Дарья Донцова - Спят усталые игрушки
Нина многозначительно улыбнулась.
– Зачем вам знать?
– Искали погибшую женщину и следы привели к писателям…
Сундукян ухмыльнулась:
– Да уж, не хочешь себе зла, не делай людям добра! Пожалела Людмилку, вот и результат.
– Кого?
– Людмилу, стоматолога.
Я непонимающе уставилась на Нину, и та мне все объяснила.
Зубы у Нины плохие с детства, вот всю жизнь и мучается. Много лет искала хорошего врача и напала на Людмилу Георгиевну Шабанову. У той – золотые руки. Ниночка стала постоянной клиенткой ее кабинета. Сначала просто ставила пломбы и штифты, затем женщины подружились, сблизились, стали вместе ходить в театры и на концерты. У Людмилы не было семьи, Нина тоже не обременена ни мужем, ни детьми. Отношения крепли.
Не так давно Мила пожаловалась Нине, что очень устала. Люди раздражают ее до бешенства, даже в метро ездить противно.
– Отдохни, – посоветовала Сундукян, – скатай на море, в Египет или Эмираты, там сейчас классно.
– Не хочу, – отрезала подруга, – на курортах полно народа. Мне бы куда-нибудь в глушь, чтоб никого рядом и тишина… Только где найдешь подобное?
И тут Нине пришла в голову гениальная мысль.
– Слушай, давай устрою тебе путевку в Ложкино, почти даром поедешь. Зимой там, говорят, никого.
– Как мы это сделаем? – удивилась Мила. – Я же не писательница.
– Мы с тобой похожи, – воодушевилась Нина, – обе черненькие, смуглые, глаза карие. Ты, правда, постройней будешь, да в паспорте только лицо. Я оформлю путевку на себя, а поедешь ты, и никто не заметит. Сама я в этом Доме творчества никогда не была, никто меня там не знает. Будешь на Сундукян откликаться, всех делов-то. Зато путевку получишь за копейки, как член Литфонда.
Нина вытащила паспорт, и Мила согласилась, что по фотографии невозможно понять, кому из них принадлежит документ. Снимок делали давно, Нинель тогда носила другую прическу, да еще очки в придачу. В прошлом году Нина сделала операцию лазером и избавилась от близорукости.
Горя желанием помочь подруге, Сундукян понеслась в Литфонд. Через неделю Мила отбыла на отдых.
– А вы куда подевались? – прервала я повествование.
Нина пожала плечами.
– Никуда, ездила на две недели в Кострому, там устраивали праздник поэзии и фестиваль.
Я потрясенно молчала. Значит, похоронили Людмилу Шабанову?
– У Милы были дети или муж?
Нина молча курила в форточку, меланхолично наблюдая, как клубы дыма теряются в воздухе.
– Взгляни на серый дым над крышей. Все холоднее холода, к которым он уходит, вот так и ты уйдешь за ним…
– Что? – растерялась я.
– Это Бертольт Брехт написал, – пояснила поэтесса, раздавливая окурок в пустой консервной банке, служащей в этом доме пепельницей, – гениальный Брехт, абсолютно неправильно понимаемый в нашей стране. Вы что-то сказали?
– Семья у Милы есть?
Нина задумчиво повертела банку.
– Да нет как будто бы, по крайней мере сейчас.
– А раньше? Может, у нее остались дети…
Нина покачала головой:
– Как раз думаю сейчас о том, что совершенно ничего не знаю о ее прошлом. Мы познакомились два года назад, и она никогда не упоминала о своих близких. Один раз только обронила, что воспитывалась в детском доме. Мы ехали в автобусе по Холмской улице, и она, указав на маленький дом, сообщила: «Вот тут прошло мое детство, не дай бог кому-нибудь такое».
Сундукян поинтересовалась почему. Тогда Мила ответила:
– Здесь приют, слышала, остановка называется «Детский дом»? Так я в нем несколько лет провела, все испытала: голод, холод, побои. Спасибо Елене Вадимовне, воспитательнице, это она меня в стоматологический пристроила.
Потом, словно испугавшись, закрыла рот. Нинель попробовала снова завести этот разговор, но Мила ловко переменила тему и больше никогда к ней не возвращалась. Не знала Нина ничего о том, как жила Мила до их встречи. Подруга никогда не рассказывала о бывшем супруге или других родственниках, о детях также не упоминалось. Вообще-то она была приветливой, контактной, охотно приходила в гости и с удовольствием приглашала к себе, вот только о прошлом предпочитала не распространяться. Впрочем, и у Нины ничего не выспрашивала, довольствуясь тем, что подруга сообщала сама.
Я сбегала в машину и принесла сумочку.
– Узнаете?
– Да, – безапелляционно заявила Нинель, – Милочкин ридикюльчик. Я ей его на Новый год подарила, разорилась.
– Не помните, в чем она уезжала?
Собеседница покачала головой:
– Не провожала ее. Просто созвонились перед отъездом. Но ведь было довольно прохладно. Наверное, накинула норковый полушубок и кожаную шляпку, с мехом, черненькую.
