Майкл Иннес - Смерть в апартаментах ректора
Эплби взял еще одну бумагу.
– Вот передвижения Поунолла, – начал он, – в соответствии с тем, что он рассказал мне нынче утром. Он вернулся в свои апартаменты почти в девять тридцать. Читал двадцать минут. Затем отошел ко сну и в десять пятнадцать уже спал. Кто-то разбудил его своим присутствием в десять сорок две.
– Вот это да! Слишком рано для Дейтона-Кларка у телефона… После этого он не выходил?
– Нет. Он рыскал в поисках крови, решив, что Амплби убит. Однако он неотлучно оставался у себя.
С этими словами Эплби передал Готту краткое изложение рассказа Поунолла. Затем он обратился к Титлоу.
– «9.20… Вернулся из профессорской и работал до десяти сорока пяти, после чего, как обычно, отправился к Амплби. Прошел через западную калитку и позвонил в парадную дверь ректорских апартаментов ровно в одиннадцать».
Эплби сделал паузу.
– Здесь вы можете помочь, – продолжил он. – Зачем ему делать крюк до парадной двери? Почему бы не постучать в створчатое окно?
– По-моему, это чистый протокол, – ответил Готт. – Он так всегда делал. Это был некий еженедельный официальный визит. К тому же они недолюбливали друг друга.
Эплби кивнул.
– Ну, вот и вся история. Никаких подтверждений и опровержений тоже. Единственное: она лишает Дейтона-Кларка возможности воспользоваться еще одним телефоном. Теперь Эмпсон. Он вернулся к себе в десять тридцать и сел работать. В десять сорок он через западную калитку отправился в привратницкую узнать, не прибыли ли гранки. Вернулся к себе через восемь-десять минут и спокойно оставался у себя до прибытия полиции… Вот и все.
С этими словами Эплби отбросил бумаги в сторону. Готт вздохнул:
– Какое же тут огромное поле для лжи! Вы заметили, что ни один из обитателей профессорских апартаментов не контактирует с другими? Однако, если Эмпсон не врет, это исключает Дейтона-Кларка. Эмпсон вернулся в десять пятьдесят, до того, как Дейтон-Кларк мог позвонить со своего телефона и остаться в стороне. Что вы думаете по этому поводу?
– Думаю, что если Дейтон-Кларк не позвонил со своего телефона сразу после ухода Хэвеленда, а «несколько минут спустя», как следует из заявления, то он действительно исключается. Мне кажется, что он выбывает в любом случае. Там достаточно узких мест, кроме телефона.
– В таком случае, – заметил Готт, – все сводится к обитателям профессорских апартаментов, Рэнсому и мне.
– Именно так. Однако я все меньше подозреваю взломщиков из Святого Антония. Ключ к разгадке лежит…
– В профессорских апартаментах?
– В книге Томаса де Квинси.
Глава 14
I
Когда через несколько минут после ухода Готта Эплби шел через Епископский дворик, его не покидало чувство, что он приближается к последнему важному разговору касательно дела в колледже Святого Антония. Готт представлял собой теоретически возможного подозреваемого. С Рэнсомом еще придется серьезно разбираться. Однако он ощущал все большую уверенность в том, что разгадка убийства Амплби крылась в профессорских апартаментах: по крайней мере, именно на них следовало сосредоточиться, прежде чем обратить взор куда-то еще. О трех из четверых обитателей апартаментов он узнал довольно много. С Хэвелендом он только что говорил, Поунолла допросил. Титлоу намеренно выставил себя перед ним напоказ. Что же до Эмпсона, то инспектор слышал лишь его едкие высказывания в профессорской и мельком видел спящим. Возможно, теперь он снова уже спал. Однако час для визита был вполне приемлемый… Эплби проскользнул через западную калитку в Садовый сквер.
В ответ на стук в дверь раздался трескучий голос Эмпсона. Возможно, его сухость придала какой-то неожиданный контраст тому, что Эплби увидел, войдя в комнату. Эмпсон сидел у горевшего камина в круге света настольной лампы с абажуром. Огромная библиотека, посвященная его деятельности в области психологии и наукам о человеке, скрывалась в тени. Ее хозяин, сменивший привычный смокинг на блекло-бордовый шелковый халат, помнивший лучшие времена, сидел с книгой в руках в старомодном кресле с высокой спинкой. Его трость стояла между ног, и рукоятка слоновой кости почти сливалась с бледными пальцами, охватившими ее. Бледный цвет лица, казавшийся мертвенным на фоне ослепительно-белой сорочки, несколько смягчался тускло-красным шелком с золотым отливом. Эмпсон учтиво поднялся навстречу гостю и отложил книгу, «Золотую чашу» Генри Джеймса, тем самым дополнив в глазах Эплби милую картину: ученый муж на отдыхе.
– Я подумал, уместно ли будет вас потревожить?..
