Ты создана для этого - Сакс Мишель
Я подумал, что он как в воду смотрел.
Я взял пустую кофейную чашку и швырнул ее об оконное стекло. Чашка разбилась, а оконное стекло – нет.
В кухню вбежала Фрэнк:
– С тобой все в порядке, Сэм?
– Все хорошо, – ответил я. – Просто прекрасно.
Она предложила приготовить яйца:
– Тебе нужно поесть. Тебе действительно это нужно.
Она поставила на стол тарелку, положила нож, вилку и салфетку. Налила в чашку кофе, но, понюхав, вылила в раковину.
– Я сварю свежий, – предложила она.
Потом нашла щетку и подмела осколки разбитой чашки.
– Не нужно этого делать, – сказал я, – брось.
Она все равно подмела и стряхнула с совка осколки в мусорное ведро. Потом вымыла руки.
– Разве ты не должна была вчера уехать? – спросил я; она кивнула. – Ты пропустила свой рейс.
– Мне показалось, время было неподходящим, чтобы уезжать. Я нужна Мерри.
Я фыркнул.
Она поставила передо мной яйца и намазанный маслом ржаной тост, а также банку черничного джема. Я уставился на наклейку с почерком Мерри. Еще один из ее домашних подвигов.
Женщина, которая варит это чертово варенье и которая подозревается в убийстве собственного ребенка.
Я наблюдал за Фрэнк, за ее передвижениями по дому. Она убирала, пытаясь навести хоть какой-то порядок. Почувствовал укол сожаления. Слышал, как она всхлипывала в ванной. Вспомнил, как она обращалась с Конором. Вела себя непосредственно. Такой я еще никогда ее не видел. Она словно была рождена, чтобы стать матерью и любящей женой.
Прозвенел звонок в дверь. Карл.
– Я могу уйти, – сказал он, – если выбрал не самое удачное время для визита.
– Сейчас нереально выбрать удачное время.
– Понимаю. Просто решил, что тебе, возможно, нужна компания. Может, прогуляемся или что-нибудь еще придумаем, чтобы отвлечься.
– Подожди, – сказал я. Выскользнул из дома и прошмыгнул в сарай.
Вернулся с бутылкой виски в руке.
– Неплохо, – сказал он.
Мы побрели по пыльной дороге, соединяющей наши участки, вышли за пределы заповедника, пересекли шоссе и направились к лесу.
– Я знаю одно место, – сказал он. – Мы с Эльзой часто туда ходим.
Мы шли быстро. Я размахивал рукой с полупустой бутылкой.
– У меня просто нет слов, правда, – сказал он.
– У меня тоже.
– Мы соболезнуем. Нам жаль, что вы понесли такую огромную утрату.
Взобравшись на вершину холма, мы оказались на поляне, с которой открывался вид на озеро. Она была окружена деревьями, покрыта мягким мхом. Под ногами лопались ягоды черники.
Мы сели на полено – кусок мертвого дерева, которое сгнило или было срублено. Я передал Карлу бутылку, и тот отхлебнул из нее. У него был суровый вид, щетина на лице. Но ему это шло. Странно, почему я заметил.
Он вернул мне бутылку, и я сделал глоток.
– Вчера они забрали Мерри, – сообщил я.
– Мерри?
– Они утверждают, что смерть Конора подозрительна. Возможно, его убили. Удушение.
– О боже, Сэм.
– Обнаружили какие-то точечные кровоизлияния, – я покачал головой.
Господи, мне даже трудно это вымолвить. Меня тошнит, когда я думаю об этом.
– Но Мерри, – недоверчиво произнес он.
Хотя, конечно, он не мог не заметить, какой она была матерью. Чуть ли не «матерью года», чтоб ей пусто было!
– Когда это случилось, никого, кроме нее, рядом не было, – сказал я.
Я сделал еще один глоток, на этот раз медленный и длинный. День был холодный, над озером висел густой туман. Я дрожал. Подумал, стоит ли ему рассказать другую новость.
Нет, не сейчас.
– Выпей еще, – сказал Карл, и я снова отхлебнул.
Я был благодарен за то, что у меня помутилось сознание. Мысли перемешались, и я заблудился во времени. Вспомнил нашу свадьбу, Мерри, которая обещала принадлежать только мне. Потом Мерри в Нью-Йорке, возвращавшаяся домой по ночам. «Большая фотосессия», – с раскрасневшимся лицом оправдывалась она.
Потом беременность. Мечта сбылась. Ребенок, залог семейного счастья.
Теперь ничего нет. Она все испортила.
– Кто мог навредить ребенку? – сказал я. – Каким надо быть чудовищем, чтобы это сделать?
