Белая колбаса любви - Янина Олеговна Береснева

Сунув письмо в сумку, я повертела головой по сторонам. Бабки на участке не наблюдалось, зато Леник Полесов стоял на лужайке, задрав голову, и любовался красотами природы. Небо и впрямь было сегодня прекрасное, и я сама невольно залюбовалась им. Попутно мне пришла мысль рискнуть спросить у соседа, не видел ли он кого возле моего почтового ящика, раз уж он сегодня снова не на работе, а прохлаждается дома. И откуда у него тогда столько денег? Впрочем, может, это у него работа такая.

Я решительно направилась к их воротам, но на ходу затормозила: засмотревшись на пролетающую птицу, по виду смахивающую на сыча, Полесов так далеко закинул голову назад, что не устоял на ногах и рухнул. Так как попыток подняться он не делал, я поняла, что он опять мертвецки пьян. Тут он всхрапнул, а я окончательно успокоилась: жив. Но для дачи показаний совсем непригоден. Я развернулась и уныло побрела к своему дому, хотя назвать его тихой пристанью из-за нашествия гостей уже не могла.

Засмотревшись на возившуюся с мячиком Мотю, я чуть не наткнулась на Алексея. Тот сидел на веранде в махровом халате с чашечкой кофе и выглядел при этом сокрушительно. Я же почувствовала себя растрепанной курицей, так как с заботами последних дней так и не добралась до парикмахера, а потому слегка разозлилась и язвительно поинтересовалась:

— Ну как, отдохнули с дороги? Дух Бориса вас не беспокоил?

— А у вас прекрасное чувство юмора, — улыбнулся Алексей, и разом стал похож на Бреда Пита и Орландо Блума одновременно.

— Спасибо, мы отобедали и отдохнули. Толик отправился по делам в город. А я вот сижу, пытаюсь надышаться воздухом Родины.

— Нам дух Отечества и сладок, и приятен, — пробормотала я.

— Зря иронизируете, — заявил он, поднимаясь. — Я же сам из этих краев, родители жили в этом городе, потом переехали, но у меня здесь двоюродная сестра, мы очень близки.

— А у меня здесь никого, мама и то уехала в Испанию, — грустно вздохнула я, почувствовав себя казанской сиротой.

— Как же друзья, соседи? Хотя соседи у вас… Одни скандалят, бабка вообще чумовая дамочка. Увидела меня и тут же принялась языком чесать. Говорит, вы Бориса и заказали. За что ж она вас так не любит?

Вот старая ведьма, успела наболтать про меня невесть чего. А этот Алексей, чего доброго, уши развесит. Не хватало еще, чтобы он начал под меня копать. Он же что-то говорил про то, что хочет разобраться в странной кончине старого друга.

— Бабке делать нечего, вот она и болтает. Это ее досуг, так сказать, — стараясь казаться беззаботной, пояснила я.

— А чем вы занимаете свой досуг? — Алексей явно был расположен поболтать, только я чувствовала себя разбитой и к беседе отнеслась без энтузиазма.

— Пишу женские романы, — буркнула я, прикидывая, как бы половчее отделаться от этого Аполлона. Его близость и халат будоражили воображение, а оно у меня будь здоров. Вдовствовала я почти год, так что всякие мысли были вполне логичны.

— Неужели? — заинтересовался мой собеседник. — Так это ваши книги стоят в кабинете Бориса? Софья Самойлова — ваш литературный псевдоним? Занятно. Хотя я такое и не читаю, но надо будет ознакомиться. Время есть, а почитать на сон грядущий я люблю.

Тут на веранду выплыла заспанная Пелагея, хотя по всему было видно, что часть разговора она подслушала.

— И это ты называешь книгами, Софа? — заявила она. Так по-дурацки меня еще никто не называл, поэтому я малость опешила. — Срам и только, такая литература не делает тебе чести. Я даже в руках держать постеснялась бы. Особенно то место, где он повалил ее в стог и…

Чужая наглость лишила меня дара речи, а Пелагея умолкла, поняв, что сболтнула лишнее. Я же поняла, что в чтение книги она углубилась основательно. Описанный ею сюжет являл собой середину моего последнего творения. Конечно, о вкусах не спорят, мои романы были далеко не для детей, потому сцена про объятия в стогу никого не должна была смутить. Хотя кому я это объясняю?

Я неловко махнула рукой, сумка сползла с плеча, и тут из нее выпал конверт. Его молниеносно перехватил стоявший рядом Алексей. Покрутил в руке и, не увидев никаких адресов, вроде бы заинтересовался:

— Что пишут?

— Чего? А… в этом смысле? Ничего, реклама новой доставки пиццы.

— А я вот стихи пишу, хотите почитаю? — очень кстати вклинилась родственница, что дало мне возможность тактично удалиться в дом, прихватив письмо.

Оставив их наслаждаться поэзией, я направилась в свою комнату, где и просидела до вечера, пытаясь поработать. Наплевав на обязанности гостеприимной хозяйки, я вышла только к ужину, убедившись, впрочем, что гости себя неплохо развлекают. Вернувшийся из города и успевший облачиться в элегантное трико Толик громко рассуждал об атеизме, Пелагея презрительно кривилась, называя его «безбожником», а Алексей читал газету. Одет он был в джинсы и футболку-поло, подчеркивающую его загар.

Тут я вспомнила, что не худо бы съездить в солярий и к парикмахеру, потом подумала, что если меня убьют, то, в принципе, это уже не так важно. Хотя лежать в гробу лучше при полном параде… Может, то, что сейчас я в доме не одна, к лучшему? Все-таки мужчины рядом. А что, если эти мужчины как раз по мою душу и явились? Я же их совсем не знаю. Как правило, в книгах главный красавчик и оказывается злодеем, так что этот Алексей…

Валентина накрывала стол к ужину, ничему не удивляясь. К гостям со времен Бориса она была привычна, но очень не любила пьющих, потому что ее покойный муж любил закладывать за воротник и, по слухам, умер, выпив на спор три бутылки первача и закусив грибами. Грибы его и подвели.

— Ну как тут гости? — шепнула я, проходя мимо.

— А что им сделается? Вроде мирные, не пьют. А они к нам надолго? — заволновалась Валентина. — У меня продуктов не хватит, надо утром ехать в магазин. Едят они ого-го, особенно девица. Надо же, худая, как глист, а сколько в нее влазит. Особенно конфет.

Я