Как только Эплби заговорил, Эмпсон придвинул ему стул с подчеркнутой учтивостью, что, однако, не означало: полицейскому некие дополнительные «почести». Эплби который раз подумал, что разговоры с обитателями колледжа Святого Антония – задача не из легких. Чтобы начать разговор, он решил остановиться на предмете, по поводу которого Эмпсон выражал явную озабоченность.
– Если не ошибаюсь, то несколько лет назад вы пользовались инвалидным креслом?
– Да, именно. Недуг, которым, как вы видите, я страдаю, – Эмпсон легонько постучал по рукояти трости, – на некоторое время обострился, и мне пришлось поменяться комнатами с Поуноллом, живущим внизу. Несколько месяцев меня возили в кресле на лекции, собрания и так далее.
– Вам известно, что кресло хранится в кладовке этого здания?
Эмпсон покачал головой:
– Мне лишь известно, что оно где-то в колледже. Позвольте спросить: оно возымело какое-либо значение в вашем расследовании?
– Им пользовались в тот вечер, когда убили ректора. Полагаю, его использовали для перемещения тела.
Пару секунд Эмпсон раздумывал, что являлось характерной чертой всех обитателей колледжа. Затем он спросил:
– Для перемещения мертвого тела? Значит, вы пришли к заключению, что ректора застрелили где-то за пределами его кабинета?
– Да.
Эмпсон снова задумался и на сей раз взял паузу, чтобы разобраться в новом повороте событий. Его следующий вопрос прозвучал довольно настороженно:
– И у вас есть доказательства?
Эплби решил сказать правду.
– Только факт того, что креслом пользовались. Однако я считаю его решающим.
Эплби вдруг почувствовал, что его словно обыскивают: создавалось впечатление, что изощренный учеными трудами ум Эмпсона направлен на то, чтобы оценить правдивость только что услышанного. Однако когда психолог заговорил, его голос звучал спокойно:
– Понимаю, – произнес он. Секундой раньше взгляд его пытался пронзить Эплби, теперь же профессор задумчиво разглядывал язычки пламени, горевшего в камине.
Помня о научной специализации Эмпсона, Эплби поинтересовался:
– Существует вопрос, по которому мне бы хотелось знать ваше мнение. Причем мнение, как вы поймете, отличное от вашего знания фактов. Вам, разумеется, вовсе не обязательно мне отвечать. Однако этот вопрос касается того, в чем вы особенно компетентны, области исследования человеческого поведения…
Внезапно Эмпсон резко прервал его. И это настолько противоречило его степенному поведению и подчеркнутой вежливости, что Эплби на мгновение опешил.
– Наука о человеческом поведении все еще находится в зачаточной стадии развития. Мы до сих пор полагаемся на собственный опыт. А опыт, в свою очередь, зачастую оказывается обманчивым. Наука говорит о человеке: «Крайне маловероятно, что он это сделает». Опыт добавляет: «Невозможно, чтобы он так поступил». А потом человек делает именно это.
В словах Эмпсона будто бы прозвучала досада. Однако скорее в интонации, нежели в самих словах Эплби уловил какую-то перемену. Казалось, Эмпсон произнес не известное ему с давних времен, а словно под влиянием озарения. Он выразил не вполне устоявшиеся взгляды, а результат недавнего потрясения или возмущения. Он сам или кто-то другой разрушил чьи-то надежды и ожидания?
– Это действительно крайне маловероятно, это невозможно, – напрямую заявил Эплби, – что Амплби могли убить здесь? – После кивка Эмпсона он продолжил более спокойным тоном: – В свое время мистер Хэвеленд страдал неким психическим расстройством. Можете ли вы сказать что-либо определенное по этому поводу? Точнее говоря, связали бы вы это со склонностью к убийству? К примеру, кости…
И снова Эмпсон прервал его:
– Хэвеленд не убивал Амплби. Кости, о которых вы говорите, гнусный обман.
Он говорил ровным тоном, но его лицо было так напряжено, что следующий вопрос Эплби казался почти оскорбительным. Однако он должен был задать его.
– Это ошибочный глас науки или столь же ошибочный глас опыта?
Существовал только один ответ, чтобы Эмпсон мог сохранить логическое равновесие. Произнесет ли он его? Скажет ли он, что в нем говорит не глас науки и не глас опыта, а глас знания? Где-то в глубине комнаты часы отсчитывали секунды молчания.
– Наука ошибается, но ее нельзя отрицать. И она авторитетно скажет вам, что все эти кости – омерзительная подброшенная улика. Причем подброшенная тем, кто не знаком с аномальной психологией. Я настоятельно прошу вас, прежде чем вы попадете в ловушку, без лишней огласки обследовать Хэвеленда у признанных специалистов, которых я могу порекомендовать. Они подтвердят мои слова.
