Кристофер Мур - Дом духов
Кальвино вспомнил, как видел Бена Хоудли в морге всего несколько дней назад. Сыщик проходил мимо этого самого святилища, не глядя на него; он не знал, что стадо из трех восьмифутовых слонов Бена стоит как вкопанное через дорогу и ждет вызова, ждет, когда его отвезут в место постоянного упокоения, в тенистом месте в красивом, тихом вате, вдалеке от мчащихся автомобилей, где пахнет листьями и травой. Бен собрал свое стадо прямо напротив Полицейского управления. Было ли это британским чувством юмора? Смеялся ли он от души, поместив нечто прямо под носом у того, кто это ищет?
– Что ты узнал о слонах? – спросила у него Кико, когда они уже уходили из Эравана.
– Этих слонов в Таиланде никогда не забывают.
Она улыбнулась.
– А живые слоны никогда ничего не забывают.
– Да, а восьмифутовые деревянные слоны стоят того, чтобы ради них убивать.
– Что?
– Я пытаюсь понять, какой была во всем этом роль Бена. Почему его убили? За одного из этих слонов? Может быть.
Кико проследила за его взглядом и посмотрела на слона, которого выбрала для своего золотого листочка. Он был сделан из цельного куска тика и при этом свете был густого, жирного коричневатого цвета с оттенками светлого золота, расходящимися от выгнутого дугой хребта. Кико снова перевела взгляд на Кальвино, ища подтверждения. Но он отвлекся, глядя в противоположном направлении. За оградой молодая девушка из Исана пела, подметая частички золота с тротуара у банка. Золотые искорки окружали ее. Вот оно! Винсент оглянулся через плечо на слона. Ветер шевелил золотые листочки, прикрепленные к его ушам, хоботу, груди и шее. Бен Хоудли нашел идеальную банковскую ячейку в Бангкоке и идеальное прикрытие. Святилище Эраван и Главное полицейское управление.
Глава 16
Иностранные корреспонденты
Бартлет предложил встретиться в Клубе иностранных корреспондентов после 8.00. Он брал интервью у Чанчая и обещал принести свои заметки после интервью в клуб. Было уже больше девяти, когда Кальвино приехал в клуб, но Бартлет не пришел и ничего не передавал. Поэтому Винсент вошел и устроился поудобнее.
В последний раз сыщик приходил в Клуб иностранных корреспондентов через неделю после того, как Джефф Логан умер от передозировки наркотика. Джефф был временным членом, и Кальвино поговорил с некоторыми журналистами, которые помнили его. Он не узнал ничего интересного, не считая того, что в пятницу вечером напитки в Клубе иностранных корреспондентов стоят в два раза дешевле, и это заинтересовало Винсента больше всего. Когда человек много пьет, как Кальвино, выпивка за полцены не просто позволяет сэкономить – она позволяет напиться в два раза сильнее за те же деньги. Горький Боб однажды заметил, что эта цена, даже уменьшенная вдвое, слишком высока, потому что напитки нужно было поглощать в присутствии людей, пишущих истории, которые они называют новостными статьями, зарабатывая этим на жизнь.
Как и другие на Вашингтон-сквер, Горький Боб обвинял репортеров в том, что Америка проиграла войну во Вьетнаме. Может, это правда, может, нет, думал Кальвино. Но он чувствовал, что Горький Боб был бы полон горечи, проиграна война или нет, – просто он был таким, этот человек искал оправдания своей обиде.
Кальвино пришел один. Бильярдный стол заняла пара парней, которые, судя по тому, как тщательно и искусно они намазывали мелом кий, относились к игре очень серьезно. Полдесятка людей сдвинули табуреты в полукруг у бара и беседовали, а еще десятка два расселись за другими столами и на диванах. Один фаранг сидел, уткнувшись в «Интернэшнл геральд трибьюн». Сидящая за столиком напротив него подружка-тайка невидящим взглядом смотрела в окно на панораму Бангкока. Даже с двадцать первого этажа отеля «Дусит Тхани» город выглядел уродливым, потрепанным и неприятным. Силуэт города создавали уродливые, приземистые здания; Бангкок мог убедить пришельцев из космоса, что города – это некие случайные сборища, с которыми что-то не так.
Один или два члена клуба выложили на стол свои мобильные телефоны последней модели из Европы. Дорогие сотовые телефоны служили символами статуса, как кофе в «Старбакс». В дальнем углу играл небольшой джазовый ансамбль; пианист напевал «Саммертайм».
