Кэрол Дуглас - Роковая женщина

В ее голосе прозвучали саркастические нотки, и пренебрежительное отношение Ирен к себе расстроило меня. Она заработала доброе имя всеми своими делами, а также разнообразными талантами. Неужели все это пойдет прахом из-за обстоятельств ее рождения? В Англии и Франции – да. А в Америке? Я от всей души надеялась, что это не так.

Глава тридцать девятая

Французское средство

ЛЕДИ В БЕДЕ

Опытный врач предлагает проверенное французское средство, безопасное для здоровья. Услуги сиделок в любое время.

– Мадам Рестелл, – задумчиво произнесла Пинк, открывая папку, лежавшую у нее на коленях. Журналистка появилась у нас в тот же день после полудня. Вид у нее был весьма самодовольный. Еще бы! Ведь ее снова пригласили принять участие в нашем расследовании после стычки в «Дельмонико».

Между прочим, нахалка переняла у меня не только папку, которой пользуются художники, но и клетчатое платье-пальто. Оно придает женщине деловой вид, свидетельствуя о том, что она не кокетка.

– Она действительно была такой безнравственной? – осведомилась Ирен. – Или ей просто не повезло?

– О, я так тебе благодарна, что ты обратила на нее мое внимание! – сказала Пинк. – Я родилась слишком поздно, так что не застала мадам Рестелл и скандала вокруг ее имени. Если хотите знать мое мнение, это американская Лукреция Борджиа, причем весьма деловая. Редкая предприимчивость! Правда, я не совсем понимаю ее мотивы.

– Возможно, она верила в то, что делает, – предположила Ирен. – Например, Аллан Пинкертон был религиозным сектантом в Шотландии, прежде чем эмигрировал в Соединенные Штаты. Однаком мыслил он прогрессивно. Наверное, поэтому он воевал со своими сотрудниками мужского пола за введение в агентстве женского отдела. В конечном итоге они выиграли, поскольку пережили его, но я думаю, что в будущем его взгляды победят. Возможно, все мы доживем и увидим это.

– Если бы только я родилась на двадцать лет раньше! – воскликнула Пинк. – Я могла бы поехать на Запад и делала бы репортажи о войнах с индейцами. Или… Ну, не знаю! Эта мадам Рестелл просто заворожила меня. А почему ты ею так заинтересовалась? Почему ищешь сведения о ней?

– Мертвый Марат в своей ванне, запечатленный на знаменитой картине французского художника, бессмертен. Мадам Рестелл умерла таким же ужасным образом – правда, от собственной руки. Но она не получила славы даже в своей стране. Подобные фигуры всегда меня интересуют. Может быть, я вижу в них оперный сюжет.

– Опера! Великая американская опера! Сомневаюсь, чтобы дама, делавшая подпольные аборты, могла стать трагической героиней.

– Ты права, – согласилась Ирен. Она зажгла спичку и закурила следующую маленькую сигару. – Очевидно, неверная испанская работница с табачной фабрики гораздо лучше подходит для трагедии и большой оперы.

Пинк нахмурилась, подозревая, что ее высмеивают.

Я улыбнулась при виде ее смущения. Глупышка решила вызвать Ирен на бой, не понимая, что даже Шерлок Холмс не может быть уверен в исходе такой дуэли.

У него есть Уотсон, а у Ирен – я. Может быть, я не так хорошо образована, как доктор, но не менее преданна. И меня не поколебать сенсационными деталями личных биографий.

Итак, Пинк извлекла историю мадам Рестелл из своей коллекции газетных вырезок, и мы углубились в чтение самых страшных документов, какие мне приходилось видеть.

Я хранила молчание, хотя фиксировала все детали в уме для своих дневников. К счастью, я работала у адвоката и научилась вести записи мысленно, чтобы позже перенести их на бумагу.

Весной, гоняясь за Джеком-потрошителем, мы насмотрелись всяких ужасов. Но сейчас я видела злодейства преступниц слабого пола. Я обнаружила, что представительницы моего рода могут быть не менее жестокими и кровожадными, чем любой мужчина.

– Посмотри, Нелл, – обратилась ко мне Ирен. – Ты читала отчеты о Джеке-потрошителе и поэтому знаешь, что многие газеты любят смаковать грязные детали. В этой статье подробно рассказывается, как умерла мадам Рестелл. Оружием послужил нож для разделывания мяса, взятый на кухне. Он был длиной восемь дюймов, с ручкой из черного дерева.

– Но во всех отчетах о Потрошителе подчеркивалось, что нужна большая физическая сила, чтобы перерезать кому-то глотку. Какая же сила, моральная и физическая, требуется, чтобы перерезать горло себе самой?

