Джон Ле Карре - Война в Зазеркалье
– Он уже должен быть там, – сказал Эвери.
– Верно, Джон, он уже должен был туда добраться. Остался всего час. «Остался последний рывок…» – Он попытался запеть, но его никто не поддержал.
Они молча смотрели друг на друга.
– Слышали что-нибудь об «Эйлиес-клубе»? – неожиданно спросил Джонсон. – Что рядом с Вилльерс-стрит? Там собираются многие из нашей прежней команды. Вам надо зайти туда как-нибудь вечерком, когда вернемся домой.
– Спасибо, – сказал Эвери. – Я с удовольствием зайду.
– Там особенно хорошо под Рождество, – продолжал Джонсон. – Мое любимое время. Народу собирается больше обычного. Кое-кто даже специально надевает мундиры.
– Звучит заманчиво.
– А в Новый год они устраивают семейное торжество. Вы могли бы прийти вместе с женой.
– Отлично.
– Или с какой-нибудь подружкой, – подмигнул ему Джонсон.
– У меня нет подружек, кроме Сэры, – сказал Эвери.
Зазвонил телефон. Леклерк поднялся, чтобы снять трубку.
20ВозвращениеЛейсер поставил рюкзак и чемодан на пол и оглядел стены. Электрическая розетка располагалась рядом с окном. Замка в двери не было, и ее пришлось подпереть стулом. Сняв ботинки, он лег на кровать. Вспомнил прикосновения пальцев девушки к своей руке, нервные подергивания ее губ. Но припомнил и лукавый взгляд из полумрака, следивший за ним, и ему оставалось только гадать, как скоро она его выдаст.
Потом перед ним возник образ Эвери. Какими теплыми и по-английски сдержанными были их отношения в самом начале! Он вспомнил его молодое лицо, блестевшее от дождя, застенчивый близорукий взгляд, когда он протирал стекла своих очков, и подумал: он наверняка сказал, что ему тридцать два. Это я ослышался.
Лейсер посмотрел на потолок. Через час ему надо будет установить антенну.
Комнату ему выделили просторную, но почти пустую, с округлой мраморной раковиной умывальника в одном из углов. Вниз от нее вела единственная труба, и Лейсер молил бога, чтобы она сгодилась для заземления. Он открыл кран и дал воде немного стечь, с облегчением обнаружив, что она холодная, потому что, по словам Джека, с горячими трубами иметь дело было рискованно. Он достал нож и осторожно соскреб краску с задней стороны трубы. Заземление имело огромное значение, говорил Джек. Если другого выхода нет, учил он, положи провод зигзагом под ковер, причем сделай его той же длины, какой будет антенна. Но никакого ковра в номере не было. Только бы труба сгодилась! Ни ковра, ни занавесок на окнах.
У одной из стен стоял гардероб с раздвижными дверцами. Когда-то здесь, должно быть, располагался приличный отель. Пахло турецким табаком и дешевым освежителем воздуха. Стены покрывала серая штукатурка. По ней темными пятнами расплывалась сырость, которая, однако, распространилась не повсюду. Дом обладал каким-то таинственным свойством во многих местах оставаться совершенно сухим. Вот и по потолку странным образом проходила абсолютно сухая полоса. И все же местами штукатурка потрескалась или покрылась слоем белесой плесени. Там, где она уже успела отвалиться, маляр заделал дыры алебастром, и по всей комнате, особенно ближе к углам, виднелись более светлые нашлепки. Лейсер внимательно оглядывал стены, одновременно вслушиваясь в малейшие звуки, доносившиеся снаружи.
Украшением комнаты служила картина, изображавшая крестьян в поле, которые пахали землю плугом на конной тяге, хотя где-то на горизонте маячил силуэт трактора. Лейсер снова как будто услышал мягкий голос Джонсона, говорившего об антеннах: «Если ее нельзя вывести наружу, это превращается в большую головную боль. Придется как-то выходить из положения внутри помещения. Делается это так: натягиваешь ее зигзагом поперек комнаты в футе от потолка. Длина должна равняться четверти длины твоей волны. Разверни каждый виток как можно шире, Фред, но так, чтобы она не проходила параллельно каким-нибудь металлическим балкам, другим проводам и тому подобному. И ни в коем случае не позволяй хотя бы одному ее отрезку повернуться в обратную сторону, Фред, или ты сам себя поимеешь в одно место». Непременная грубая шутка с сальным подтекстом в конце – так уж работали мозги у простого человека: подобное легче запоминается.
«Я прикреплю ее к раме картины, а потом протяну в противоположный угол. Штукатурка мягкая. В нее легко будет воткнуть гвоздь», – раздумывал Лейсер. Он еще раз осмотрелся в поисках гвоздя или штыря и заметил бронзовые крепления карниза, к которому когда-то подвешивали шторы. Он встал и отвинтил головку с задней части своего станка для бритья. Она имела обратную резьбу, что считалось чуть ли не гениальным изобретением: человек случайный, попытавшись отвинтить крышку, только затянул бы ее еще туже. Из отверстия в ручке он извлек лоскут тончайшего шелка, который нежно разгладил на колене своими сильными пальцами. Достал из кармана карандаш и принялся затачивать его, сидя неподвижно на краю кровати, чтобы лоскут шелка оставался в неизменном положении. При этом грифель у него дважды ломался, стружка с карандаша сыпалась на пол к его ногам. Потом он начал писать в блокноте печатными буквами, какими многие заключенные пишут письма женам. Каждый раз, поставив точку, обводил ее кружком – этому его научили много лет назад.
