Кэрол Дуглас - Танец паука
Я прикусила губу. Разумеется, я слышала о Великом голоде, но он казался мне сухим фактом из древней истории маленького непокорного клочка суши к западу от «королевского острова», который нам с Уильямом Шекспиром в разные эпохи повезло называть своим домом. При виде ирландской женщины, чья мать умерла от голода в наше время, в душе что-то сжалось. Возможно, французы не так уж неправы в своей неприязни к англичанам.
Стоило хозяйке оставить нас, как я напустилась на Ирен, поскольку не могла обрушить гнев на саму себя.
– Как ты могла обманывать эту бедную малограмотную женщину и говорить о набожности, когда не веришь в Бога? – прошипела я.
Но Ирен меня не слышала. Она стояла около большого голого окна, на котором виднелись засохшие потеки грязи, и смотрела на мрачный монотонный пейзаж и на оборванных ребятишек, которые играли под грязными бельевыми веревками. Их возгласы доносились еле слышно, приглушенные стеклом и кирпичной стеной, но малышня кричала так же весело, как дети в Гайд-парке, хоть и выглядела совсем иначе.
Ирен протянула сначала одну руку в сторону, а потом другую, не догадываясь, что ее фигура напоминает сейчас крест на фоне белого прямоугольника дневного света.
Потом примадонна медленно повернулась, молча изучая бедную, голую и пустую комнату. Прошлась вдоль нее, потом поперек, дотрагиваясь до стен с каким-то изумлением.
Она была похожа на балерину – грациозная, отчужденная и молчаливая.
Ирен обошла комнату по периметру, ведя по стене рукой, делая шаг в сторону, если встречала препятствие в виде мебели, так, словно это были неуклюжие партнеры в танце, от которых она хотела увернуться.
Около одного особенно выцветшего участка стены Ирен остановилась и подошла вплотную, чтобы осмотреть и ощупать все разнообразие текстур и цветов. Она напомнила мне слепого, который пытается кончиками пальцев прочесть то, чего не видит глазами.
Комната и впрямь стала священной обителью для Ирен, куда больше, чем для меня, и я устыдилась, что подозревала ее в неискренности.
Подруга не притворялась. Светский цинизм, который я так осуждала в ней и которому вообще-то завидовала, был лишь маской, а переживала она куда сильнее, чем позволяла другим увидеть.
– В какой-то момент Лола стала религиозным фанатиком, – сказала Ирен, как во сне. Она снова дотронулась до стены. – Она развесила по всей комнате религиозные афоризмы, снова и снова читала Библию, особенно историю из Нового Завета о кающейся грешнице Марии Магдалине. Что произошло с ней здесь, с этой бунтаркой, революционеркой, пылко любившей и ненавидевшей танцовщицей? Она сошла с ума? Или, напротив, спаслась? Была жалкой? Или торжествовала?
– Я думаю… она была искренней.
– Искренней… – Ирен повернулась ко мне с улыбкой. – Я знала, что ты подберешь подходящее слово, Нелл. Если в самом конце все мы будем как минимум искренни, это уже немало.
– Ну… – Я не готова была сказать, что раскаяние стирает все грехи. Пусть так учит Священное Писание, но я пока и не стала столь великодушной.
– Отец Хокс описывает ее состояние как умиротворение. Она умерла, положив руку на Библию, в его присутствии. Она отвергла католическую веру, в лоне которой родилась, и в конце позвала к себе епископального священника. Если она и святая, Нелл, то англиканская.
Я открыла рот, потеряв дар речи, когда увидела в глазах Ирен тот свет любви, который трогал меня до глубины души.
– Был лишь один сторонник ее канонизации, и тот мертв.
– Да. – Ирен обошла комнату по кругу, но на этот раз быстрой деловой походкой. – Интересно, не поэтому ли он умер.
– Замучен до смерти, – сказала я, содрогнувшись.
– Именно. Замучен. – Ирен снова помрачнела. – Элиза Гилберт, она же Мария Долорес, она же Лола Монтес, может, и не достойна канонизации, но вот старик, тот священник, определенно не заслужил такой смерти. – Она и сама содрогнулась, удивив меня. – Это зло пострашнее даже Джека-потрошителя, поскольку сотворено не по причине сумасшествия, а в здравом уме и ради постыдной цели.
– Ты знаешь причину?
– Нет, но ничто на земле или на небе не может оправдать подобное преступление. Увы, у нас с тобой в запасе нет вечности.
– Ни у кого ее нет. Что ты хочешь сказать?
– Надо обыскать комнату.
– Зачем? От Лолы здесь ничего не осталось.
– Да, но я верю, что души оставляют следы. Я чувствую ее присутствие в этой комнате. Я пока что не понимаю ничего о предыдущей жизни Лолы: факты и противоречивые рассказы кружатся в таинственном водовороте, как юбки танцовщицы во время исполнения тарантеллы. Но здесь я ее нашла. Убежденную в своей правоте. Мне не слишком нравится само слово и понятие «смирение».
