Кэрол Дуглас - Танец паука

Ирен искоса посмотрела на меня, словно гувернантка на несмышленого малыша.

– Так не бывает, Нелл. Заруби себе на носу.

– Я? Но я не ищу потерянную мать.

– И то верно. – Ирен улыбнулась, вытащила папиросу и замерла. – Говоря о невинности или о ее отсутствии… некоторые из поздних биографов Лолы намекают, что она умерла вовсе не от удара, а от расплаты за прошлые грехи.

Я не знала, что сказать.

– Сифилис, Нелл, – заболевание, которое можно заработать, если ведешь такую беспорядочную жизнь.

Лицо мне залила краска, поскольку я слышала о «деликатных болезнях», но не знала, что конкретно скрывается за этим эвфемизмом. Сифилис. Звучит как имя греческого бога. Или я путаю с тем беднягой, что постоянно закатывает на гору камень, который скатывается вниз, и приходится начинать все сначала? Совсем как в наших поисках.

Ирен замялась, а потом продолжила:

– Обычно такие болезни передаются от мужчин к женщинам.

– Но не в браке, – быстро добавила я, чтобы провести некие моральные ограничения.

– И в браке тоже. Мужчины передают заболевание, потому что куда чаще женщин нарушают брачные клятвы. Так уж устроен мир. Все дело в… – Я с беспокойством наблюдала, как Ирен подыскивает подходящее слово. В итоге она пожала плечами, так и не найдя ничего благопристойного: – В большом количестве любовников.

Я поморщилась.

– Если Лола страдала от венерического заболевания, – продолжила вещать Ирен, наконец вставив папиросу в мундштук и загасив спичку, выполнившую свой долг, – то такие болезни наследуются. Любым из детей. Часто приводят к сумасшествию или смерти даже во втором поколении.

Через мгновение смысл ее слов дошел до меня. Если Лола и впрямь мать Ирен и страдала от «деликатной болезни»… мне кажется, я и сама чуть не перекрестилась, да простит меня король Генрих VIII[72].

Мне так и не удалось заснуть в ту ночь.

Я, конечно, слышала сплетни о том, как некоторые распущенные аристократы сходили с ума, и догадывалась о причине, но никогда не знала наверняка.

Теперь же этот ужасный призрак блуждал по нашему дому.

Глаза Ирен потемнели, как ониксы, когда она рассказывала об этом неприглядном факте. Но я поняла, что страшный вопрос беспокоил ее с того момента, как мы прочитали многочисленные биографии Лолы Монтес. Эта мысль пришла в голову искушенной Ирен куда раньше, чем она поделилась ею со мной.

Мы должны выяснить, является ли Лола ее матерью, иначе я не смогу спать… А что скажет Годфри! Ох, я тоже скучала по нему и его манере тактично объяснять сложные житейские вопросы. Раз это зло передается младшему поколению, то не передается ли оно и вообще кому угодно? Через недозволенный поцелуй, например? Не потому ли религии так строги в этих вопросах?

А Квентин… Нет, не буду думать об этом. Квентин никогда не сделал бы ничего такого, что повредило бы мне, и, уверена, он, как и моя подруга, достаточно искушен, чтобы знать, как избежать неприятностей.

Но Ирен ничего не может поделать с тем, кем была ее мать… и от чего та скончалась.

Я ворочалась в постели, злилась на собственное невежество, а ужасные мысли мучили меня все сильнее. Волосы сбились в колтун, тело охватила лихорадка, и когда волна холодного воздуха дунула из окна, я задрожала.

Сумасшествие и смерть.

В рассказах недоброжелателей Лола и так выглядела немного сумасшедшей. Но она вела себя как женщина, которая не признает ограничений, а в некоторых кругах это уже считается сумасшествием.

Есть только один способ избавиться от ужасной неопределенности. Нужно выяснить, является ли Лола матерью Ирен и как именно она умерла – сыграла ли тут свою роль страшная болезнь, называемая непонятным словом «сифилис».

Я понимала, что Ирен нельзя теперь отвлекать от этого расследования ввиду веских личных причин. А значит, надо сделать все, что в моих силах, чтобы расшифровать два документа, которые подруга умудрилась раскопать за три недели в Нью-Йорке. Первый – выцветшие, почти нечитаемые каракули, написанные предположительно рукой Лолы, которые мы нашли в скромном пансионе, где она умерла в 1861 году. А второй – закодированные данные о клиентах мадам Рестелл, занимавшейся подпольными абортами. Они обнаружились в оранжерее внушительного особняка, построенного этой печально известной дамой напротив дома Вандербильтов. Особняка, где «самую безнравственную женщину Нью-Йорка» так эффектно отправили в мир иной в 1877 году.

