Дороти Кэннелл - Свистопляска с Харриет
– Вы не могли бы говорить громче?
– Он уже приехал? – Голос повысился на десятую долю децибела.
– Да. – Я подавила желание крикнуть.
– Тогда передайте ему, что я со своими сёстрами приеду завтра.
– И как вас представить?
– Просто скажите мистеру Саймонсу, что это родственники Харриет. Мы приедем за ней, как он и просил в своём письме. – Я расслышала в трубке приглушённые голоса, потом раздался сдавленный писк, словно кто-то ущипнул говорящего за задницу. – И будьте так добры, вставьте ему в петлицу красную розу, чтобы мы могли его узнать.
Ага, среди других мужчин крупного телосложения, толпящихся в Мерлин-корте, словно это вокзал Ватерлоо… В телефонной трубке зазвучали короткие гудки, а я осталась стоять с разинутым ртом, спрашивая себя, что за безумие вторглось в мою жизнь.
Глава шестая
Про своего отца я могла твёрдо сказать лишь одно: он не из тех невыносимых субъектов, что истерично требуют еды, а когда им вручают поднос, прикрытый чистой льняной салфеткой, с розой в маленькой вазочке, капризно объявляют, что они слишком устали и не в состоянии проглотить ни кусочка. Нет, папочка в считанные минуты уничтожил все яйца, дымящуюся спаржу и целую груду поджаренного бекона. Фредди, которому пришлось довольствоваться сандвичами с сыром и помидорами, жалостливо шевелил носом, втягивая ароматы яств, которые ему не достались. Надо сказать, мой кузен вёл себя вполне прилично и всего лишь шесть раз заметил, что чувствует себя маленькой сироткой Анни из ближайшего приюта.
Я не стала рассказывать папе о телефонном звонке, пока он не подчистил всё до последнего яичного желтка и Бен не отнёс поднос на безопасное расстояние. Откровенного говоря, я побаивалась, что, услышав новость, папочка упадёт в обморок и диван превратится в носилки. Но он на удивление героически перенёс предстоящую разлуку с Харриет. Правда, шумно вздохнул и на мгновение погрузил лицо льняную салфетку, но стойко воздержался от того, чтобы устроить сцену из викторианской мелодрамы.
– Моя возлюбленная пожелала бы, чтобы я проявил мужество. – Папа произнёс эти слова с ласкающим слух достоинством.
– Хотите кусочек сандвича? – любезно предложил Фредди.
Римский нос отца дёрнулся то ли от отвращения, то ли по причине слабости плоти (и немалой, надо сказать, плоти). Как бы то ни было, он справился с собой и отклонил предложение.
– А теперь я хотел бы уединиться в своей спальне. Мне всё равно, Жизель, пусть это будет тесная каморка в углу чердака, где через разбитые стёкла хлещут дождевые струи, а в углах напоминанием о близкой смерти притаилась затхлость.
– Боюсь, у нас не найдётся столь живописной комнаты.
– Может, вы с Беном отдадите дядюшке Морли свою? – Фредди всегда был щедрым хозяином в чужом доме.
– Нет-нет! Не хочу и слышать об этом, – торопливо пробормотал папа. – Вряд ли дорогой Бенсон пожелает спать со мной. У меня есть привычка загребать под себя все простыни. По крайней мере, так говорила твоя мать, Жизель. – Упоминание о маме прозвучало очень трогательно, но я не успела умилиться, так как папа не замедлил испортить впечатление: – Разумеется, Харриет никогда не жаловалась.
Эта наглая Харриет была святой ещё до того, как отправилась навстречу трубному гласу, с отвращением подумала я, наблюдая, как Бен помогает папе встать. Хотя для этой работы больше подошла бы пара подъёмных кранов. Хорошо бы Фредди убраться к себе в коттедж. Вместо этого мой тактичный кузен замер в дверях гостиной с таким видом, словно ему не давали покоя лавры Харриет и он тоже рассчитывал на канонизацию.
– Всё, что мне нужно, это кровать, – бубнил папочка тоном человека, слышавшего, как Ворон шепчет своё «никогда». – Ни обои, ни пузырьки с одеколоном на туалетном столике мне не требуются.
– А ночной колпак тебе не нужен? – спросила я, поглядывая на бренди.
Он покачал головой, как будто собирался вот-вот покинуть этот бренный мир.
– Разве что Фредди будет так любезен отнести наверх графин и бокал.
– С удовольствием, дорогой дядюшка! – Отзывчивый малый наконец отлепился от дверного косяка.
– Я и сама могу поухаживать за тобой.
– Но я надеялся, что ты принесёшь Харриет. – Папа посмотрел на меня со страдальческой мольбой. – Как бы мне ни хотелось самому выполнить сию почтенную обязанность, боюсь, эти слабые руки слишком сильно дрожат. К трагедии добавилось бы неслыханное надругательство, если бы я рассыпал мою бедную возлюбленную на лестнице.
