Кэрол Дуглас - Роковая женщина
– Что скажете о скрипке? – повторила Ирен свой вопрос. Ей явно не терпелось услышать вердикт.
Шерлок Холмс пребывал в каком-то другом временно́м измерении. Теперь в его лице не было ничего ястребиного. Я вдруг увидела в нем мальчика, которому в рождественское утро достается слишком мало подарков, выбранных с любовью, и ни одного, о котором мечталось. Это угадало мое сердце гувернантки. Сейчас жалость к тому мальчику даже перевесила мой страх перед этим господином. В горле у меня застыл комок.
Мистер Холмс не заметил ни моей реакции, ни волнения Ирен. Он вынул инструмент из чехла и поднял к свету, проникавшему в окно. Так пьяница мог бы рассматривать стакан кларета, осторожно держа кончиками пальцев и словно боясь, что он обратится в прах.
Он ощупывал скрипку, как охотник, примеряющийся к винтовке. Заглядывал в отверстия, наклонялся, изучая розовый бархат футляра. И не произносил ни слова.
– Может быть, это Амати? – подсказала Ирен.
– Нет.
– Но, конечно, не Страдивари?
– Нет.
– Тогда она вряд ли ценна. Как печально! Я надеялась ради маэстро, что инструмент дорогой.
– Это Гварнери, – уверенно бросил сыщик.
Я не смогла противиться искушению нарушить чары, одурманившие их и внушавшие мне беспокойство:
– Это что, какая-то ужасная болезнь? Вроде туберкулеза?
– Гварнери – семья скрипичных мастеров, которые работали с шестнадцатого по восемнадцатый век, – невозмутимо ответил мне мистер Холмс. – Они обладали исключительным талантом. Правда, теперь их скрипки не так известны обывателям, как Страдивари или Амати.
Никогда еще на меня не навешивали ярлык «обыватель»!
Наконец детектив взглянул на Ирен. Меня не оставляло странное чувство, что он не осмеливался сделать это прежде.
Она ждала его вердикта с волнением, которое привело меня в раздражение. Надо думать, во Франции найдутся ценители скрипок получше заезжего англичанина! Думаю, особенно меня разозлило, что подруга сразу же согласилась с его вердиктом.
– Гварнери, – повторила она. – Вы правы. Это имя мне незнакомо. Она… в рабочем состоянии?
– Ею непозволительно пренебрегали.
– Я же не скрипачка.
– Струны хрупкие, а деревянный корпус необходимо смазать.
– Это будет сделано немедленно. Видите ли, я совсем забыла о ней.
– Вы же музыкант! Как вы могли забыть о столь редком инструменте?! – В голосе Холмса звучало неподдельное возмущение.
– Я одновременно и музыкант, и сама себе инструмент, – пожала плечами примадонна. – Связки служат мне струнами, кости и мышцы заменяют деревянный корпус. И я сама поддерживаю в порядке свое тело. Признаюсь, я действительно забыла о давнем подарке маэстро. Вы можете сыграть на этой скрипке?
– Могу. Но сомневаюсь, что мне следует это делать.
– Может быть, хоть несколько пассажей? Мне бы так хотелось снова ее услышать. Помнится, у нее необыкновенно прелестный звук.
– Мадам, в самом деле…
Но Ирен уже устремилась к роялю. Она выдвинула табурет и откинула крышку.
– Скрипка ваша, мистер Холмс, если она действительно так хороша. Я же никогда не стану играть на ней, как и никто другой в этом доме. Как я рада, что вспомнила про нее! Маэстро был бы счастлив.
– Я всего лишь любитель, мадам.
– Не принижайте своих достоинств. Нелл однажды особо отметила вашу игру.
Сыщик впился в меня пронзительным взглядом. Я мысленно поблагодарила Ирен за ее такт: она не упомянула о моем истинном мнении. Как-то раз мне действительно довелось услышать звуки, доносившиеся из гостиничного номера Холмса. Тогда я решила, будто кто-то пытается распилить скрипку пополам.
Зажурчало глиссандо. Гибкие пальцы Ирен легко пробежались по клавишам.
– «Für Elise»?[12] Это все знают.
– Я должен ее настроить. – Холмс с неожиданным изяществом пристроил скрипку на плече и провел смычком по струнам.
Люцифер прижал уши, распушил хвост и пулей вылетел из комнаты при первом же резком немелодичном звуке. Я слышала, что струны делают из кошачьих кишок. Возможно, этим объяснялось внезапное бегство Люцифера. А быть может, все дело было в кошмарном завывании, которое издавала скрипка под рукой мистера Холмса.
