Джозефина Белл - Смерть на каникулах. Убийство в больнице (сборник)
Глава 13
Инспектор Митчелл мрачно посмотрел на лежавшую перед ним на столе программку, перечеркнутую красными чернилами.
– Нельзя не согласиться, что это вполне внушительная улика, – сказал Дэвид Уинтрингем.
Инспектор хмыкнул.
– Я помню, мы решили, что у Скофилда нет адекватного мотива, – продолжил Дэвид. – Но мы также согласились, что для постороннего, если он в своем уме, адекватных мотивов не существует. Вот перед нами человек, женившийся сравнительно поздно. Он был влюблен в свою жену, она в него нет, и он это знал. Это изначально создало обиду. Совместная жизнь, естественно, оказалась несчастливой и закончилась, как он сам ожидал, катастрофой. Оттого, что Скофилд предвидел ее желание расстаться с ним, полученный удар мягче не стал. Видимо, он навсегда лишился душевного покоя и веры в себя. Можно понять, что он не смог дальше преподавать в школе, где директором был ее отец. Но это не причина не осесть где-нибудь в другой школе и там остаться. Наверное, Скофилд был хорошим работником, иначе тесть не прочил бы его так искренне в свои преемники. Но вы видите, что с ним случилось. Семь лет он бродит с одной временной работы на другую, ни в одной школе или колледже не оставаясь более чем на пару семестров, причем по собственной воле. Скофилд явно не создал за время странствий личных связей, свои переходы совершает только с помощью агентств и никогда – с помощью друзей. Иными словами, видно, что свою профессию он рассматривает лишь как способ существования, но не как источник вдохновения. И все же он сам вам говорил, что очень любит свою работу, взаимодействие с учениками, развитие их.
– Хорошо, хорошо, – сказал Митчелл. – Готов признать, что он перенес тяжелую душевную травму. Но он не первый.
– Нет, но для него эта травма оказалась тяжелее, чем для большинства других. Многие мужчины разводятся с женами, но не дают этому разводу сломать себе карьеру. После краткого периода мучений списывают бывшую, забывают ее, утешаются и, как правило, отлично после этого работают. У них не развивается комплекс неполноценности, как у Скофилда. У большинства – не развивается.
– Возможно. Но даже раздавленные и угнетенные обычно не рыскают в поисках шанса отомстить.
– Да, я знаю. Но, с другой стороны, возможность отомстить редко приходит к ним сама. Не думаю, что Скофилд все эти годы лелеял мысль об убийстве. Но возможно, что, когда он увидел эту программку в учительской, а потом свою жену и рядом с ней счастливого соперника, ему захотелось сдавить пальцами горло Фентона, вытрясти из него душу. И отчасти от гнева, отчасти из отвращения к собственным чувствам, отчасти из желания вычеркнуть эту пару из памяти он схватил ручку с красными чернилами и начертил эти жирные линии поперек лиц. И тогда в его сознание вошла мысль об убийстве. И идея могла перерасти в действие, поскольку возможность была.
– Понимаю вас, – сказал инспектор Митчелл. – Интересная теория, хотя уж очень притянутая за уши. Но говорите дальше.
– Следующий шаг в развитии мотива, который, не будем забывать, дремал семь лет, произошел на ступенях школы в конце второго антракта. Крэнстон невольно разогрел эмоции Скофилда до точки возгорания. Он спросил, не дезертировал ли Скофилд тоже, и у того глаза налились кровью. Он был так поглощен собственными несчастьями, что не смог понять слова Крэнстона как просто упоминание об отсутствии на спектакле. Или же понял их, и его возмутило предположение, будто он, Скофилд, неверно поступил, отказавшись смотреть выступление двух человек, нанесших ему кровную обиду. В любом случае слово «дезертир» было неудачным. Намек на причастность его самого – пусть и косвенный – к преступлению, которое Скофилд инкриминировал Соне, привел его в бешенство. Крэнстон рассказывал, как был потрясен выражением лица мистера Скофилда: казалось, едва ли в нем остался здравый рассудок, когда он сбегал по ступеням в сад. Крэнстон к преувеличениям не склонен, он один из наиболее бесстрашно-правдивых людей, каких я знаю, причем не «бестактно-правдивых». Он умеет молчать в лучших традициях. Так что, если он говорит, что был потрясен, мы вполне можем ему верить.
– Хорошо, – согласился инспектор. – Значит, Скофилд мчится по саду, как дикий зверь. Что дальше?
– Не знаю, – произнес Дэвид. – Не знаю, что он делал до тех пор, пока не сел в автомобиль, не обращая внимания ни на что вокруг. Билли Олдфилд вам подтвердит, что он захлопнул дверцу, неуклюже подал машину назад по аллее и вылетел в задние ворота на опасной скорости, настолько мало замечая окружающее, что чуть не разбил стоящий на дороге автомобиль. Можно, конечно, сказать, что это было лишь следствие его гнева. Но есть иное объяснение, и даже два.
