Игорь Чубаха - Тайна Черного моря
Где-то высоко-высоко, на юте, трижды ударила рында.
Эпизод двадцать восьмой
31 июля, воскресенье, 21.53 по московскому времени.
Дорога к Храму
На серебристых фонарных столбах [78] вдоль набережной по случаю Дня Военно-Морского флота были вывешены андреевские и георгиевские флаги. Серьезные серые корабли, зачерпнув якорями невское дно, набычились пушками и ракетами. Ветра почти не было. И флаги на фонарях, и флаги на кораблях не лопотали зазря. Флаги да еще обещанный с минуты на минуту традиционный салют относились к официальной части праздника, все остальное — к неофициальной.
Праздник удался. У сходней толпа давила друг другу ноги. Под ногами перекатывались пустые бутылки. Толстые, худые, плешивые, бородатые, основательно пьяные, более-менее трезвые люди пришли к Неве вспомнить добрым словом пожертвованные Родине три и более года юности. А над толпой, над перетянутым троллейбусными и прочими проводами воздухом занозой впивался в небо шпиль Адмиралтейства.
«Тамбовский комсомолец», от мачты до мачты расцвеченный фантиками флагов, стоял как раз напротив сияющего шпиля — носом к Дворцовому мосту. С палубы хорошо просматривались гранитные львы, изготовившиеся к прыжку в ультрамариновую воду, якоря на гранитных подушках у стен желто-белого Адмиралтейства и текущий по набережной людской поток. А вот бело-зеленый торт Зимнего дворца и уж тем более что творится на Дворцовой площади, с палубы виделось плохо.
Бабахнул первый залп салюта и разрисовал небо фиолетово-сиреневыми пальмами. Бутылка водки «Нарком» гуляла из рук в руки. Большинство отважно запивало водку пивом «Балтика. Классическое» или «Адмиралтейским». В толпе дрались и братались. Бескозырки и мицы [79] в сочетании с футболками, гражданскими рубашками, пиджаками от Володарского и свитерами выглядели нелепо.
— Эй, какой флот? — Рубашечка с коротким рукавом и руки по локоть в наколках: щит, флаг ВМФ, роза ветров, русалка и другие официальные лица.
— ТэФэ. — Нос жирно блестит, под и над глазами волны морщин, несколько подсохших прыщей. Суконные брюки-клеш, поясом врезавшиеся в раздавшийся живот, некогда растянутые на торпеде и сохраненные в домашнем музее.
— Ну не наглей, не наглей! По глотку же договорились! — Серые территории после бритья, волосы колосками.
— Да я в Эмиратах при Нахайяне [80] служил. На одну зарплату я, жена и замполит, козел. — Волосы ежиком.
— Мы на баке картошку чистим, а натовская вертушка зависла, я в нее картофелиной... — Слаксы, собравшиеся в морщины.
— Меня на флот с Каспия призвали. Был коком на сейнере — стал коком на Пэ-эл. Да, атомоход... Так вот на Каспии мы икру сырой жрали. Хрен стоял с утра до,.. — Бородавка на подбородке.
Жахнул второй залп. Мудреный. Сначала махровые, пурпурные гвоздики по-октябрьски разделили между собой участки начавшего фиолетоветь по краям неба. Потом каждая гвоздика расцвела мириадами огненных лепестков. И небо превратилось в справочник цветов и оттенков. Желтый, красный, голубой — выбирай себе любой.
Анатолий Хутчиш ступил на шаткий трап. Мавр сделал свое дело, мавр может уходить. На деревянные сходни с прочерченными, как в школьной тетради, поперечными планочками. С захватанными, провисшими пеньковыми леерами. Отец за спиной. На палубе остались зевать пресыщенный зрелищем пьяной толпы, индифферентный вахтенный-первогодок и провожающий по Уставу корабельный дежурный лейтенант. Лейтенант в связи с праздником, естественно, масел [81] Смотрящий только поверх голов, перхоть на погонах, часы циферблатом к тыльной стороне запястья.
«Не ходи к нему на встречу, не ходи!» — пыталась переорать людские толпы потяжелевшая магнитола на плече.
— Не боись, прорвемся, — сказал за спиной новоявленный папа.
Старик прекрасно понимал, что сыну ободряющие слова ни к чему, но и молчать казалось неразумным.
Анатолий заметил, что напряжение дня сказалось на внешности отца. Отвык папа. На лбу залегла новая морщинка.
На прощание лейтенант с некоторой брезгливостью взял под козырек. Флотский народ не жалует ментов — пусть и из Интерпола. Хутчиш вежливо кивнул — в рамках роли «засланный казачок-негр». Папа, играя вторую скрипку, повторил жест сына. Умеючи. Старая школа.
