Джон Ле Карре - Война в Зазеркалье
Много внимания было уделено, как отметил Леклерк, возможному наличию минных полей. Они могли сами видеть на карте – маленький пальчик на всякий случай прошелся вдоль нее – обозначенную зелеными точками линию, ведшую от отрога холма через границу. Это была старая тропа, которая следовала именно тем маршрутом, который и был нужен Лейсеру. Но наблюдатели установили, что восточные пограничники избегают ступать по тропе, протоптав собственную дорожку в траве в десяти ярдах южнее. Был сделан вывод, подчеркнул Леклерк, что тропу заминировали, а полосу рядом оставили чистой для прохода пограничных патрулей. Разумеется, Леклерк рекомендовал Лейсеру воспользоваться тем же путем, каким перемещались патрули.
Там, где это было возможно, на участке примерно в двести двадцать ярдов между холмом и наблюдательной вышкой, Лейсеру надлежало перемещаться ползком, держа голову как можно ниже к земле, чтобы его фигуру надежно скрывали заросли папоротника. Это снимало даже минимальную угрозу, что его смогут случайно заметить с вышки. Благоприятствовал ему и тот факт, добавил Леклерк с улыбкой, что по ночам патрули никогда не выходят на западную сторону от колючей проволоки. По всей вероятности, из опасения, что один из их собственных солдат может воспользоваться темнотой и сбежать, никем не замеченный.
После перехода границы Лейсеру следовало вообще избегать троп и дорожек. Местность была сильно пересеченной, поросшей густым лесом. Идти будет трудновато, зато безопасно. Двигаться надо к югу. На то существовала простая причина. Южнее граница километров на десять уходила к западу. И таким образом, направившись на юг, Лейсер быстро окажется не в двух, а в пятнадцати километрах от границы и вне зоны ответственности патрулей. Поэтому Леклерк советует ему – в этом месте он небрежным жестом достал из кармана пальто сигареты, прикурил, все время ощущая на себе пристальные взгляды остальных, – в течение получаса идти на восток, а потом свернуть к югу, чтобы добраться до озера Мариенхорст. На восточном берегу стоит заброшенная лодочная станция. Там можно будет часок передохнуть и подкрепиться. К тому времени Лейсеру вполне может понадобиться выпить для храбрости – среди присутствовавших раздался смех, – и для этих целей он найдет в рюкзаке небольшую фляжку с бренди.
У Леклерка выработалась привычка: когда он пытался шутить, то вытягивался в струнку и приподнимался на носки, словно хотел, чтобы его остроумие разнеслось как можно дальше в пространстве.
– А нельзя мне взять с собой джин? Я пью только «Белую леди», – спросил Лейсер.
Воцарилось недоуменное молчание.
– Нет, это совершенно невозможно, – отрезал Леклерк непререкаемым тоном хозяина положения.
Немного отдохнув, он должен будет продолжить путь к деревне Мариенхорст и найти транспорт, которым можно добраться до Шверина. А дальше, добавил Леклерк уже совершенно небрежно, судьба Лейсера полностью окажется в его собственных руках.
– У вас будут все бумаги, необходимые для путешествия между Магдебургом и Ростоком. И как только окажетесь в Шверине, ваш маршрут ни у кого не вызовет подозрений. Не стану подробно останавливаться на вашей «легенде», поскольку вы ее уже подробно проработали с капитаном. Вас зовут Фред Хартбек. Вы – холостой механик из Магдебурга, которому предложили работу на одном из государственных кооперативных предприятий судостроительной промышленности Ростока. – Он улыбнулся с видом понимающего человека. – Уверен, что вы все запомнили в мельчайших подробностях. Историю своей личной жизни, зарплату на прежнем месте, перенесенные болезни, что делали в военное время и остальное. Есть только одна важная вещь, которую я могу вам сказать по поводу «легенды» разведчика. Никогда сами никому и ничего о себе не рассказывайте. Никто не ждет от вас откровенности и подробностей. Если прижмут к стенке, действуйте по обстановке. И всегда держитесь настолько близко к правде, насколько это вообще возможно. «Легенда», – изрек он свой любимый афоризм, – никогда не должна быть полностью сфабрикована, но всегда иметь в основе реальные факты.
Лейсер в ответ рассмеялся несколько сдержанно, словно ему хотелось бы услышать все эти слова от человека более высокого роста и могучего телосложения, чем субтильный кабинетный теоретик Леклерк.
Джонсон принес кофе, Леклерк коротко бросил свое «Спасибо, Джек», точно привык, чтобы его обслуживали специалисты по радиотехнике, и не видел в ситуации ничего необычного.
