Джон Ле Карре - Ночной администратор
Стрельски попытался отрезвить Прескотта:
– Собственно, все это выдумки… Верно, Эд? Давай договоримся, все это дело не стоит и выеденного яйца… Нет никаких наркотиков, оружия, мистер Онслоу Роупер никогда не имел дела с картелями. Ошибочное опознание, так вы это называете.
Прескотт успокаивающе заулыбался, как бы желая сказать, что не собирался заходить столь далеко.
– Мы обсуждаем, Джо, то, что наглядно. Такова обязанность юриста. Непрофессионалы могут все принимать на веру. Юрист же обязан проверять факты. Учти это, пожалуйста.
– Конечно. – Стрельски тоже улыбнулся. – Эд, позволь кое-что сказать? – Он подался вперед в кожаном кресле и развел руками, словно прощая собеседнику все грехи.
– Давай, Джо.
– Расслабься, Эд. Пожалуйста, не накручивай себя. Операция «Пиявка» мертва. Ее убило Лэнгли. А ты всего лишь могильщик. Я так это понимаю. Начинается операция «Флагманский корабль», но я для нее недостаточно надежен. Ну а ты, как я догадываюсь, подходишь. Хочешь прижать меня, Эд? Были такие охотники и раньше, ты – не первый. Со мной это проделывали множество раз, и самыми разными способами. Я ветеран. В данном случае – это Лэнгли и кое-кто из непорядочных англичан. Не говоря о некоторых колумбийцах. В прошлый раз Лэнгли действовало в паре с кем-то еще, возможно бразильцами, нет, черт, это были кубинцы, они почтили нас кое-чем в черный день. А перед этим – Лэнгли с очень-очень богатыми венесуэльцами. Думаю, там было и несколько израильтян, хотя, честно говоря, кое-что я уже подзабыл, а документы исчезли. Мне кажется, операция называлась «Верный», но я не был в числе посвященных.
Стрельски был зол, но чувствовал себя на удивление комфортно. Глубокое кожаное кресло Прескотта – предел мечтаний, он мог бы отдыхать в нем до скончания века, наслаждаясь роскошью этого офиса на верхушке небоскреба, где не приходится проталкиваться через толпу и нет голого стукача со свисающим на грудь языком.
– Я бы еще мог тебе кое-что сказать, Эд, но не стану. Потому что, если я скажу, кто-нибудь меня выпорет и отнимет у меня пенсию. Если же я действительно скажу, кто-нибудь будет вынужден прострелить мне голову. Я эти дела знаю, Эд. Эти правила мне известны. Эд, сделаешь мне одолжение?
Прескотт не привык слушать не перебивая и никогда не предоставлял никому возможности высказаться, если не рассчитывал получить ее в свою очередь. Но он знал, что такое ярость, и знал, что со временем она обычно затихает как у людей, так и у животных, поэтому решил применить тактику выжидания, продолжать улыбаться и отвечать рассудительно, как если бы перед ним был помешанный. Прескотт к тому же понимал, что важно не обнаружить тревоги. С внутренней стороны стола находилась красная кнопка, которой он в любой момент мог воспользоваться.
– Все, что могу, Джо, – мило отвечал Прескотт.
– Не меняйся, Эд. Америке ты нужен какой есть. Не порывай ни с друзьями наверху, ни с разведкой, ни с деловыми партнерами жены в управлении некоторых компаний. Крепи наши устои. Честный гражданин и так слишком много знает… Слишком много правды может повредить его здоровью. Вспомни телевидение. Пять секунд на любую тему – довольно для любого. Людей надо успокаивать, а не взвинчивать. И ты как раз тот, кто способен это сделать.
* * *Домой Стрельски ехал при зимнем солнце, ведя машину очень внимательно. Злость обострила зрение. Хорошенькие белые домики на побережье. Белые яхты покачиваются рядом с изумрудными лужайками. Почтальон совершает дневной объезд.
У подъезда к дому был припаркован «форд-мустанг», и он узнал машину Амато.
Стрельски нашел его на террасе, в траурном черном галстуке, с бутылкой ледяной колы в руках. Рядом на плетеном диване лежал черный котелок и облаченный в черную тройку бесчувственный Пэт Флинн с опустошенной бутылкой чистейшего пшеничного виски десятилетней выдержки, которую он трогательно прижимал к груди.
– Пэт опять общался с бывшим боссом, – объяснил Амато, бросив взгляд на неподвижного друга. – У них было что-то вроде раннего завтрака. Агент Леонарда – на борту «Железного паши». Двое парней выгрузили его из самолета Роупера на Антигуа, а двое других посадили на гидроплан. Это известно от друга Пэта, который читал донесения, составленные исключительно чистыми людьми в разведке, удостоенными чести быть принятыми в команду «Флагманского корабля». Пэт сказал, что ты, возможно, захочешь шепнуть об этом своему другу Ленни Берру. Пэт выражал Ленни свое уважение. Ему было приятно с ним работать, несмотря на все последствия. Скажи это Берру.