Как ни странно, эти ужасные звуки подбодрили его. Он прижал скрипку к щеке и, не отрывая от нее взгляда, стал вращать колки, настраивая струны. Затем снова взял аккорд. И еще раз. Он подкручивал винтик, проводил по струнам смычком и очень внимательно слушал. Такого всепоглощающего внимания я не наблюдала ни у одного живого существа – разве что у кошки или мангуста, замерших перед броском на жертву.
Гостиная была забыта. Рояль был забыт. Даже Ирен – наверное, впервые в ее жизни – была забыта.
Примадонна улыбнулась мне, как бы соглашаясь, что она не стоит внимания по сравнению с пыльной старой скрипкой. И вдруг я поняла, что подруга намеревалась отвлечь мистера Холмса от вопроса, насколько полон перевод желтой тетради. Ведь она так и не дала ответа. Я также вспомнила, как описывал доктор Уотсон состояние, в которое впадал его бывший сосед по квартире с помощью семипроцентного раствора кокаина. Наверное, у мистера Холмса, когда он вводил в вену наркотик, было точно такое же отсутствующее выражение лица, как сейчас, пока он извлекал звуки из скрипки.
Интенсивность и высота звуков действовали мне на нервы. Процесс настройки определенно что-то мне напоминал, но я никак не могла определить, что именно.
Ирен снова пробежалась по клавишам. Постепенно звуки рояля и скрипки сливались, и из режущих ухо диссонансов возникала мелодия.
Наконец мистер Холмс кивнул, не отрывая взгляда от струн, и руки Ирен заиграли знакомую мелодию «Für Elise».
Скрипка вступила после нескольких первых тактов, издав низкий стон, исполненный неожиданной гармонии. И затем два очень разных инструмента начали вести свой мелодический рисунок, сливаясь и в то же время конфликтуя. Звуки рояля струились, как чистый ручеек. Скрипка звучала хрипло, словно каждая нота вырывалась из пересохшего горла. Но в ней трепетало приглушенное чувство – словно измученный зверь томился по чему-то неведомому.
Казанова вертел головой из стороны в сторону, но по-прежнему молчал. Может быть, если бы Ирен запела… Но в «Für Elise» нет слов. Впрочем, скрипка заменяла человеческий голос, она стонала, как покинутый Калибан.
Я не могу похвалиться хорошим слухом и всегда предпочитала заунывной волынке и скрипке более жизнерадостные музыкальные инструменты – такие, как флейта-пикколо и английский рожок. И тем не менее есть какая-то сила в несказанном томлении струн, в их отчаянных попытках выразить себя, и сейчас я ее невольно почувствовала. Увы, это напомнило мне о цыганских скрипачах из нашего последнего ужасного приключения, а также еще об одном скрипаче, который, как оказалось, вовсе не был цыганом.
Наконец они доиграли пьесу до конца. Заключительный аккорд звучал бесконечно долго, пока не затих последний стон струн.
Наблюдая за импровизированным дуэтом, я была поражена: оказывается, игра на музыкальных инструментах требует огромной затраты сил! Удивительно, как эмоции давно умершего композитора заполняют комнату, будто аромат ладана. Музыка навеяла мне мысли об увядающих садах и неумолимом шествии осени, прикасающейся к хрупким листьям и сменяющей теплый солнечный свет прохладной тенью.
В комнате стало тихо. Последние звуки музыки умолкли.
Ирен невидящими глазами смотрела поверх крышки рояля, мистер Холмс опустил скрипку и смычок. Оба словно стряхивали с себя чары.
Они исполнили музыкальное произведение совместно, но в то же время и порознь.
Первой заговорила Ирен:
– Она мне не нужна – разве как память. Скрипка ваша, если она вам нравится.
– У меня есть свой инструмент.
– Но не Гварнери?
– Нет, но вполне пристойный для любителя. Спасибо за дуэт, но и для вас я недостаточно хороший партнер.
– Вы прекрасно играете, даже для профессионала. Несомненно, вам не помешает лишняя скрипка.
– Я не могу принять столь ценный подарок. При ближайшем рассмотрении я обнаружил буквы «IHS» и подпись великого Джузеппе дель Джезу из семьи Гварнери[13]. Это был исключительно благочестивый человек и скрипичный мастер, уступавший только Страдивари.
Ирен улыбнулась и извлекла из рояля ручеек звуков.
– Это ничтожная плата за жизнь Нелл, которую вы спасли. Я очень благодарна вам за то, что вы решили тогда вмешаться в мои дела.
– Возможность сыграть на таком инструменте – вполне достаточная награда. Кто же тот маэстро, о котором вы говорите?
– Этот человек очень мне дорог, но «маэстро» он лишь неофициально. Вероятно, сейчас его уже нет в живых.
– Какой же «неофициальный маэстро», владея подобной скрипкой, отдаст свой шедевр?
Но Ирен больше не хотела говорить об этом.
– Когда на инструменте такого качества не играют – это грустно, и его бывший владелец первый сказал бы мне об этом.