Кальвино сел на табурет у стойки бара подальше от уютного полукруга завсегдатаев, купил книжечку ваучеров за двести батов и заказал двойной скотч со льдом. У входа он зарегистрировался как Клиффорд Смит-Дредж. Это был еще один закон Кальвино: людям с двойной фамилией редко задают вопросы, они редко попадают в неприятные истории в клубах иностранных корреспондентов, разбросанных по Азии. Это было частью старого колониального наследия. Империя исчезла, а двойные фамилии продолжали обеспечивать прикрытие и защиту.
Толпа в клубе представляла собой не столько толпу, сколько небольшие зоны воздуха и облаков, связанных вместе подобно холодному фронту, быстро и низко надвигающемуся на отдаленный регион. Из обрывков разговоров Винсент догадался, что журналисты, пьющие у бара, – в основном чужаки. Они принадлежали к тому классу живущих за границей писателей, которые ненавидят корреспондентов «Нью-Йорк таймс», получили образование в заведении Лиги плюща[25], имеют жену по имени Баффи, большие средства на представительские расходы и жгучее желание найти бангкокский эквивалент Хэмптонса[26]. Единственное, что отделяло их от горьких бобов с Вашингтон-сквер, было честолюбие (которое алкоголь не уничтожил и не превратил в ненависть к самим себе) и, в редких случаях, элементарная способность написать английское предложение.
В конце стойки выпивал высокий тощий американец, которого кто-то назвал Джеком. У него была двухдневная щетина и старая коричневая спортивная куртка с рукавами, заканчивающимися на шесть дюймов выше запястий. Кальвино его не узнал. Джек приехал из Бомбея накануне вечером и остановился в дешевой частной гостинице позади отеля «Малайзия». Он донимал сотрудника «Бангкок пост», помощника редактора, в измятой рубахе, который уже закончил смену, изрядно попотев над английским газетным материалом, написанным тайскими репортерами. Тот сгорбился над бутылкой «Сингха-Голд», стараясь одновременно наливать себе пиво и смотреть вчерашние новости Си-эн-эн по телевизору в баре. Но навязчивый Джек все время называл помощника редактора «Бобби» и не оставлял его в покое. Он обстреливал его вопросами, похожими на пулеметные очереди. Его плечи были напряжены, как у человека, готового перейти к насилию. В его голове звучала истерика, безумие выбившегося из сил, встревоженного человека на грани отчаяния.
– Я должен знать, Бобби, – сказал Джек. – Сколько случаев СПИДа обнаружили в Патпонге?
– Кто знает? – ответил Бобби с английским акцентом. Голос его звучал раздраженно, устало и скучающе. Ни один англичанин по имени Роберт не любит, когда американец называет его Бобби.
– Ты же работаешь в «Пост», черт тебя подери. Конечно, ты знаешь. Кто-нибудь знает. – Но Джек ничего не добился и поэтому изменил линию атаки. – Ладно, по крайней мере, ты знаешь, можно ли подцепить его, когда трахаешь в рот?
Роберт посмотрел на свое пиво и слегка вздрогнул от изумления. Он заменил выражение «трахать в рот», вставленное в статью о СПИДе, на «минет». И они с редактором обсуждали, не могут ли читатели Бангкока подумать, что можно заразиться СПИДом через пасту или равиоли. Спор закончился компромиссом, и он написал «оральный секс».
– В рот? – переспросил Роберт.
– Да, я могу получить СПИД в Патпонге, если трахну в рот?
– Забавно, что спрашиваешь. Я только что закончил править статью об этом. Очевидно, в других городах мира ответ будет «да», – сказал Роберт. – Но мужчины в Патпонге в возрасте от девятнадцати до сорока лет обладают иммунитетом.
На лице Джека появилось стандартное выражение «я знаю, что меня надули».
– Ладно, тогда как насчет «ручной» работы?
– Зависит от того, где эта рука побывала, не так ли?
Кальвино пил скотч, втягивая его сквозь зубы, и просматривал список имен тех членов клуба, которые отдали Бену Хоудли свои деньги. Он сделал несколько телефонных звонков. Затем позвонил Бартлету, который сказал: «Чанчай дал мне замечательное интервью; тебе стоило тогда остаться и послушать».
Винсент просмотрел справочник клуба и запомнил фотографии каждого из членов клуба инвестиций. Он обладал способностью запоминать имена и лица. Всегда имелся какой-то маленький изъян или дефект, который вызывал в памяти лицо человека подобно мысленному бумерангу. Такая способность давала преимущество в его работе. Он всегда помнил имена, и людям это нравилось, потому что заставляло их чувствовать свою особую роль в жизни Винсента Кальвино. Тогда как в действительности они были всего лишь очередными подозреваемыми, которых он хотел расспросить подробнее.
