Сьюзен Льюис - Горечь моей надежды
Яма была глубиной уже по меньшей мере четыре фута[9]. С него градом катился пот, отчего воздух казался холоднее, и сам он слегка продрог. На ладонях уже появились волдыри, легкие горели огнем. Стоило ему выпрямиться, как спина тотчас напомнила о себе резкой болью. Он устал, его била дрожь, ему было так страшно, что он с трудом передвигал ноги.
Он должен что-то сделать с Отилией, прежде чем мир вокруг него окончательно рухнет.
Эрика наблюдала за ним в окно кухни с ножом в руке. На губах ее играла слабая улыбка. Она не смотрела на нож, даже не чувствовала его веса. Держа его в руке, она задумчиво наблюдала за мужем, прислушиваясь к голосам у себя в голове. Некоторые из них звучали глухо, словно доносились из каких-то глубин, другие пронзительно завывали, третьи хрипели, как будто им пережали горло, но все как один дразнили ее, болтая что-то на непонятных ей языках. Где-то на их фоне слышалась песня, которую когда-то пел ее отчим, – бередящая душу мелодия, на которую был положен искаженный, жестокий текст: по досточке, по досточке, как плюшевый медведь, размозжим мы ей косточки, приятно посмотреть.
Почувствовав, что Отилия стоит у нее за спиной, она обернулась и зашипела, как змея. Точно так же когда-то шипела на нее собственная мать.
Отилия в ужасе выбежала в коридор. Эрика же вновь обратила стеклянные глаза на сад. Теперь Брайан устало плелся к своей студии. Лицо грязное и потное от натуги, плечи согнулись под тяжестью груза, который он тащил на себе. Эрика не сомневалась: после четверга, когда муж возил Отилию к врачу, он ни разу не заглянул в свое логово. Теперь оно превратилось в комнату ужасов, дремлющую под раскидистым деревом. Желтый глаз закрылся. Любой, кто посмел бы войти туда, сделал бы это на свой страх и риск.
Он наверняка уже заметил, что окно снова разбито. Разумеется, он тотчас догадался, что это ее рук дело. Да-да, она разнесла его вдребезги с помощью садовой лопаты, которую он только что оставил рядом со свежевыкопанной могилой. И вот теперь самый удобный момент, решила она, подняться наверх и сделать свою первую маленькую работу за сегодняшний день.
* * *Алекс стояла на прибрежном бульваре Кестерли. С моря к берегу одна за другой катились огромные волны. Она же, не отрывая глаз, смотрела на красивый георгианский особняк, который в начале ноября станет ее домом. В это верилось с трудом. Впрочем, после того, как мать в пятницу улетела домой, с трудом верилось и во многое другое. Казалось, будто все вокруг – плод ее воображения, от первых, робких мгновений, когда они с матерью впервые увидели друг друга, до острой боли расставания у дверей «Прихода Малгров», когда она взглядом провожала ее машину. И вот теперь внутри у нее поселились тоска и страх, куда более сильные, нежели она представляла, – страх, что они больше никогда не увидятся. Он буквально душил Алекс в своих цепких объятьях. Она вновь ощущала себя ребенком, запертым в чулане, из которого ей самой не выбраться, и она с отчаянием в сердце ждет, когда та придет и вызволит ее оттуда.
Накануне они поговорили по телефону. Анна позвонила из Дубая, где у нее была пересадка. Сейчас ее самолет уже наверняка приземлился в Окленде. Боб обещал встретить ее там, чтобы потом вместе вернуться в Кери-Кери, где их уже ожидала вся их дружная семья. Они наверняка устроили Анне самую теплую встречу. При этой мысли Алекс одновременно наполнили зависть и гордость. Она без труда представила радостные улыбки по случаю возвращения Анны – пусть не родной, но такой замечательной матери, тети, бабушки. Алекс уже давно поняла – такие люди, как Анна, наполняют светом жизни других людей. Разве можно ее не любить за это?
Обводя глазами в сгущающихся сумерках унылый пейзаж, она едва ли не кожей ощущала, как на нее давит серо-стальная вода и такое же холодное, равнодушное небо. Как же это не похоже на полную тепла и света Новую Зеландию с ее яркими красками и экзотическими цветами! С трудом верилось, что там уже наступил понедельник. Сегодняшний день уже стал прошлым, а его место занял завтрашний. По словам Анны, она до вторника будет отходить после перелета, после чего с прежней энергией возьмется за подготовку юбилея Боба и с головой погрузится в дела – примерно так, как он сам погружался в море.
