Джейн Лителл - Отнять всё
Мастер потыкал в связку пальцем и обещал сделать за полчаса. Я колебалась. Кэти могла вернуться раньше. Тогда придется возвращать ключи потом. А ведь она может весь день просидеть на месте. Впрочем, даже если я не положу ключи на место, она подумает, что сама ошиблась. Ведь она явилась на работу в таком состоянии, что скорее обвинит себя.
Я отдала ключи, вышла, пересекла дорогу. Решила подождать в парке.
День был ветреный, деревья метались во все стороны. Я застегнула жакет. У меня замерзли и онемели пальцы. Мимо спешила молодая мамаша, с плачущим и брыкающимся ребенком в коляске. Лицо у матери было измученное. Ребенок вопил все громче. Казалось, женщина вот-вот не выдержит и отшлепает его, но она только сжала губы и ускорила шаг.
Прошла, ведя собаку, ухоженная дама лет шестидесяти. Собака была нечесаной пегой дворнягой, и я удивилась такому выбору. Видимо, эта дама любит животных. Пришла, наверное, в приют и выбрала самого простого пса, который больше всех натерпелся и которого никто другой не возьмет. А тот смотрел на спасительницу с обожанием, не веря такой удаче.
Я взглянула на часы. Еще пятнадцать минут, и пора идти.
Неподалеку поднимался на холм мужчина средних лет, толкая перед собой женщину в инвалидной коляске. На вершине он остановился, заботливо подоткнул укрывавший ей ноги плед. Пара обменялась парой слов. Женщина, немолодая, грустной не казалась. Мужчина двинулся дальше, стараясь катить коляску ровно и прикрывая ее от порывов ветра.
Когда мне было девять, умерла в возрасте сорока семи лет моя двоюродная бабушка Таня, младшая сестра моего дедушки. Он ее обожал. До того, как ее поразила болезнь – мышечная дистрофия, Таня была известной певицей. Ей пришлось бросить сцену на вершине славы. Эта болезнь оказалась наследственной. Мои предки очень высоко ценили себя и берегли чистоту крови. Редко вступали в брак с чужаками, потому что никто в их небольшом кругу не был достоин семьи Ванхейнен. Обычно они женились на двоюродных сестрах. И Тане пришлось расплачиваться за их спесь.
Голос у нее был исключительный; на Рождество она пела нам гимны и рождественские песенки. Позднее Таня переехала в дедушкин дом, и я помню, как она сидела в инвалидном кресле, всегда с книгой на коленях.
На похороны родители взяли и меня. В то утро отец вошел в комнату, где мы обычно завтракали, сел рядом со мной, погладил по голове.
– Хейя, девочка моя, Таня была особенным человеком, и дедушка ее сильно любил. Ему очень грустно, и я хочу, чтобы сегодня в церкви ты вела себя тихо.
– А почему она умерла?
– Она много лет болела.
– А почему врач ее не вылечил?
– Он пытался. И другие доктора пытались. Дедушка даже отправлял ее в Нью-Йорк, но ей не смогли помочь.
– Почему же?
– Некоторые болезни, милая, неизлечимы.
– Мне нравилось, как она пела.
Тут как раз вошел дедушка. Он нагнулся и поцеловал меня в щеку. В его глазах стояли слезы.
– Да, милая. Таня пела как ангел.
На похоронах мне было страшно. В церкви стоял роскошный гроб. Я знала, что в нем лежит моя бабушка Таня. Мне вспомнился один случай. Как-то летом мы жили у дедушки. Я пошла в сад и устроилась с книгой в густой высокой траве. Солнечные лучи дрожали на страницах, черные буквы ползли по бумаге, словно процессия муравьев. Стоял живой запах земли; вокруг все шелестело, поскрипывало. Я вынула из кармана глиняную мышку, погладила и решила устроить ей домик из блестящих травинок и оставить там мышку на ночь. Я знала, что когда уйду, травинки все равно расправятся.
Тут раздался шорох колес по дорожке. Бабушка Таня ехала прямо туда, где я пряталась. Колеса остановились у земляничной грядки, и я услышала плач. Лежа в траве, на животе, так что сердце билось о теплую землю, я призадумалась. Ведь бабушка – взрослая. Она не хотела бы, чтобы я видела, как она плачет, и если заметит меня, то рассердится. И я лежала, сколько могла. А она все плакала. Потом мне пришлось сесть, чтобы перевести дух, и она, увидев, как из травы вдруг поднимается моя голова, вначале испугалась, а потом робко улыбнулась и поманила меня к себе. Я подняла книгу и мышку и побрела к ней. Таня взяла мою свободную руку в холодные ладони, слегка пожала и сказала:
– Не бойся, Хейя, милая. Слезы иногда нужны. Из них вырастает новая жизнь.