Рев магнитолы, не успев оформиться, был проглочен чудищем всеобщего гама. Внезапно острый глаз Хутчиша засек от гранитного пирса движущееся под метровым слоем воды тело. Кто-то из китайских жуков-плавунов. Анатолий повернулся к отцу. Старику Князеву не требовалось что-либо объяснять. Глаз у него был не менее остер. Он на минутку передал пакет с мукой сыну.
Значок «Почетный чекист» с отогнутой легким движением пальца булавкой как бы невзначай полетел в воду и настиг подводного плавца. Силы броска хватило, чтобы острие булавки вонзилось в нужное место на шее китайского лазутчика. Как напитавшаяся водой тряпка, он плавно опустился на дно. Речная твердь ему пухом...
К сожалению, не последний это был китаец-ныряльщик. В бушующе-ликующей толпе гордящегося корабельным прошлым народа там и сям мелькали характерные желтые лица. Группа прикрытия. А в центре мельтешения лучился желтокожий китаец, управляющий процессом проникновения на крейсер, логотип физиономии которого Хутчиш зафиксировал в соответствующей ячейке памяти еще на театральном партсобрании. С провисшими, как обледенелые снасти, бровями, сопящий сквозь два передних зуба, колючки в глазах. Рослый для китайца. Опасный и холодный, как бритва. А запах...
В небе повисли изумрудно-янтарные елочные шары фейерверка. Шары раскололись, словно достались в руки малым детям.
— Кино на камбузе раз в неделю, по четвергам... — Кожаные в обтяжку штаны на кавалерийских ногах, сережка в ухе, прическа «вечный огонь».
— Братан! Ни фига себе! Мы ж с тобой во Вьетнаме, в береговой обороне... — По-бульдожьи обвисшие щеки, нос расплющенный и несимпатичный.
Случай выдался наиневероятнейший. Китаец, курирующий корабль «Тамбовский комсомолец», вдруг столкнулся с однополчанином. Однополчанин хлопал капитана второго ранга китайского ВМФ Ли Чжунюна по неотягощенным погонами плечам и мусолил сопливые реплики в духе радио «Ностальжи»:
— А как мы этот ботик потопили?.. А помнишь директиву Ли Тиена? А как Ли Сан Хун [82] в открытом эфире поздравил нас с Первым Мая и пожелал легкой смерти?
Не ждал, не ждал кантонский берсеркер, что подобное свалится на его желтокожий череп. И сперва растерялся. Но тотчас нашел выход из положения.
— Люди востосьная раса, — беспринципно коверкая словеса под невразумительного гостя страны северных варваров, отвечал Ли Чжунюн, — осень плохо смотреть вами. Вы обозналися.
И китаец принялся отмахивать такое количество приторных поклонов, чуть ли не подметая бровями пирс, что узнавший его мигом потерял уверенность в том, что встретил однополчанина.
— Извини, браток, — посмурнел он. — Обознался. Не обижайся. Знай: среди вас тоже классные ребята бывают.
Анатолий и прикрывающий тылы Князев на корабельном трапе были уязвимы, как солдаты в летнем камуфляже на заснеженном поле. У всех на виду. Тем паче, на плече Толи громоздился музыкальный ящик, отрыгивающий божекоро-вий «Гранитный камушек», в котором покоился вожделенный дюжиной разведок мира прибор.
И — нате: подарок судьбы.
Когда отмахавшийся от неожиданного побратима капитан второго ранга КВМФ Ли Чжунюн вернулся в ситуацию, подконтрольные личности попытались затеряться в толпе. Процесс еще можно было вернуть на исходные.
Дыша в нос по ци-гуну, дескать, все нормалек, китаец пошевелил пальцами, словно любуясь перстнем, и его верные головорезы бросились выполнять не произнесенный вслух приказ.
— Эй, лахудра, куда прешь?
— Эх, попался б мне в пивбаре адмирал Шолохов Василий Демьяныч, не вру, морду бы набил за каспийские дела! — кричал в подпитии огромному, пышнотелому собеседнику мужичок в свитере грубой вязки и неизменном берете. Как ни странно, это был собственной персоной неформал-историк Андрей Михайлович Сверчков с учеником Кириллом Сердюком, агентом ФСБ. Все-таки вышла у Сверчкова , на Западе какая-то брошюрка, и на гонорар он решил прокатить фээсбэшника посмотреть на настоящие корабли. Так сказать, отплатить конторе той же монетой.
— А вертолет вернулся, а мы продолжаем картошку чистить, а он на нас мешок с навозом высыпал, империалист... — Слаксы, собравшиеся в морщины.
В толпе мелькала группка горластых немцев, поминутно освещая себя и окружающих вспышками фотоблицев. Как и Хутчиш, в гавайках навыпуск и в шортах до колен. Как и Хутчиш, чужие на этом празднике. Из шорт торчали худые, незагорелые, обросшие оранжевым пухом и покрытые синими цыпками ноги. В группе имелись три не пользующиеся косметикой и мужским вниманием девицы, с немалым интересом разглядывающие морячков.