– Я заметила, – сказала я, но Ирен пропустила мое замечание мимо ушей.
– Оно кажется мне лицемерной позой. Но думаю, Лола Монтес действительно нашла в себе смирение в этой комнате, и то было не поражение, а победа. В определенной степени отец Хокс был прав. Я считаю, что он умер, защищая свою веру, веру в Лолу и в собственную правоту.
– Если так, то это ужасно.
– И примечательно. Возможно, именно он обратил ее в веру в обычном смысле слова, но и она сделала то же самое. – Ирен вздохнула. – Я почти сожалею о том, что нам придется сделать дальше.
– Что же?
– Обыскать комнату вдоль и поперек.
– Но здесь ничего нет!
– Здесь есть все, просто мы пока не нашли. Сомневаюсь, что это удалось и отцу Хоксу. По крайней мере, во мне теплится скромная надежда.
– Здесь живет другой человек. Мы будем рыться в его вещах?
– С благой целью, Нелл.
Итак, я присоединилась к ней. Нам предстояла тяжелая работа – перевернуть скромную комнату вверх дном. Мы отодвинули кровать и заглянули под ножки. Мы ощупали матрас. Потом отодвинули шкаф от стены, исследовали каждый уголок, но нашли только деревянную труху, над которой изрядно потрудились мыши, и комки пыли.
Мы вынули каждый ящик секретера и поискали за ними, надеясь, что эта развалюха помнит времена Лолы. Перевернули стулья.
Наконец не осталось ни одного нетронутого предмета мебели.
Мы стояли посреди комнаты, чихая от пыли, вспотевшие, как работники на ферме, уставшие и с красными глазами.
Ирен посмотрела на камин за шкафом, заложенный за ненадобностью кирпичами, поскольку теперь у окна стояла маленькая печка на случай зимних холодов.
– Ох, Ирен, только не это!
Вместо ответа она подошла к камину и взяла в руки совок для угля.
– Лола жила здесь всю осень, Рождество и часть января. Осмелюсь предположить, что тогда камином пользовались вовсю.
Примадонна с силой вставила лезвие совка в сухой раствор между кирпичами. Известка начала крошиться. Тогда мы по очереди стали стучать по кирпичам. В итоге один поддался, а потом и второй.
– Как мы все вернем на место? Что скажем домовладелице? – запричитала я, глядя на жуткий беспорядок на полу.
– Что мы искали реликвии святой Марии Долорес, и это, кстати, правда.
– Какие еще реликвии? – воскликнула я.
– А вот такие. – Ирен присела и вытащила из большой дыры, которую мы проделали в кладке, еще один кирпич.
Кирпич, завернутый в промасленную ткань.
Сердце у меня бешено заколотилось, когда я поняла, что, возможно, мы совершили открытие. Ирен аккуратно развернула грязную, заскорузлую от времени материю. Она была цвета нечистот, и сама я не смогла бы заставить себя дотронуться до этой мерзости даже в перчатках.
Однако Ирен взирала на находку с молчаливым благоговением.
– Нелл, я думаю, это ее последний дневник.
Я уставилась на стопку плотной бумаги, сложенной вдвое. Могло ли такое быть?
Ирен задрала верхнюю юбку и раскрыла карман. Потрепанная пачка бумаги, замотанная в грязную ткань, легко проскользнула внутрь. А юбка даже не перекосилась и не сморщилась от такого непривлекательного груза.
– Быстро! – Ирен начала собирать раскрошившиеся кирпичи в кучу. – Надо постараться вернуть стене прежний вид. По крайней мере, шкаф скроет дыру. Это чудо, что отец Хокс не нашел дневник, поскольку он явно искал именно это. Лола приберегла свои записи для нас.
– Для тебя.
Подруга остановилась и серьезно взглянула на меня:
– Я в это верю. Да, для меня.
Если верить часам на моем лацкане, у нас ушло почти тридцать минут на то, чтобы запихать обратно кирпичи и куски раскрошившейся известки, создав некое подобие стены. Мы снова придвинули шкаф к старому камину, крякая, как портовые грузчики.
Ирен подтянула нижнюю юбку чуть ли не до груди, чтобы под весом тяжелого груза она не сползла вниз по дороге домой.
У двери она повернулась, чтобы в последний раз окинуть комнату взглядом.
Я снова ощутила странное присутствие и в то же время отсутствие того существа, с которым мысленно общалась примадонна.
Потом мы захлопнули двери и поспешили по коридору в гостиную, где ждала нас хозяйка. Как ни странно, но она не заметила нашего взъерошенного вида, а если и заметила, то могла приписать его религиозному экстазу. Эти римские католики довольно эмоциональны.