До сих пор не могу поверить в случившееся.
Карл молчал.
Я сделал очередной глоток и поперхнулся. Проглотил виски вместе со слюной.
– Они еще кое-что обнаружили, – сказал я. – Предшествующие повреждения – так они назвали. Подозрительные синяки и перелом.
«Синяки», – вдруг вспомнил я.
Карл похрустел костяшками пальцев. Потом наклонился, взял бутылку и сделал долгий глоток.
– Сэм, – сказал он, – это, конечно, не мое дело. Но несколько раз Эльза говорила мне, что слышала громкий плач, доносившийся из вашего дома. В первой половине дня.
Я выжидал.
Он пожал плечами:
– Не знаю. Могу только сказать то, что она мне говорила. Плач, громкие крики. Разные звуки. Разные… причины. Она несколько раз говорила мне. Конор всегда плакал. Эльза считала, что дети так много не плачут, когда у них режутся зубы. Похоже, что там происходило что-то плохое.
Я посмотрел на свои руки. Кулаки сжимались и разжимались.
Мне становится все больнее и больнее. Меня тошнит, просто наизнанку выворачивает. Так плохо, что хочется голыми руками добраться до своих внутренностей, как филиппинские хилеры, за операциями которых я однажды наблюдал. Да, я хочу залезть пальцами в свою плоть и вырвать каждый кусок кровоточащей гнили, боль, горе и жгучую раскаленную ярость, которая глубоко и прочно засела внутри меня, напитываясь осознанием измены Мерри.
Что хуже, убийство или ложь? На мой взгляд, они равноценны.
Мы с Карлом подошли к дому сразу после прибытия полиции.
– Они предъявили ордер на обыск, – сказала Фрэнк. – И сразу прошли в дом.
Они ходили по всему дому, с фотоаппаратами и прозрачными пакетами для сбора вещественных доказательств. Туфли в пластиковых чехлах, чтобы не утратить ни одну из улик. Треск, щелканье. Фотоаппараты и вспышки – вся наша жизнь упаковывалась в сумки, чтобы отправиться на исследование.
Я зашел в спальню. Мужчина-полицейский как раз вытаскивал что-то из одного из ящиков Мерри.
– Что это? – спросил я.
– Похоже на противозачаточное средство, – ответил тот. Он открыл пакет для улик и кинул туда круглую упаковку противозачаточных таблеток.
Противозачаточные средства. А как же те благоприятные дни, те наивные и романтичные обсуждения нашей «чертовой дюжины»? «О, Сэм, не могу дождаться. Чем нас будет больше, тем веселее».
Все было просто игрой. Все. Мерри лгала, притворялась и лицемерила. Она всего лишь устраивала представления, а я ей верил, верил, что так все и было на самом деле.
Фрэнк
Я изо всех сил стараюсь делать все возможное, чтобы быть полезной. Не попадаться Сэму на глаза, но оказаться рядом с ним, когда он посчитает, что нуждается во мне. Бедняга. Его дважды постигло горе. Сначала умер ребенок, а потом выяснилось, что его жена – убийца. Страшный поворот событий, ужасное и трагическое разоблачение. Женщина, которая отняла жизнь у собственного ребенка. Разве ее поступок не противоречит всем законам природы? Похоже на психическое расстройство.
До сих пор не могу поверить, что того очаровательного, волшебного малыша больше нет.
Его присутствие ощущается во всем доме. Его запах, одежда, маленькие яркие деревянные кубики. В холодильнике ровными рядами выстроились нетронутые банки с детским питанием, зеленые и оранжевые пюре, которые готовы отправиться ему в рот – вжик-вжжик, чух-чух. На полу любимые игрушки – паровозик и самолет-истребитель. Он расплывался в счастливой улыбке, когда брал их в руки.
В ванной комнате на краю ванны его с нетерпением ждут пластмассовые игрушки: три большеглазые пищащие уточки и голубой слоник, из хобота которого выдавливалась мыльная пена. Кря-кря. Буль-буль.
Носочки, снятые с его пальчиков и провалившиеся в щели дивана. Стерилизованные бутылочки, поставленные в ряд в кухонном шкафу. Коричневые изжеванные соски, которые нужно положить на место. Книги с толстыми картонными листами, книжки для купания, приспособление для коляски, автокресло, игровой коврик на полу, слабый запах недоеденного диетического печенья, которое он где-то выплюнул – там, где знал только он. Лучи солнца освещали на стекле двери отпечаток его руки и оставленные его слюнявыми губами следы, которые еще не успели отмыть. Он был в каждом уголке дома. При мысли, что он исчез из этого мира, мне становится очень больно и тоскливо.