* * *После гимнов и речей четверо мужчин, и среди них мой отец, понесли на плечах гроб из церкви. Они двигались медленно и с трудом. «Зачем нести его на плечах? – подумала я. – Гораздо удобнее держать руками…»
Мы шли за ними через кладбище до выкопанной в земле ямы. Кучка свежевырытого грунта напоминала человека, накрытого одеялом. Дедушка бросил на крышку Таниного гроба горсть земли. По его лицу катились слезы.
* * *Я вернулась в магазин, забрала свой новенький комплект ключей, и сил у меня прибавилось.
Вернуть ключи на место оказалось еще проще, чем взять. Аиша такая же доверчивая дурочка, как и Кэти.
* * *Вечером пришел Роберт. Он ездил в Нью-Йорк, навестить мать и сестру. Войдя, он протянул мне черную коробку, перетянутую роскошной серебристой лентой.
– Увидев, не мог не купить, – сказал он.
Я бережно распаковала подарок. Обернутое в плотную рисовую бумагу, там лежало длинное кимоно из черного шелка. Я развернула его.
– Очаровательно!
– Купил в антикварной лавке. Ему восемьдесят лет. Надень – посмотрим, как оно тебе.
И он помог мне надеть его прямо поверх одежды. У кимоно был большой плотный пояс и широкие рукава.
– Какая прекрасная ткань, – восхитилась я, проводя по ним рукой.
– Тебе очень идет.
– Оно прекрасно. Спасибо большое, Роберт.
– Пожалуйста.
Он обнял меня и стал гладить сквозь ткань кимоно. Потом запустил руки под него. Поднял мою блузку и стал поглаживать бедра. Просунул язык между моих губ, а руку – между ног. Поводил там пальцем, горячо дыша, а потом, оторвавшись от моих губ, вложил его себе в рот. Сомкнул вокруг него полные мясистые губы и медленно вытащил, пристально глядя на меня. Мне неприятно, когда он так делает, хотя я ни разу ему об этом не говорила и своего отвращения не показывала.
Я часто думаю, что Роберт по-деловому подходит к нашей сексуальной жизни. Дарит мне дорогой подарок и ждет в ответ качественного секса. Я тоже его использую. Он хороший любовник, и после близости я хорошо сплю. Это на несколько часов отвлекает мой разум. Хотя по-настоящему никогда не волнует – так, как было с любимым человеком.
* * *Следующие два дня во время перерыва я сидела в машине на ее улице. Внимательно разглядывала дом. Мне не терпелось наконец проверить ключи и попасть в ее квартиру. На третий день няня вышла из дома вместе с коляской. Направилась она, по всей видимости, туда же – в тот квартал, к своему приятелю.
Мне точно известно, где именно находится квартира Кэти. Третий этаж, с левой стороны. Первый ключ, от уличной двери, подошел отлично. Бесшумно проник в скважину и повернулся с приятным щелчком. Я толкнула тяжелую дверь. Холл оказался больше, чем я ожидала, – некогда роскошный, а теперь обветшалый. Потолки – высокие, грязновато-кремовые. Вдоль одной стены стоял длинный стол с мраморной столешницей, на которой валялась кучка писем. Вид у них был сиротливый: измятые, с загнутыми краями, они словно ждали людей, давно отсюда съехавших или умерших…
Глядя на свое отражение в огромном не слишком чистом зеркале, я в очередной раз почувствовала, насколько изменили меня депрессия и сеансы у Арво Талвелы. Нет, это совсем не то лицо, которое любил Маркус.
Железная решетчатая дверь лифта открывалась и закрывалась с лязгом. Нужно запомнить. Я поднялась на третий этаж. Второй ключ также подошел идеально. Нажав на ручку, я медленно открыла дверь, ведущую в длинный коридор. Увидела кирпичного цвета дорожку на паркетном полу, лампу с красным абажуром на круглом столике, дальше – несколько дверей.
За первой была гостиная. Меня удивила тяжелая старомодная мебель. Сплошь инкрустированный орех. Узорчатый диван, простая лампа под тускло-золотистым абажуром с бахромой. Что за странная квартира…
Никаких следов Маркуса. Потом я нашла комнату, которая могла быть только его кабинетом. Прямо напротив гостиной: белый бесстрастный интерьер, простой, строгий. Книги, с безукоризненной аккуратностью расставленные на отличных полках. Я их осмотрела. Некоторые он получил от меня. На верхней полке я заметила свой самый первый подарок – альбом со снимками Эрмитажа. Я вынула его, раскрыла. На форзаце моя дарственная надпись с росчерками. За книгу я по тем временам заплатила немало. Потом я вернула ее на полку: Маркус заметит, если она окажется не на месте.
В середине комнаты стоял его рабочий стол с чертежной лампой сбоку. Я потрогала стоящий у стола высокий табурет. Деревянный, приятный на ощупь. Увидев у стены тумбу для чертежей, я подумала, что там, наверное, лежит и план нашего дома, дома, который мы с ним хотели построить. Я опустилась перед тумбой на колени и выдвинула нижний ящик. Мне ли не знать Маркуса. Конечно, он хранит проекты в хронологическом порядке: самые старые – в нижнем ящике, последние – в верхнем.
