Эдмунд Криспин - Убийство в магазине игрушек
Коридор был пуст. Другие двери по-прежнему закрыты. Его фонарь стоял на столе, там, где он его оставил. Нужно выбраться из этого отвратительного дома как можно быстрее и добраться до полицейского участка. Он взял фонарик, задул свечу и поставил ее на место. Щелчок кнопки, и…
Фонарь не зажегся. Полминуты Кадоган яростно, но безрезультатно сражался с фонарем, пытаясь зажечь его, пока наконец не понял, в чем дело: фонарь в его руке казался непривычно легким. С тяжелым предчувствием он открутил донышко в поисках батарейки. Она исчезла.
Оказавшись в ловушке темного, как деготь, пахнущего плесенью коридора, Кадоган внезапно потерял самообладание. Он слышал мягкий глухой звук приближающихся шагов. Он помнил, как вслепую запустил на звук пустым фонарем и как тот ударился о стену. И скорее почувствовал, чем увидел, яркий луч света, вспыхнувший за его спиной. Затем – тупой, чудовищный удар, от которого его голова, казалось, взорвалась вспышкой ярко-красных слепящих искр; он слышал пронзительный взвизг, словно ветер в проводах, и последнее, что он видел: ярко-зеленый шар, крутящийся и уменьшающийся до полного исчезновения в чернильной темноте.
Он очнулся с раскалывающейся от боли головой и неприятным вкусом в пересохшем рту и через минуту встал, пошатываясь, на ноги. Накативший приступ тошноты заставил его опереться о стену, тупо бормоча что-то себе под нос. Немного погодя в голове прояснилось, и он смог осмотреться вокруг. Он находился в маленькой, чуть больше чулана, комнатке, набитой разными средствами для уборки: здесь были ведро, швабра с тряпкой, щетки и жестянка с мастикой. Слабый свет, проникавший через маленькое окно, заставил его взглянуть на часы. Половина шестого. Он был без сознания четыре часа, и сейчас уже начинало светать. Почувствовав себя немного лучше, он осторожно тронул дверь. Она была заперта. Но окно! Он не верил своим глазам: окно было не только не заперто, оно было открыто. Он с трудом забрался на какой-то ящик и выглянул наружу. Комнатка находилась на нижнем этаже, и перед его глазами лежала узкая полоска пустынного, заброшенного сада, по обеим сторонам которого тянулась деревянная крашенная олифой изгородь, кончавшаяся полуоткрытой калиткой. Даже при его нынешней слабости выбраться наружу не составило никакого труда. За калиткой на него опять накатил приступ тошноты, рот наполнился слюной, и его сильно вырвало. Но это принесло облегчение.
Поворот налево, и вот переулок, который вывел его обратно на дорогу, вниз по которой он шел четыре часа назад. Да, несомненно, это была та самая дорога, и через три магазина был тот самый магазин игрушек, он сосчитал, на стороне, ближайшей к Модлин-бридж. Помедлив немного, только чтобы запомнить приметы и место, он поспешил прочь по направлению к городу и полицейскому участку. Светлело, и Кадоган увидел табличку с надписью «Иффли-роуд», когда вышел на перекресток, где была каменная поилка для лошадей. Да, это было то самое место. Дальше Модлин-бридж, серый и широкий, и безопасность. Он оглянулся и убедился, что за ним никто не идет.
Оксфорд встает поздно, кроме Майского утра[17], и единственный человек, встретившийся ему, был молочник. Он довольно равнодушно взглянул на окровавленного и растрепанного Ричарда Кадогана и отвернулся, вероятно приняв его за припозднившегося гуляку. Серая прохлада начинавшегося дня омывала стены Куинз-колледжа и Юниверсити-колледжа[18]. Луна прошедшей ночи, как тусклая монета, все еще виднелась в утреннем небе. Воздух был свеж и приятно ласкал кожу.
Голова Кадогана хотя все еще чертовски болела, теперь, по крайней мере, приобрела способность думать. Полицейский участок, припоминал он, находился на Сент-Олдейтс, где-то возле почты и здания муниципалитета, как раз там, куда он и шел. Но вот что озадачило его: в кармане он обнаружил свой фонарь с батарейкой и, более того, бумажник с чеком мистера Споуда в целости и сохранности. Да, напавший на него проявил чуткость… Затем он вспомнил старую женщину со шнурком вокруг шеи, и чувство благодарности мгновенно исчезло.
В полиции его приняли как нельзя более любезно и радушно. Его довольно-таки бессвязную историю выслушали, не прерывая, и задали несколько дополнительных вопросов о нем самом. Затем дежурный сержант ночной смены, крепкий краснолицый мужчина с широкой полоской черных усов, сказал:
– Что ж, сэр, лучшее, что мы можем для вас сейчас сделать, – это перевязать вашу рану и дать вам чашечку горячего чая и аспирин в придачу. Вы, должно быть, чертовски плохо себя чувствуете?