Затем Леклерк перешел к цели миссии Лейсера. Он снова кратко резюмировал основания для подозрений, причем звучало резюме как подтверждение давних выводов, к которым он, Леклерк, пришел самостоятельно. Он вдруг заговорил в таком странном стиле, какого Эвери никогда не замечал за ним раньше. В его речи подразумевалось (порой прямо, порой в виде фигур умолчания), что вверенный ему департамент обладает таким огромным потенциалом экспертов и технических специалистов, такими неисчерпаемыми денежными ресурсами, так тесно взаимодействует с другими спецслужбами и пользуется непререкаемым авторитетом оракула, который никогда не ошибается, что у Лейсера поневоле мог возникнуть вопрос, зачем в таком случае ему приходится вообще рисковать своей жизнью.
– Ракеты уже размещены в том районе, – сказал Леклерк с железобетонной уверенностью. – Капитан объяснил вам, на что нужно обратить внимание в первую очередь. Мы хотим детально знать, как они выглядят, где в точности установлены, а самое главное – в чье распоряжение они поступили.
– Я понимаю.
– Используйте весь традиционный набор трюков. Сплетни в барах и кафе, разговоры с военнослужащими, среди которых вы якобы разыскиваете старого друга… Впрочем, вы владеете техникой сбора данных. Как только получите необходимую информацию, возвращайтесь.
Лейсер кивнул.
– В Калькштадте есть рабочее общежитие. – Леклерк развернул план города. – Вот оно. Рядом с церковью. Поживите там, если получится. Вам могут встретиться люди, которые непосредственно участвовали…
– Я понимаю, – повторил Лейсер.
Холдейн заерзал на стуле, с беспокойством посмотрев на него.
– Там могут знать о человеке, который прежде работал на станции. По фамилии Фритцше. Он снабдил нас интересной информацией о ракетах, но потом исчез. Только если появится подходящая возможность, порасспрашивайте о нем станционных рабочих, притворившись старым знакомым…
Наступила короткая пауза.
– Просто бесследно исчез, – снова сказал Леклерк, но обращаясь к ним, а не бормоча себе под нос, хотя мыслями он витал где-то далеко.
Эвери напряженно всматривался в него, ожидая продолжения. И он заговорил, но теперь уже гораздо быстрее:
– Я намеренно не затрагивал проблем связи. – Всем своим тоном он показывал, что почти закончил. – Как я понимаю, этому вопросу вы сами уделили достаточно много времени.
– Тут не о чем волноваться, – заверил его Джонсон. – Все выходы на связь расписаны на ночное время. Это дает нам свободу выбора частот. Днем, полагаю, у него будет много других дел. А что до тренировок, то мы неоднократно проводили весьма успешные пробные сеансы, верно я говорю, Фред?
– О да, вполне успешные.
– Что касается вашего возвращения, – сказал Леклерк, – то будем действовать по правилам военного времени. Увы, но у нас больше нет подводных лодок для эвакуации агентов, Фред. Это больше не вариант. По возвращении через любую границу вам нужно будет незамедлительно обратиться в ближайшее британское консульство или посольство, назвать свое подлинное имя и подать прошение о репатриации. Назоветесь попавшим в затруднительное положение гражданином Великобритании. Хотя вся моя интуиция подсказывает, что вам будет лучше вернуться тем же путем, каким вы уйдете на восток. Если случатся неприятности, не обязательно сразу же начинать двигаться на Запад. Затаитесь на время. Для этого вы берете с собой достаточно крупную сумму денег.
Эвери знал, что уже никогда не забудет этого утра. Они сидели за столом фермерского дома подобно мальчикам-новобранцам в ниссеновском бараке[16], повернув напряженные лица к Леклерку, который в почти церковной тишине вершил свою литургию преданности, двигая маленькой рукой по карте, как священник свечой. И из всех присутствовавших Эвери, как ни странно, вероятно, лучше всех осознавал фатальную диспропорцию между видением и реальностью, между устремлениями и их результатами. Эвери видел ребенка Тейлора, заикаясь, наивно лгал Пеерсену и консулу, слышал те ужасающие шаги в отеле, а потом, когда вернулся из той кошмарной поездки, мог сам наблюдать, как его жуткий опыт превосходно вписывается в картину мира, каким его рисовал себе Леклерк. И тем не менее, как и Холдейн с Лейсером, слушал молитву Леклерка с состраданием агностика, но и с ощущением, что, возможно, где-то действительно существует такое место, в котором все так просто и чудесно, как он это описывает.
