Барбара Вайн - Подарок ко дню рождения
Теперь моя мать больше никогда не будет выходить из дома одна – так она заявила и добавила, что просто не понимает, как вообще в этом городе могут жить приличные люди, если здесь такой высокий уровень преступности. Мне придется поехать вместе с ней и купить новую сумочку, потому что она взяла с собой только одну. И только после этих слов мама вспомнила о ключах. Они тоже пропали, и ей нужно позвонить соседке – у той остались запасные ключи. А потом дрожащим голосом спросила, мог ли тот мальчишка узнать ее адрес в Онгаре, и если это так, то он без труда проникнет в ее дом.
– Нет, разве только у тебя в сумке был конверт с твоим адресом.
– Дай подумать, – задумчиво проговорила мама.
И, конечно же, она вспомнила о письме от старой подруги из Шотландии.
– Тебе придется поменять замки, – посоветовала я, втайне надеясь, что это обстоятельство заставит ее собрать вещи и уехать, наконец, в Онгар.
Весь этот разговор напомнил мне о моем счете на газ, который, наверное, взял Стю. Он уже знает мой адрес, так что, должно быть, взял счет, чтобы иметь какую-то мою вещь. Никто никогда не был в меня влюблен, но Стю, возможно, влюбился. Всегда что-то бывает в первый раз, и теперь я почти жалела, что так поспешно ответила «спасибо, нет» на его приглашение выпить вместе с ним. Он не красив, но и я тоже. Я всегда считала себя выше таких людей, как он, ведь у меня хорошее образование и правильная речь. Я училась в университете, а он бросил школу в шестнадцать лет. Но если я сделаю то, чего хочет мама, то не так уж велика разница между продавщицей и мойщиком окон, правда?
Только я не стану делать то, чего она хочет. Я останусь здесь и напишу Айвору Тэшему и получу ту сумму, которая позволит мне жить так, как мне нравится. И в этот момент я кое-что вспомнила. Эта давняя история просто вылетела у меня из головы. Конечно, это, как всегда, связано с Хиби. Она уже несколько месяцев была замужем за Джерри Ферналом и безвылазно сидела дома на Ирвинг-роуд. К ней зашел электрик что-то починить. Они понравились друг другу, но в этом не было ничего удивительного, она нравилась всем мужчинам. И в конце концов она оказалась с ним в постели. Я хочу сказать, они это сделали. Не думаю, что там была постель. Это заставляет меня думать, что я вполне могу закрутить роман со Стю. По крайней мере, у меня нет мужа. Моя голова, возможно, будет работать лучше, если у меня будет мужчина. Может, я избавлюсь от кошмаров и перестану говорить вещи, из-за которых люди странно на меня смотрят.
Пришел полицейский. Было уже очень поздно, и я как раз готовила ужин, так как мама отказалась выходить из дома даже со мной. Он повторил все то, что она уже услышала в участке, заявив, что им вряд ли удастся поймать вора, и прибавил, что мы все должны быть благодарны, что миссис Атертон не пострадала. Она рассказала ему о письме от подруги из Шотландии, и он ответил, что в таком случае ей надо вставить новые замки. Затем мама спросила полицейского, не хочет ли он выпить чашечку чаю. Он не отказался.
– Я только пойду в столовую за чайником, – сказала она, чтобы создать у него впечатление, что это настоящая квартира, а не студия с ванной.
– О, не беспокойтесь, – ответил полицейский.
Мама пошла в ванную и вышла оттуда с пустыми руками, и чтобы хоть как-то объяснить свое странное поведение, сообщила, что чайник, наверное, на кухне. Как можно быть такой смешной и жалкой? Чай заварили из пакетиков в кружках, как обычно. Полицейский выпил его, съел печенье и сказал, что уходит и «оставит леди в покое». Через пять минут после того, как за ним закрылась дверь, мама сообщила, что решила в воскресенье уехать домой.
Она пришла в такое возбуждение из-за украденной сумочки, что я сделала то, чего делать не собиралась. Я спросила ее, как бы она поступила на моем месте, если бы на нее напал Шон Линч. Я все рассказала ей о том, как оказалась в его квартире (придумав причину) и что из этого вышло. И как ни странно, я испытала облегчение, ведь мне не с кем было поговорить об этом. Как я и предполагала, мама пришла в ужас.
– Лондон не для меня, Джейн. Если бы я осталась здесь, у меня не было бы ни минуты покоя. Для тебя это тоже неподходящее место. Так и знай, я не смогу спать спокойно, пока ты не окажешься в Онгаре. Думаю, мы решили, что ты переедешь ко мне жить, не так ли?
– А я решила, что не перееду, – ответила я.