– Почерк ее знаете?
Нина призадумалась.
– Думаю, что нет. Мы не переписывались, больше об искусстве говорили: театр, литература, живопись… Думаете, Милочка умерла?
Я с сомнением покосилась на сумочку. Вроде все свидетельствует о том, что из окна шагнула Людмила Георгиевна Шабанова, но ведь еще несколько часов назад я так же абсолютно уверена была в смерти Нинель Сундукян. А она вот, сидит передо мной. Второй подобной ошибки допустить нельзя.
Глава 7
Утром снова вошла в кабинет капитана. Тот от возмущения покраснел и гневно спросил:
– Ну?
Я принялась объяснять суть.
– Уж извините, перепутали. Самоубийцу на самом деле звали Людмила Шабанова, Нина Сундукян жива.
– Как это жива? – изумился следователь. – Вы тело видели? Опознали?
– Да сестра ошиблась, – каялась я, – погибшая страшно похожа на Сундукян. Тоже смуглая, волосы черные, глаза карие, потом учтите стресс… Лиана нервничала и не разглядела как следует.
– Бред, – возмутился капитан, – первый раз с подобным сталкиваюсь. Глупость несусветная и безответственность. С чего вы решили, что умершая Сундукян? Кто это придумал?
Я начала бестолково излагать факты. Капитан замахал руками:
– Дамочка, вы из коттеджного поселка Ложкино?
– Да.
– Ясно. Не работаете небось, делать целыми днями нечего. Так вы собачку заведите, пуделя. А нам не мешайте. Теперь целое дело назад возвращать, труп оформлять…
– А его нет, – сообщила я.
– Куда подевался?
– Кремировали вчера.
– По документам Сундукян?
Я безнадежно кивнула. Капитан раскрыл рот, но удержался все же от крепких выражений, только прошипел:
– Давайте все координаты: адреса, телефоны.
– Чьи? Свои?
– И свои тоже, – лютовал следователь. – Ну заварила кашу!
– Меня накажут?
Капитан тяжело вздохнул и вытащил сигареты. Отчего-то он перестал меня раздражать. Внезапно стало понятно, что следователь скорей всего незлой человек, просто задерган и измучен до крайности, да еще карьера явно не удалась: лет ему не так уж и мало, а сидит в районном отделении с мелкими звездочками на погонах.
Я, похоже, тоже непонятным образом начала ему нравиться, потому что милиционер неожиданно улыбнулся:
– Ну артистка, зла не хватает. Когда узнали-то, что Сундукян жива?
– На поминках.
Следователь ухмыльнулся:
– Устроили цирк. Теперь родственники в суд на вас подадут, слупят все деньги за похороны, да еще моральный ущерб припишут, кругленькая сумма получится.
– Давайте проверим Шабанову, – попросила я.
– Дама… – завелся мент.
– Меня зовут Даша.
Следователь закурил новую сигарету.
– И отчество напомните.
– Ивановна.
– Так вот, Дарья Ивановна…
– А к вам как обращаться? – не утерпела я.
– Николай Васильевич. Так вот, многоуважаемая Дарья Ивановна, идите домой спокойно, компетентные органы во всем разберутся.
Я выползла на станционную площадь с гудящей головой. Естественно, никто ни в чем разбираться не станет, у них теперь благодаря моим стараниям даже трупа нет. В принципе я могла заставить этого капитана работать. Полковник Дегтярев, довольно крупный милицейский начальник – мой давний друг. Сколько раз помогал он нам в самых разных обстоятельствах! И, честно говоря, при любых жизненных неприятностях я привыкла тут же звонить ему. Но Александр Михайлович как назло взял отпуск и уехал. Мы отправили его к Наташке в Париж, и он сейчас, наверное, ходит по Лувру или Сен-Дени, любуясь картинами и скульптурами. А я стою посредине грязной площади и решаю сложный вопрос: если самоубийца и впрямь Людмила Шабанова, то где ее дочка? Кто такой Николай? И за что она убила неизвестного Леонида?
Робкое солнце пробилось сквозь тучи. Его лучи осветили ряд ларьков с нехитрым водочно-пивным ассортиментом. Между торговыми точками, прямо в грязном снегу мирно спал местный бомж Костя. Я хорошо знала этого оборванного мужика. Сколько ему лет – загадка. По виду около шестидесяти, но на самом деле может быть и тридцать. Синее распухшее лицо, всегда подбитый глаз и вечная грязь на лице затрудняют возможность определения возраста. Он постоянно отирается возле павильонов в надежде на подачку. В отличие от множества других бомжей Костя никогда не ворует и пытается работать. Подметает площадь, сгребает снег, протирает стекла, мне он частенько подносит тяжелую сумку с бутылками минеральной воды. Одна беда – получив в руки хоть какую-нибудь наличность, Костик моментально покупает «огненную воду» и напивается. Вот и сегодня, видно, уже успел где-то подзаработать, потому что блаженно дрыхнет, подсунув под голову яркую дорожную сумку.