Как только донесение было составлено, он провел черту после каждых двух слов, а под отсеченной парой поставил номер из той таблицы, которую заучил наизусть. Порой ему приходилось прибегать к помощи почти детского стишка, придуманного для облегчения запоминания, а иногда он путался и стирал написанное, чтобы начать еще раз. Закончив, он разделил столбцы цифр на группы по четыре и нашел для каждой соответствие на лоскуте шелка. В завершение работы перевел цифры снова в слова, записал полученное и еще раз разделил на группы по четыре слова.
Страх, как боль старой раны, скручивал низ живота, и при каждом чудившемся ему звуке он тревожно вскидывал голову в сторону двери, а рука с карандашом замирала над строчкой. Но на самом деле он не слышал ничего. Только поскрипывали доски в стенах старого дома, как скрипит обшивка парусного корабля на волнах.
Лейсер внимательно изучил окончательный текст донесения, понимая, что получилось слишком длинно. Будь он хоть немного искуснее в подобных вещах, работай его голова в этих условиях хотя бы немного быстрее, он бы нашел способ внести сокращения. Но как раз сейчас он не чувствовал себя в состоянии сделать это. К тому же его учили, что лучше внести в донесение одно-два лишних слова, чем быть неверно понятым на другом конце. У него набралось сорок две группы.
Лейсер отодвинул стол от окна и поставил на него чемодан. С помощью одного из ключей на цепочке отпер замки, не уставая возносить молитвы, чтобы ничто не сломалось в дороге. Он открыл коробку с запасными частями и дрожащими пальцами ощупал шелковый мешочек с кристаллами, привязанный зеленым шнурком к петле. Ослабив шнурок, высыпал кристаллы на грубое одеяло, покрывавшее кровать. Каждый из них был помечен рукою Джонсона – сначала шла частота, а под ней единичный порядковый номер в расписании смен сигнального плана. Лейсер выложил их по прямой линии, с силой вдавив в толстую шерсть одеяла, чтобы они лежали ровно. С кристаллами все обстояло проще всего. Он подошел к двери и проверил, надежно ли держится спинка стула. Та легко выскользнула из-под ручки, стоило ему немного нажать. Стул не давал ему никакой защиты. Лейсер вспомнил, как во время войны для подобных целей им выдавали специальные металлические клинья. Вернувшись к чемодану, он подсоединил передатчик и приемник к кабелю питания, подключил наушники и отвинтил ключ азбуки Морзе, крепившийся к крышке коробки с запчастями. А потом он увидел это.
С внутренней стороны к крышке чемодана был приклеен лист бумаги с полудюжиной слов и их эквивалентами на азбуке Морзе напротив каждого. Это были стандартные международные закодированные фразы, которые Лейсер никак не мог запомнить.
И как только он увидел эти буквы, выведенные ровным почерком почтового служащего, который отличал Джонсона, ему на глаза навернулись слезы благодарности. «А ведь он ничего не сказал мне, – подумал Лейсер, – ни словом не обмолвился, что сделал это». Джек был молодчиной, ничего не скажешь. Джек, капитан и молодой Джон Эвери – вот это парни, с которыми горы своротишь. Вот это команда! А ведь человек мог за всю свою жизнь не встретить никого подобного. Он постарался унять эмоции, вцепившись руками в край стола. Его немного трясло, вероятно, от холода. Промокшая рубашка прилипла к лопаткам. Но он был совершенно счастлив. Вновь бросив взгляд на стул, подпиравший дверь, подумал: «Как только я надену наушники, все равно не смогу услышать, как за мной придут, как тот мальчик не слышал моего приближения из-за шума ветра».
Затем он подсоединил антенну и заземление, дотащил провод заземления до трубы и обмотал зачищенный участок в два оборота, закрепив сверху клейкой лентой. Встав на кровать, натянул поперек потолка антенну с восемью изгибами зигзага, как учил Джонсон, примотав ее как можно крепче к карнизу с одной стороны и зафиксировав бронзовым крючком в штукатурке стены с другой. Покончив с этим, снова взялся за прибор, поставив рукоятку длины волны на четверку, поскольку помнил, что все его частоты находились в пределах диапазона трех мегагерц. Взял с кровати лежавший первым в ряду кристалл и вставил его в гнездо, располагавшееся в дальнем левом углу передатчика, а потом принялся за настройку, бормоча что-то себе под нос в такт каждому движению. Он перевел лимб селектора кристаллов на отметку «использовать любые кристаллы», подсоединил катушку с обмоткой, подогнал к одинаковому значению – десятке – анодный стержень и регулятор антенны.