Это было вчера. Я жалела, что рассказала ей, а она отчитывала меня за то, что я ее расстраиваю. Как всегда, мы поругались, и кончилось это тем, что я ушла гулять одна. Я не сознавала, каким чудесным был тот день. Я дошла пешком до Уэст-Энд-Грин, потом до Чайлдс-Хилл и Паттисон-роуд, до края Хит-парк. Была суббота, но, несмотря на это, мне показалось, что мне на пути встретилось больше парочек, чем обычно; они держались за руки или обнимались. Я начала чувствовать в себе такой мир и покой (полицейский вчера сказал, что оставит нас в покое), какого уже давно не чувствовала, с тех пор как меня прогнали с Ирвинг-роуд. А когда я повернула обратно, направляясь к Финчли-роуд, я заметила Стю. Он мыл окна на первом этаже дома на Уич-роуд, и когда заметил меня, поднял руку в знак приветствия. Это было совсем на меня не похоже, я такого обычно не делаю, но я помахала в ответ и крикнула: «Привет, Стю».
Он улыбнулся мне в ответ и крикнул, что увидит меня в понедельник. В этот день он должен мыть мои окна, подумала я; может быть, он спит с моим именем и адресом под подушкой. Люди такое делают – во всяком случае, некоторые из них. Мама укладывала вещи, когда я вернулась домой. Она складывает одежду, как это делают продавцы, и перекладывает вещи листами тонкой бумаги, а сверху водружает завернутые в эту же бумагу туфли и футляр с туалетными принадлежностями. Увидев меня, она сказала, что поведет меня куда-нибудь поужинать «еще один раз». Куда бы мне хотелось пойти? Мягко выражаясь, в Килбурне выбор не так уж велик, и я напомнила ей, что у нее украли не только все деньги, которые она взяла с собой, но и кредитную карточку. В конце концов мы пошли в один ресторан на Форчун-Грин-роуд, и по счету заплатила я.
– Это самое малое, что ты можешь сделать, Джейн, учитывая то, что я практически содержала тебя весь последний год.
Я против этого не слишком возражала, поскольку думала только о том, что к концу следующей недели буду богатой. Мама сказала, что «ужасное происшествие» в пятницу и «допрос в полиции» лишили ее сил. Она легла спать через десять минут после нашего возвращения и тут же уснула. Я села на кухне, собираясь набросать письмо Айвору Тэшему. После того, как я утром провожу маму до станции метро (куплю билет и дам ей денег), я аккуратно перепишу то, что сочинила сегодня, своим самым лучшим почерком и отнесу письмо на почту. Всю корреспонденцию отправляют в одиннадцать утра в воскресенье, и я намерена успеть к этому часу, чтобы Тэшем получил письмо в понедельник. Самым трудным было решить, что написать. Я думала, что смогу написать ему о том, что я знаю, что именно он сделал 18 мая 1990 года, и если он хочет держать все это в тайне, как это было на протяжении четырех лет, ему придется мне заплатить. Но мне надо было найти нужные слова, а все, что приходило мне в голову, звучало так вульгарно и низко, словно это послание придумывала Хиби. Я этого себе позволить не могла. От этого письма зависело мое будущее. Ну, от него или от Стю. Или от них обоих. Мне бы хотелось иногда видеть приятные сны, и тут я начала грезить наяву, как живу вместе со Стю и сообщаю ему, что у меня есть кое-какие деньги, и если он хочет, то может уйти с работы.
Мне вовсе не хотелось себя одергивать, но я должна была закончить письмо. Я храню писчую бумагу, конверты, а также шариковые ручки в ящике под тем, где лежат квитанции и счета. Я как раз доставала листок бумаги и ручку, когда мои мысли снова вернулись к тому дню, когда я ходила к Линчам, и все это промелькнуло у меня перед глазами; говорят, так бывает, когда человек тонет. Я почувствовала, что тону, потому что вспомнила, куда делся мой счет за газ. Стю не брал его. Идея, что он мог его взять, была глупой с самого начала – еще один признак того, что с моей головой не все в порядке.
Я положила счет в сумочку, когда пошла на Уильям-Кросс-Корт. Этот счет и письмо, вложенное в конверт газовой компании, были теми бумажками, которые я держала перед собой, когда притворялась социальным работником. Шон Линч выхватил их у меня из рук и бросил на пол. Может быть, он больше не смотрел на них. Возможно, он выбросил их в мусорный ящик. Но я не могла в это поверить. Он должен был посмотреть на счет и прочесть мое имя и адрес. У него есть мое имя и адрес. Это было похоже на один из анонимных звонков, когда слышишь в телефонной трубке: «Мы знаем, где ты живешь». Шон Линч знает, где я живу.
Я могла делать записи в дневнике, но не могла придумать ни одного предложения для Айвора Тэшема. Посидев примерно полчаса, глядя на чистый лист бумаги, как, говорят, делают романисты, когда у них иссякает вдохновение, я подошла к окну и посмотрела вниз, ожидая увидеть Шона Линча, стоящего под фонарем с поднятой вверх головой, чтобы понять, где находятся окна моей квартиры. Улица была пуста, но это вовсе не значит, что он сюда не приходил. Должна ли я заявить на него в полицию? Если бы я вспомнила о счете за газ, то сказала бы что-нибудь о Шоне тому полицейскому, который к нам приходил. Если бы я это сделала, его уже могли бы арестовать и отправить за решетку, и он бы сейчас не мог разрабатывать планы по проникновению в мою квартиру.
