Кэрол Дуглас - Танец паука

– Если ты и впрямь ее дочь, причем единственная, то по закону являешься наследницей всех этих богатств.

– Тут целых два больших «если». Хоть я и не отказалась бы от принадлежащих мне по праву сокровищ, но куда больше меня беспокоит, что драгоценности и религиозные убеждения давно почившей авантюристки привели этим летом к смерти скромного священника, отошедшего от дел.

– Очевидно, он знал нечто такое, что убийцы хотели сохранить в тайне.

– Нет… Боюсь, кто-то пытался выяснить, что ему известно. Полагаю, смерть его стала случайностью, скажем так, неожиданным результатом столь изуверского обращения в силу почтенного возраста. Хотя в любом случае вряд ли мучители даровали бы ему потом свободу.

– Какая разница? Смерть его своей жестокостью потрясает воображение. Я бы хотела вернуться домой и забыть обо всем этом.

– Я тоже, Нелл. – Ирен встала и подошла к окну, выходящему на Бродвей. – Не верится, что в наши дни кто-то мог так безжалостно обойтись со стариком, да и просто с человеком. Однако еще в Париже мы получили неопровержимые доказательства того, что зло процветает на всей планете, причем такое, какое, казалось бы, должно кануть в Лету вместе с варварами. Вот почему я должна рассказать Шерлоку Холмсу обо всем, что мы услышали.

– Я так и знала! Ты хочешь под любым предлогом вмешаться в его расследование.

– Но кто-то вмешался в наше! Я не хочу, чтобы убийство отца Хокса осталось нераскрытым и безнаказанным, а ты?

– Разумеется нет… мне просто не нравится этот господин.

Ирен отошла от окна и подошла ко мне.

– Нелл, ты предана мне до неприличия, но должна простить детективу ту второстепенную роль, которую он сыграл, когда король Богемии преследовал меня два года назад. Ты осталась тогда в Сент-Джонс-Вуде, чтобы «приветствовать» моих преследователей, между тем как мы с Годфри покинули дом в предрассветный час. Ты сама рассказала мне, что говорили мистер Холмс и доктор Уотсон. Ты ведь признала: сыщик явно сожалел, что работает на короля. По твоим сведениям, он отказался принять дорогой подарок и предпочел портрет, который я оставила на память королю Вилли.

– Да, но ты когда-нибудь думала, почему он так поступил, Ирен?

На лице подруги появилось удивление, что случалось редко.

– Разумеется, чтобы выразить свое презрение к своему нанимателю, богемскому монарху. Я ведь оставила портрет вместо той официальной фотографии, где мы с королем позировали вместе и которую Вилли так хотел вернуть. Недостойно было позволить мне надеть королевские регалии и драгоценности, пусть даже в частном порядке, если он не собирался жениться на мне. Я достаточно хорошо знаю мистера Холмса, чтобы понять: он не выносит глупости.

– Но он сам был глупцом в той ситуации! Отказался от перстня с огромным изумрудом ради твоего портрета!

Ирен задумалась на пару секунд, а потом наморщила носик:

– На его месте я поступила бы точно так же. У короля Вильгельма тевтонские вкусы. Кроме того, изумруды часто бывают с дефектами, да и вообще они очень хрупкие. Короче говоря, то кольцо было слишком кричащим для элегантного джентльмена, особенно английского, особенно такого серьезного, как мистер Шерлок Холмс. Я сама предпочитаю сапфиры и рубины, если на то пошло. Может быть, мистер Холмс тоже.

– Ирен, ты ничего не понимаешь.

– Спасибо, Нелл, за твой намек, что я должна хотя бы изображать, что ничего не понимаю. – Она улыбнулась, присела рядом и взяла меня за руку – жест редкий в нашем общении, причем скорее по моей вине, чем по ее. – Моя дорогая, дорогая Нелл. Я знаю, чего ты боишься, и должна сказать: ты была прилежной ученицей в том, что касается женских страхов, но плохо усвоила те свободы, которые доступны нашему полу.

– У женщин нет свобод, – возразила я не задумываясь.

– Именно. Пока они сами их не получат. Я рано поняла, что какая-то добрая фея-крестная – может быть, даже Лола Монтес, кто знает? – даровала мне проклятие и благословение в виде хорошенького личика. Мне прекрасно известно, какой эффект оно производит на людей. В общении с незнакомцами у меня появляется больше свободы, и они оказывают мне различные знаки внимания. Что касается знакомых, то женщины завидуют мне, а мужчины принимают по ошибке за ту, кем я не являюсь. Это чаще становится поводом для слез, чем для улыбок, поскольку я не знаю, кому доверять. Как ты видела в Богемии… Но скажу тебе, если мистер Холмс и относится ко мне по-особому, то не из-за личика или фигуры. Он не из тех поверхностных людей, кто судит по внешности.