– Давайте их послушаем.
– Он мог решить наконец отомстить либо Соне, либо Роберту Фентону. Это далеко идущее допущение, но я считаю, что в его состоянии такое вполне возможно. Скофилд достиг точки, когда подавляемые семь лет размышления и переживания вскипели и выплеснулись и он стал не вполне вменяем. Но может быть и другое объяснение. Я думаю, он ушел со школьного крыльца, прочь от Крэнстона, с кровожадными мыслями на уме. И когда Скофилд дал воображению волю и представил, как налетит на своих врагов, прежде всего он подумал о том, где их можно найти – в музее, превращенном в гримуборную. Тут мелькнула мысль о паре гимнастических булав, которые он там оставил, когда показывал школьному воспитателю. А потом, думаю, то же воображение заставило его отшатнуться от возникшего в уме картины. Мысль о булавах напомнила ему о настоящей крови, и он, будучи по воспитанию и наклонностям человеком мирным, передернулся от омерзения и начал успокаиваться. Однако мысль о булавах не уходила. Скофилд хотел их забрать, он совершенно не собирался оставлять их в музее. Эмоциональный маятник качнулся к другому краю, и Скофилд сказал себе: плевать, если он встретит в музее Соню или ее дурацкого мужа. Вот так, подбодряя себя, он вошел в музей и увидел там Роберта Фентона, одного. Фентон его спросил: «Так это ты?» Именно это уловила Джоан Карсон, а ответа не услышала. Почему? Да потому что Скофилда душил вернувшийся гнев. Фентон попал с первого слова, да еще брошенного зло и слегка презрительно, как подумала Джоан. Она сказала, что для нее это прозвучало как начало очередной ссоры. А у Скофилда кровь хлынула к вискам. Фентон, видимо, должен был сразу идти на сцену на свой следующий выход. Наверное, Скофилд остался в музее, нашел свою булаву и стал ждать, пока актер вернется. Когда Фентон снова появился после своей пьяной сцены с Бассетом, Скофилд набросился на него с булавой и уложил на месте. После этого вышел из музея, сел в машину и поехал прочь – в состоянии возбуждения, описанном нам Билли Олдфилдом.
Инспектор Митчелл тяжело вздохнул.
– Вам бы журналистом быть или политиком, – заметил он. – Вы легко стряпаете убедительную историю и теряете факты, что доктору не очень к лицу. Интересно, не мешает ли это вашей исследовательской работе?
– А что вам не нравится в моей истории?
– Прежде всего, – сказал Митчелл, – Скофилд был искренне удивлен, согласно словам мистера Уорвика, услышав о смерти Фентона. Приятно удивлен, но удивлен. Второе: булава была найдена в бочке для воды. Билли Олдфилд не говорил, что видел, как Скофилд ее туда бросил, а ведь Билли стоял рядом с ней, когда тот садился в машину.
– А, черт! – ответил Дэвид. – Да ерунда. Билли полоумный, мог и не запомнить. Или Скофилд вывез с собой булаву, а уж потом сунул ее в бочку с водой.
– Может быть, – согласился Митчелл. – Но на меня произвели сильное впечатление слова этого мальчика, Притчарда, когда он принес булаву. Замечательный мальчик – отец у него профессор, если не ошибаюсь. Я его спросил, почему он столько трудился над этой бочкой, и он ответил: «Ни в одном из двух сараев ничего не нашлось, а бочка – единственное место, куда можно что-нибудь спрятать на доставшемся мне участке». Я подумал точно так же. К сожалению, местные полицейские не проявили должной тщательности. Они покопались в бочке, помесили в ней ил, но не вылили ее, как сделал Притчард, и потому ничего не нашли. Однако в вашей теории есть еще одна прореха, от которой она, боюсь, рассыпается начисто.
– Какая?
– Фентон прогнал Билли Олдфилда. И был очень зол. Билли сказал: «Погнал меня, будто малость поддатый». Это вполне согласуется с описанием нрава Фентона. Иногда он производил впечатление человека, только что выпившего. Но это случилось с Билли как раз перед тем, как Фентон вышел на сцену в последний раз. Мальчик говорит о бинте вокруг его головы, он был готов к последнему выходу. А случилось это после того, как Билли увидел уезжающего в машине Скофилда.
Наступила долгая пауза, которую нарушил огорченный Дэвид:
– Ну, черт вас побери, Митчелл, так все хорошо у меня складывалось. А теперь, когда вы убрали Скофилда в момент совершения преступления, кто у вас остался?