Кадогана немного раздражала его неспособность понять всю срочность дела:
– Разве я не должен немедленно проводить вас на то место?
– Послушайте: если вы были без сознания целых четыре часа, как вы говорите, вряд ли стоит ожидать, что они оставили тело лежать там, дожидаясь нас, как вам, может быть, кажется. Так, значит, комнаты наверху пустуют?
– Мне так показалось.
– Ну вот. А это значит, что мы можем легко попасть туда прежде, чем магазин откроют, и осмотреть помещение. Вот ваш чай, сэр, и аспирин. Вам бы отдохнуть не помешало.
Он оказался прав. Отдых, чай и мазь, которой смазали его расшибленную голову, а главное, бодрая надежность окружавших его полицейских принесли Кадогану облегчение. Воспоминание о жажде щекочущих нервы приключений, о которой он толковал мистеру Споуду в своем саду в Сент-Джонс-Вуд, вызвало у него теперь суховатую усмешку. Да, он уж хлебнул их достаточно, решил он, вполне достаточно. Он не подозревал, возможно к счастью для себя самого, что еще ему предстояло.
Уже совсем рассвело, и многочисленные башенные часы Оксфорда как раз звонили 6.30, когда они сели в полицейскую машину и поехали обратно по Хай-стрит. Тот же молочник, еще не закончивший свою работу, с мрачной усталостью покачал головой при виде Ричарда Кадогана, который, словно восточный владыка, восседал в тюрбане из бинтов посреди полицейского эскорта. Но Кадоган не обратил на него внимания. Он на какое-то время отвлекся от размышлений о роковом магазине игрушек, наслаждаясь пребыванием в Оксфорде. Прежде ему почти не хватало времени оглядеться вокруг, но теперь, сидя в машине, плавно мчавшейся среди величественных улиц по направлению к высокой башне Модлин-колледжа, он буквально упивался очарованием этого места. Ну почему, почему, ради всего святого, он не жил здесь? А погода сегодня снова обещала быть хорошей.
Проехав по мосту, они оказались на том перекрестке, где стояла каменная поилка для лошадей, и нырнули в Иффли-роуд. Вглядываясь в ряды домов, Кадоган заметил:
– Так-так! Они подняли тент!
– Вы уверены, что это то самое место, сэр?
– Конечно. Напротив церкви из красного кирпича. Как там она называется? Нонконформистская, что ли…
– А это, сэр? Это, надо думать, баптистская.
– Ну вот, водитель, здесь можно остановиться! – взволнованно воскликнул Кадоган. – Вот справа церковь, вот улочка, по которой я вышел, и тут…
Полицейская машина тем временем заехала на край тротуара. Наполовину приподнимаясь с сиденья, Кадоган вдруг застыл на месте, уставившись на магазин. Перед ним в витрине были выставлены в образцовом порядке консервы, мука, банки с рисом и чечевицей, прочей бакалеей и бекон. Это был, как гласила надпись: «Торговый дом Уинкворт. Бакалея и продовольствие».
Он растерянно озирался по сторонам. Аптека, магазин тканей. Дальше с правой стороны: мясник, булочник, магазин канцелярских принадлежностей; и слева: торговля зерном, шляпный магазин и еще одна аптека…
Магазин игрушек исчез.
Глава 2
Случай с нерешительным доном[19]
На смену серенькому рассвету пришло золотое утро. Листья уже начинали опадать с деревьев в парках и на Сент-Джайлс[20], но все же старались держаться на ветках, переливаясь бронзовыми, желтыми и темно-коричневыми оттенками. Серый лабиринт Оксфорда, ибо с высоты он более всего напоминал лабиринт, начал приходить в движение. Первыми появились на улицах студентки: группки велосипедисток, мантии на которых казались чем-то диким, неслись по улицам, прижимая к себе многослойные папки, или толкались перед входами в библиотеки, ожидая, пока те откроются и снова допустят их изучать божественные тайны, коими окутаны вопросы христианского элемента в «Беовульфе», датировка Уртристана[21] (если таковой вообще существует), сложности гидродинамики, кинетическая теория газов, закон о правонарушениях или расположение и роль паращитовидной железы. Мужчины появлялись позже, надев брюки, пальто и шарф поверх пижамы, ленивой походкой плелись через квадратные внутренние дворики колледжей ставить подпись в списках и так же лениво возвращались обратно, к постели. Студенты-художники появлялись на улице, смиряя свою плоть в поисках хорошего освещения, ускользающего и недосягаемого, почти как чаша Грааля. Проснулся и коммерческий Оксфорд, открылись магазины и появились автобусы, улицы были переполнены транспортом. По всему городу, в колледжах и на башнях зашумели, зазвенели часовые механизмы, отбивая девять часов сумасшедшими неровными синкопами, вразнобой по времени и по тембру.
