятого этажа — Капитолина Тимофеевна. И как-то раз, по просьбе Анны Ивановны, я звонила Капе для консультации.
Цифры — мой хлеб. Достаточно один раз взглянуть на листок с формулой или номером телефона, все отпечатается в мозгу надолго. Возможно, навсегда, но так далеко я не замахиваюсь.
Пришпиленный к стене автомат висел в укромном месте; врагов нигде не наблюдалось; я прочистила горло легким кашлем, набрала номер Капитолины Тимофеевны и старческим надтреснутым голосом проскрежетала на надтреснутое «алле»:
— Капочка, доброе утро. — Далее скороговоркой, не давая опомниться: — Сегодня собес пенсионерам бесплатную капусту раздавал. Я взяла для тебя сумочку. В кустиках стоит, тех, что слева от подъезда… Тебе надо?
— Надо, — безапелляционно заявила Капочка, совершенно не интересуясь, от кого поступило столь любезное предложение.
— Так… ты иди, бери… не ровен час, бомжи утащут…
Далее счет пошел на секунды.
Капитолина Тимофеевна мухой слетела с пятого этажа, я в том же порядке обогнула дом под карнизом, опоясывавшим стены на уровне второго этажа, и, прилипнув за дверью подъезда, стала ждать, пока Капа найдет капусту.
Основная трудность заключалась не в том, чтобы не попасть на глаза топтунов, главное, чтобы меня не углядела Тимофеевна. Тогда план пойдет прахом, и капусту на пятый этаж придется волочь мне, а не парню с завядшими гвоздиками.
Но ставку на старушек всего мира я сделала правильно.
Боясь поверить невероятной удаче, Капитолина Тимофеевна довольно бодро извлекла торбу из кустов и, как и ожидалось, быстренько, быстренько, пока не отняли, передислоцировала ношу в глубину подъезда.
Прилипая к стенам, я кралась следом и очень хорошо слышала, что происходит у подоконника.
— Миленький, родимый, — скулила Капа, — помоги. Все равно без толку тут сидишь. Может, надо чего? — парню было надо, чтоб его оставили в покое, но и Тимофеевна не лыком шита, не сдавалась: — Хоть на этажи-и-ик… — Далее топот, двухголосое пыхтение и радостное повизгивание Капы. — Борщика наварю, приходи, горяченького поешь…
Я бесшумной поступью таракана за ними вслед.
Проскальзываю до квартиры, беззвучно отпираю дверь, проникаю внутрь и прижимаюсь спиной к прохладному дерматину обивки. За дверью грохочут башмаки на толстой подошве и замирают, не достигнув первого этажа.
Выровняв дыхание, приникаю к окуляру «рыбьего глаза» и, максимально скосив свои очи, получаю глубокое удовлетворение от спокойной позы лихого грузчика всех старушек мира.