– Здравая мысль, старина… то есть дядя, – встрял святой Фредерик. – Вам ещё предстоит познакомиться с нашей грозной миссис Мэллой, но могу сразу сказать, что лишняя возня с пылесосом ей не понравится.
– Харриет отнесу я, – пресёк наши препирательства Бен, решительно направляясь к кофейному столику.
– А почему бы не оставить её здесь? – прошипела я, когда он проходил мимо. – Можешь называть меня ханжой, но мне не нравится, что папа будет ночевать вместе с урной под подушкой.
– Дорогая, – ответил Бен одними губами, – детей здесь нет, так что это не может никого шокировать. Если твоему отцу так будет лучше, кто мы такие, чтобы его судить? Кроме того, они ведь не в первый раз будут спать вместе.
Ох уж эти мужчины! Я отвернулась от Бена, прежде чем он успел поделиться со мной соображением, что отец когда-то занимался сексом и с моей матерью. Ведь за версту видно, что я предпочитаю оставить Харриет ночевать там, где она сейчас и пребывает, – на каминной полке в гостиной. Может, это и суеверие, может, глупость, но я чуяла, что за урной кроется что-то дурное. И хотя я была слегка рассержена на папочку, мне вовсе не хотелось, чтобы ночью он подвергался колдовским чарам. Я всё никак не могла выбросить из головы проницательных цыганок. А вдруг Харриет при жизни до смерти боялась воды и обожала чёрных кошек?..
Папиного чемодана в холле не оказалось, но эта маленькая загадка разъяснилась, когда Фредди во всех подробностях поведал нам, как он, умирая от усердия, волок его наверх. Взбираясь по лестнице церемониальным шагом, приличествующим трауру, я размышляла над вопросом, как бы выведать у папы, не случилось ли в Шенбрунне какой-нибудь неприятности… конечно, помимо смерти Харриет.
День выдался тяжёлый, и мысли мои расползались в разных направлениях. То я рисовала картины из шпионских романов. То представляла наёмного убийцу, которому отвергнутый любовник или бывший муж заплатил за убийство Харриет. Может, она связалась с папой потому, что чувствовала себя в большей безопасности, когда рядом мужчина? А что, если – я чуть не споткнулась на последней ступеньке – эти негодяи теперь охотятся за папой, потому что он, сам того не подозревая, знает что-то этакое? Мне вдруг вспомнился человек, который толкнул отца на эскалаторе. И как его спутник подхватил чемодан отца. Можете сколько угодно уверять, будто я окончательно спятила! Но ведь в жизни всякое бывает… Разве моя мама не погибла, упав с лестницы над железнодорожными путями? Так что папа вполне мог, сам того не ведая, впутаться в какую-нибудь опасную историю.
Гулкий стук вернул меня к действительности. Это Бен споткнулся о чемодан, оставленный кузеном посреди лестничной площадки, которую мы несколько возвышенно называли галереей. На «галерее» настаивала миссис Мэллой. Наверное, мечтая, что её портрет когда-нибудь украсит стену и публика с путеводителями в руках станет перегибаться через бархатные канаты, тщетно надеясь проникнуть в тайну загадочной улыбки. А вот в тревожном вопле моего папы не было ровным счётом ничего загадочного – споткнувшись, Бен едва не выронил уродливый глиняный горшок, громко именуемый погребальной урной.
– Ух ты! – Фредди мотнул головой, едва не заехав мне в глаз своей косицей. К счастью, графин с бренди в его руках не шелохнулся.
– Не самое удачное место для чемодана, – пробурчала я.
– А где я должен был его поставить, милая кузина? – обиженно вопросил он.
– Например, у двери в комнату.
– Но я понятия не имею, какие апартаменты вы отвели дядюшке Морли.
– Вы что, до утра там собираетесь пререкаться?
Голос Бена звучал невероятно устало, и только тут до меня дошло, что для него это тоже был не самый лучший день. Он ждал поездки во Францию, даже больше, чем я. И вот в мгновение ока пришлось смириться с тем, что весёлый Париж сделал ручкой, а наше жилище превратилось в подобие морга.
Открыв ближайшую дверь, я сказала:
– Думаю, папа может устроиться здесь. Кровать застелена, а из окна открывается чудесный вид на море.
Последнее замечание было на редкость глупым. Отец находился в безутешном состоянии, и не стоит поощрять его свести счёты с жизнью, выкинувшись со второго этажа. После смерти мамы он поговаривал о самоубийстве, но решил повременить и сбросить несколько фунтов, дабы мне не пришлось тратиться на большой гроб, хотя прежние размеры моего заботливого родителя не превышали и пятой части его нынешних. К счастью, мрачные думы быстро оставили тогда папу. Вероятно, не последнюю роль сыграло замечание тётушки Лулу, которая глубокомысленно сказала, что, должно быть, моя мама сейчас вовсю устраивает карьеру на том свете и не стоит ей мешать. Тётя Лулу, может, и была полной кретинкой, но на неё иногда находили минуты озарения. Воспоминание о том, что папа тяжело переживал мамину кончину, немного приободрило меня.