Разве они могли сказать что-то другое? Впрочем, разве она не знала, что с отъездом матери ее снова ждут серые, тоскливые будни, полные пустоты и одиночества? Анна ворвалась в ее жизнь и, подобно кисти художника, расцветила ее самыми яркими красками, внесла в нее изменения, о существовании которых Алекс даже не догадывалась. В некотором смысле Алекс только сейчас осознала, какой, собственно, может быть жизнь.
Она так и заявила в разговоре с Габи и Мартином, когда те приехали, чтобы забрать вещи из старой комнаты Габи и перевезти их в Девон. Сказала и совершила ошибку. Увидев обиду в глазах сестры, она тотчас же ощутила себя предательницей, как и сейчас, стоило только вспомнить об этом. Какой бесчувственной нужно быть, чтобы объявить, что жизнь в доме Майры и Дугласа была для нее сплошной серой тоской.
– Я знаю, Анна гораздо более яркая личность, чем мама, – сказала ей Габи перед тем, как уехать, – и намного ее моложе. Мне понятно, почему ты решила, что она – это нечто особенное. Наверно, на твоем месте я чувствовала бы то же самое, но отец с матерью любили тебя и делали все, что могли.
Габи права: они действительно делали все, что могли. И она по-своему всегда будет любить их за это, невзирая на возникавшее порой между ними непонимание. Им не удалось одного – сделать так, чтобы она чувствовала себя равноправным членом их семьи. Впрочем, наверно, это в неменьшей степени и ее собственная вина. Никогда не следует недооценивать силу детской психики.
Она помнила это из курса психологии в колледже, а работая, не раз видела своими глазами. Эта сила не переставала изумлять ее, как будто жизнь задалась целью постоянно напоминать ей об этом, раз за разом повторять один и тот же урок. Дети могут быть не только ранимыми и несчастными, но также хитрыми и изворотливыми. Они способны манипулировать взрослыми так ловко, что порой эта ловкость не может не шокировать, а временами бывает попросту опасной. Барьеры, которые они возводят вокруг себя, если им что-то угрожает, или если они растеряны, или же просто устали, могут быть непоколебимы, как будто возведенные из железобетона, и требуются месяцы, если не годы, чтобы они дали первую трещину. Обороной Отилии было ее молчание. И все же ее потребность в любви, в человеческом тепле, в заботе со стороны любого, кто проявит по отношению к ней доброту и ласку, просачивалась из-за этой преграды прямо Алекс в сердце.
Все дети, ее подопечные, были для нее важны, и она была готова сделать все, что в ее силах, чтобы им помочь. И все же с того самого первого дня, когда она впервые увидела Отилию в парке Диллерсби, ей показалась, что она прочла в глазах девочки немой призыв. Да, именно поэтому она и заметила ее, одиноко сидящую на качелях, и подошла, чтобы заговорить с ней. И даже провожая ее глазами, когда девочку увел отец, она ощутила некую связь, которую была не в силах объяснить, равно как и игнорировать. В некотором смысле Отилия потянулась к ней первая. Вот и сейчас, точно таким же совершенно необъяснимым образом, Алекс чувствовала, что девочка нуждается в ней.
Впрочем, это ощущение никогда не покидало ее, будь оно в центре ее внимания или же терпеливо дожидаясь своей очереди за кулисами. Интересно, чем сейчас занимается Отилия? Одна в своей комнате вместе с верным Ботиком или же сидит на верхней ступеньке лестницы, пытаясь решить, спускаться ей вниз или нет. Или же где-то вместе со своим отцом…
О такой перспективе Алекс было страшно даже думать.
Она предпочла представить Отилию мирно спящей в кроватке, не ведающей обо всех тех ужасных вещах, что случились с ней. Пусть она думает, что завтра снова пойдет в садик. Пусть и на ее долю в этой жизни выпадет нормальная, человеческая любовь, тепло и забота.
Садясь за руль, Алекс машинально отметила, как пару раз звякнул ее мобильник – похоже, ей на почту пришло электронное письмо, сначала одно, потом второе. Сегодня воскресенье, так что они могут подождать, пока она не приедет домой, а быть может, и до завтра. Выехав задним ходом с парковки, она покатила в сторону Норт-Хилл.
Вообще-то ее дом находится в противоположном направлении. Но ею по какой-то неведомой причине владела настоятельная потребность проехать мимо дома Уэйдов. Как жаль, что Отилия так и не узнает, что Алекс проехала мимо ее дома, что она делает все для того, чтобы ее больше никто не обидел. Все ли? Сколько еще издевательств и унижений вынесет это крошечное создание, прежде чем будут пройдены все официальные каналы и будет доказано, что ее отец лжет, и у нее появится право изъять девочку у родителей-извергов. Увы, пока же такого права у нее нет. Но это еще не значит, что пока она готова ждать, сложив оружие.