– Здесь об этом говорится. Коронер обнаружил два надреза справа. Очевидно, она колебалась, но затем резанула с такой силой, что рассекла правую сонную артерию и обе яремные вены. Наверное, она обезумела от отчаяния.

– И все же… Кто-то мог проникнуть в ее жилище и совершить убийство.

– Но вор захватил бы с собой собственный нож или пистолет. В доме имелась тревожная сигнализация, и, если бы кто-нибудь забрался внутрь, поднялся бы трезвон и сбежались слуги. Кроме того, коронеру пришлось снять с тела три бриллиантовых кольца и (это смутит твою нежную душу, Нелл) бриллиантовые запонки с ее ночной сорочки, которая лежала на стуле возле ванны.

– Я в самом деле шокирована. Это уж слишком. К тому же запонки очень мешают, когда переворачиваешься ночью в постели.

Мы продолжили чтение, и перед нами прошли десятилетия споров о мадам Рестелл и откровенных нападок на нее. И я постепенно начинала понимать слова Ирен о том, что если эта женщина была той самой дамой в черном, навещавшей ее в детстве, то возникал мотив убийств из мести. Такие случаи были не менее жестокими, нежели зверства во время войн индейцев с белыми.

– Она была настоящей гранд-дамой светского общества Нью-Йорка, – подытожила Пинк. Щеки у нее раскраснелись от волнения, и она выглядела такой… такой хорошенькой и юной. (Хотя она всего на восемь лет моложе меня и в двадцать пять уже может считаться старой девой.) Я не могла не взглянуть на нас обеих глазами Квентина, и результат получился неутешительный. Правда, у меня было слабое преимущество: я познакомилась с ним первой.

Мои размышления были прерваны красноречивым взглядом Ирен: она смотрела на мой шатлен, явно намекая, чтобы я делала записи. Стараясь действовать как можно незаметнее, я отцепила от цепочки маленький блокнот в серебряной оправе и серебряную авторучку (еще одно чудо века).

Взяв в руки привычные предметы, которые когда-то подарил мне Годфри, я сразу успокоилась. Даже не будучи католичкой, в тот момент я поняла, какое утешение приносят четки, которые перебирают во время молитвы. Эти изысканные и полезные вещицы были единственным личным подарком, полученным мною от мужчины (не считая поддержки и духовного руководства, коими одарил меня отец).

– Не знаю, как вы относитесь к работе таких женщин, как мадам Рестелл, – сказала Пинк, переводя взгляд с Ирен на меня и обратно.

Она явно не ожидала, что у нас с подругой окажется одинаковое мнение или что оно совпадет с ее собственным.

После того как Пинк бросила эту перчатку, воцарилось молчание. Дерзкая девчонка лишь дополнительно пошатнула наши и без того хрупкие отношения.

Наконец заговорила Ирен:

– Как рассматривала мадам Рестелл свою роль в обществе, храня его секреты?

Пинк зашуршала бумагами:

– Понятия не имею. Я знаю только, кем ее считали: либо грешницей, либо святой. Порой казалось, что она и то и другое. – Она взглянула на нас. – Будучи репортером, я сталкивалась с прозой жизни, от которой большинство отводит взгляд. Я видела, как девушки с потогонных фабрик, у которых всего один выходной день в неделю, становятся добычей пошлейших фатов. Они расплачиваются болезнями, беременностью, а иногда даже смертью.

Меня покоробило от откровенности Пинк, и я сразу же почувствовала на себе взгляд ее цепких глаз.

– Ты все еще видишь себя гувернанткой, Нелл, воспитывающей юных девиц из хороших семей. Но даже они – особенно они – и их обезумевшие от горя родители становились клиентами мадам Рестелл в сороковые, пятидесятые, шестидесятые и семидесятые годы в Нью-Йорке.

Я вспоминаю свою семью, – продолжала она. – Вспоминаю многочисленное потомство судьи: у него было пятнадцать детей от двух жен. Моя мать и ее дети потеряли все после смерти отца, и вы знаете о постыдных последствиях нашей полной беспомощности.

Твоя мать умерла при родах, Нелл, и ты осталась одна, без братьев и сестер, сиротой. У меня были мать, и братья с сестрами, но они были еще детьми, и мне пришлось о них заботиться. Так что в то время я была все равно что одна, как и Нелл. И очевидно, как ты, Ирен.

Примадонна кивнула в знак признания величайшего подвига Нелли Блай: она не только выжила сама, но и помогла выжить другим.

Даже я в эту минуту не питала к Пинк антипатии, забыв о Квентине и о способности пробивной американки пожертвовать кем угодно ради сенсации. Интересно, многие ли на самом деле жаждут этих сенсаций? И понимают ли они, жадно поглощая скандальные новости, что уподобляются гиенам? В том, чтобы говорить правду любой ценой, есть что-то восхитительное и в то же время ужасное.