Стрельски взглянул на часы и быстрым шагом двинулся в дом.
Говорить со своего телефона было не совсем безопасно.
Берр схватил трубку, будто только и ждал звонка.
– Твой мальчик отправился покататься на яхте с богатыми друзьями, – сказал Стрельски.
* * *Берр обрадовался хлынувшему дождю. Пару раз останавливался у обочины и сидел в машине, выжидая, когда обрушившийся на нее грохочущий поток ослабеет. Ливень даровал временное прощение. Он возвращал ткача в его мансарду.
Берр выехал позже, чем намеревался.
– Позаботься, – бессмысленно произнес Берр, передавая на руки Робу ничтожного Пэлфрея.
Возможно, он хотел сказать: «Позаботься о Пэлфрее». А может, он думал: «Великий Боже, позаботься о Джонатане».
«Итак, он на яхте, – повторял про себя Берр, ведя машину. – Жив вопреки всему». Сначала это была единственная мысль, сверлившая мозг: «Джонатан жив, Джонатана пытают, может, прямо сейчас…» И только когда миновал момент острой боли, к Берру начала возвращаться способность рассуждать, и он стал соображать, что хоть мало-мальски утешительного есть в сложившейся ситуации.
«Он жив, значит, Роуперу так угодно, иначе он разделался бы с Джонатаном сразу после того, как тот подписал последний клочок подсунутой ему бумаги: еще одно нераскрытое убийство на панамских дорогах, кому до этого дело?
Он жив, а такой проходимец, как Роупер, не привозит человека, которого хочет убить, на свою прогулочную яхту. Он взял его туда, чтобы кое о чем расспросить, а если после этого он все-таки решит его убить, то сделает это на почтительном расстоянии от судна, заботясь о чистоте окружающей среды и щадя чувствительность своих гостей.
Так что же хочет такого спросить у него Роупер, чего еще не знает?
Возможно: в каких деталях Джонатан выдал план операции?
Возможно: что конкретно сейчас грозит Роуперу – предъявление обвинения, срыв его грандиозного плана, скандал?
Возможно: насколько я могу надеяться на защиту тех, кто меня поддерживает? Или они удалятся на цыпочках через заднюю дверь при первых же звуках сирены?
Возможно: кто ты, черт тебя подери, такой: мало того что пролез в мой дом, но еще и украл у меня женщину?»
Над машиной сомкнулись кроны деревьев, и Берру неожиданно вспомнилось, как Джонатан сидел в коттедже в Ланионе в ту ночь, когда они давали ему последние напутствия.
Вот он подносит письмо Гудхью к лампе: «Я уверен, Леонард. Я, Джонатан. И к завтрашнему утру не передумаю. Как мне надо расписаться?»
«Ты и так слишком много всего подписал, – угрюмо подумал Берр. – И я тебя к этому подталкивал».
«Сознайся! – мысленно молил он Джонатана. – Выдай меня, выдай нас всех… Ведь мы все предали тебя, разве нет? Так сделай то же самое, спаси себя! Враг не там. Он здесь, среди нас. Так выдай нас!»
Берр находился в десяти милях от Ньюбери и сорока милях от Лондона, но его окружал настоящий английский сельский пейзаж. Он поднялся на холм и въехал в аллею голых берез. Поля вокруг были недавно распаханы. Берр вдохнул запах силоса и вспомнил, как пил зимними вечерами чай в кухоньке матери в Йоркшире.
«Мы порядочные люди, – подумал он, вспоминая Гудхью. – Порядочные англичане, достаточно ироничные по отношению к себе и имеющие представления о приличиях, люди с демократическим духом и добрым сердцем. Что же, черт побери, с нами случилось?»
Разбитый навес на автобусной остановке напомнил ему жестяной сарай в Луизиане, где он встречался с Апостолом, заложенным Гарри Пэлфреем Даркеру, а Даркером – братишкам, а братишками – Бог знает кому. Стрельски бы прихватил пистолет, подумал он. Флинн бы пробирался первым, бережно, как спящего ребенка, неся в руках пистолет-пулемет. Мы были бы вооружены и чувствовали себя в безопасности.
«Но оружие ничего не решает, – подумал Берр. – Оружие – блеф. Я сам блеф. Я – пустая, никем не санкционированная угроза. Но я – единственное, что могу сейчас предъявить сэру Энтони Джойстону Брэдшоу».
Тут он подумал о Руке и Пэлфрее, сидящих молча в офисе Рука по обеим сторонам стола, с телефоном посредине, и, кажется, впервые улыбнулся.
Заметив указатель, Берр свернул с шоссе на неасфальтированную подъездную дорогу. При этом им овладело чувство, что он уже бывал здесь. Однажды в одном из так называемых интеллектуальных журналов Берр прочитал, что, когда сознание встречается с предсознанием, возникает ощущение deja vu[34]. Разумеется, он не верил этой муре. Подобная чушь приводила его в ярость, и сейчас, при одной мысли об этом, он опять почти рассвирепел.