– Но он мужчина.

– Он в первую очередь гений дедукции, а потому я с радостью приму его восхищение. Не нужно волноваться, Нелл. – Подруга пожала мне руку в знак доброго увещевания, как это делают гувернантки, и этот жест был мне знаком. – Я не слишком восприимчива к воздыхателям, даже тем, кто ценит мой ум, а не красоту. Тебе не о чем беспокоиться.

– Мне?

– Ты из страха склонна делать поспешные выводы. Это не твоя вина, ты родилась такой и была так воспитана. Но верь мне, Нелл, мир никогда не укусит тебя, а если это и произойдет, то ты всегда можешь укусить его в ответ.

– Правда?

– Конечно. И пару раз ты уже пыталась сделать это. Нужно получать удовольствие, глядя в лицо своим страхам, поскольку только так ты сможешь покорить их.

– То есть никакие мои слова не удержат тебя от того, чтобы рассказать Шерлоку Холмсу об отце Хоксе?

– Нет, и это единственно правильный поступок.

В голосе примадонны звучала твердая уверенность, которая эхом отозвалась в моем сердце, и я не стала больше спорить.

Глава двадцать пятая

Примечание к безрассудной эпохе

Прибыв в эту страну, она обнаружила, что та же устрашающая сила, которая преследовала ее в Европе, даже здесь находила способы снабдить американскую прессу тысячей анекдотов и сплетен. Среди прочего она якобы имела честь выпороть хлыстом сотню мужчин, которых никогда не знала и не видела. Единственное утешение этой лжи состояло в том, что все они заслужили бы порку, если бы она их знала.

На записку Ирен, которую она отправила днем, вечером пришел ответ: «Чай в четыре. Вы знаете, где меня найти».

Я изучила буквы, написанные черными чернилами безо всяких росчерков:

– Ни тебе приветствий, ни вежливых фраз. С таким же успехом это могла быть телеграмма. Он даже не потрудился подписаться.

– Уверена, – сказала Ирен, заглядывая мне через плечо, – он больше привык к телеграммам, чем к запискам.

– Здесь даже не говорится, встретимся ли мы с ним в ресторане отеля или… где-то еще.

– Чай накроют в его комнате. Он не хочет, чтобы нас подслушали.

– А что ты написала в своей записке?

Подруга улыбнулась, стоя посреди комнаты, а потом сложила перед собой руки, прочитав содержание наизусть, как школьница стихотворение:

– «Дорогой мистер Холмс. Мы с Хаксли получили шокирующие новости касательно инцидента в доме Вандербильтов и считаем своим долгом довести их до Вашего сведения при первой же возможности. С искренним уважением, Ирен Адлер Нортон». – Она взглянула на меня. – Ну как?

– Слишком утонченно для частного сыщика. А мы, правда, хотим обсуждать эту ужасную новость за чаем?

– Мистер Холмс, без сомнения, считает, что ты скучаешь здесь по этой очаровательной английской традиции.

Я фыркнула, хоть это и грубо. Очевидно, я провела в Америке уже слишком много времени.

– Мистеру Холмсу так же много дела до моей скуки, как до жителей Луны.

Ирен пожала плечами:

– Ну, я же четко дала понять, что ты будешь присутствовать на встрече.

– Обязательно ждать до завтра? Мне кажется, вопрос не терпит отлагательств.

– Возможно, у мистера Холмса есть и другие срочные дела. Думаю, перед ним стоит задача посложнее, чем копаться в прошлом Лолы Монтес.

– Неужели? – Я ни за что не хотела признавать правоту этого господина.

– Мы ищем всего лишь одну-единственную женщину, которая оставила огромный след в своей эпохе. Он же должен ворошить прошлое всего семейства Вандербильтов. Их отец-основатель по прозвищу Командор имел двенадцать детей, Нелл, десять из которых выжили. Можешь себе представить следующее поколение, где старшим из наследников является Уилли Вандербильт? А количество их отпрысков? Запутанный клубок, я полагаю.

– Боже милосердный! Кажется, американские миллионеры так же одержимы продолжением рода, как и личным обогащением.

– Давным-давно, когда я жила в Нью-Йорке, все жарко обсуждали, как же Командор разделит свои миллионы. Он умер, когда я только-только перебралась в Англию, и в процессе составления завещания не проявил, к прискорбию, никакого воображения.

– В смысле?

– Он отписал все старшему сыну, который поступил точно так же. Денег было достаточно, чтобы другие отпрыски не голодали, но они наверняка остались недовольны. Короче говоря, есть целый выводок обиженных наследников.