Я поднялась, зажгла лампу и принялась изучать оба документа. Я работала до тех пор, пока у меня не помутилось в глазах. В бумагах Лолы встречались и вполне читаемые фрагменты. Журнал Рестелл представлял собой бесконечные столбцы аббревиатур и цифр, которые казались смутно знакомыми, но смысла я пока не улавливала. Терпение и труд – вот моя единственная надежда. А между тем с утра мне пригодится свежая голова.

Я быстро, но истово помолилась, чтобы Лола Монтес оказалась не такой, какой ее описывали злейшие враги, а потом поклялась, что выясню правду о ней и меня не остановят даже те изверги, которые замучили отца Хокса.

После этого я помолилась еще и за Квентина, но о содержании молитвы я не поведаю даже собственному дневнику.

Глава тридцать шестая

Третий ребенок

Представление о том, что нужно объединить преступление, скандал и шокирующие обстоятельства с духом крестового похода, переданные словами умного и талантливого писателя, который выступает в чужом обличье, было сенсационным по своему характеру и совершенно новым в данной области.

Из дневника Нелли Блай

Я велела Квентину купить себе какую-нибудь новую одежду в универмаге, и он, посвистывая, удалился.

Этот молодой человек решил, что его так просто к ногтю не прижать. Ну ладно, посмотрим. Я вернулась и тоже отправилась за покупками на уличный рынок, где нашла ветхую шерстяную шаль, некогда вполне приличную, слегка поношенное дамское платье, и самую уродливую соломенную шляпку, какую только можно представить. Когда речь заходит о женском наряде, то шляпка – это самое важное, поскольку она высится над лицом и тот посыл, который она несет, лишь подчеркивает искренность лица. А я собиралась произвести впечатление бедной, но честной дамы.

Квентин, как только он вылезет из своего костюма, сшитого на заказ в Лондоне, и переоденется в одежду из американского супермаркета, вполне сойдет за моего хорошо сложенного новоиспеченного мужа.

Мы встретились возле моего дома на 86-й улице под пристальным взглядом моей матушки.

– Миссис Кокрейн, – поприветствовал Квентин мою мать, сопроводив приветствие одним из тех поклонов, какими британцы встречают несравненную Нелли Блай.

– Ох, мистер Стенхоуп! Пинк рассказывала мне, что вы очень приятный молодой человек и очень помогли ей в ее последнем предприятии. Имейте в виду, мою девочку никто не остановит.

– Да, я имел счастье лицезреть ее во всей красе на двух континентах, мадам, – произнес он, на удивление не слишком елейно. – Это честь – помогать ей.

Получив материнское благословение, мы отправились на очередной маскарад.

Квентин с уважением оглядел мой костюм:

– Просто и даже безвкусно, моя дорогая Пинк. Похоже, ты очень предана своей работе.

Я в ответ изучила его наряд:

– Одежда, купленная в универмаге, подчеркивает дух мелкого буржуа-выскочки. Если бы ты еще говорил на нормальном английском!

– А я и говорю, милочка моя, – произнес он с таким подлинным акцентом янки, что я опешила. – Сливаться с окружающим миром – вот главная добродетель шпиона. Если уж я умею говорить на урду, то освою и американское кряканье.

– Хорошо. – Я никогда не признаюсь, что мой план унизить Нелл и ее воздыхателя так прекрасно сработал в моих же интересах. Я остановилась и стянула с руки заштопанную хлопковую перчатку, слегка замусоленную на кончиках пальцев. – Последняя деталь.

Он смотрел на простое золотое кольцо, которое я купила на блошином рынке. Наверное, карат десять, все в зазубринах, хотя мне продали его как четырнадцать карат.

Квентин нахмурился:

– Я бы преподнес что-нибудь получше.

– Не забывай: я женщина, которая подцепила парня не из своего круга. Довольствуюсь малым. А деньги пойдут на покупку младенца.

– И сколько? – спросил он, вытащив очаровательно потрепанный кошелек из коричневой кожи. Видимо, тоже посетил блошиный рынок.

– Я пока не знаю.

– А где мы будем его покупать?

– В самых бедных районах Нижнего Ист-Сайда. Я знаю кое-какие имена преступников. Посмотрим, куда это нас приведет.

– И что это за имена? Возможно, мне они известны не хуже, а то и лучше, чем тебе.

– Джошуа Манн и его так называемая матушка, миссис Ти Анна Суинтон.

– Ти Анна? Что за имя для женщины?

– Не знаю, и мне плевать. Но это та старая ведьма, что помогала Еве Гамильтон, поставляя ей младенцев. Думаю, что ее гнусный сын Джошуа был Евиным сутенером в былые времена. Это семейка аферистов, которые обдурили Роберта Роя Гамильтона, когда он решил сделать из своей любовницы порядочную женщину, поскольку та уверила его, будто беременна.