Патрик Квентин - Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы (сборник)
Непогода, грозившая нам еще накануне, за ночь разбушевалась вовсю. Утром нисколько не прояснилось, и за моим окном было отчетливо видно, как с небес густо падает смесь дождя со снегом.
После нескольких часов пребывания в одиночестве я затем вновь удостоился посещения мисс Браш. Она появилась в моей палате уже в седьмой или восьмой раз, чтобы сообщить о намечавшейся демонстрации кинофильма. Кино было непременной частью диеты в этой лечебнице, и показ очередной картины наметили на сегодняшний вечер. Но поскольку плохая погода не давала пациентам возможности отправиться на регулярную прогулку, сеанс в этот раз решили устроить сразу после обеда. Пациентам старались не оставлять слишком много свободного времени, чтобы грустить из-за своих недугов и предаваться печали.
– Вы, конечно же, тоже должны прийти, мистер Дулут, – отдала распоряжение медсестра. – Вам это будет чрезвычайно полезно.
– А что за фильм? – спросил я с не слишком довольным видом.
Она улыбнулась.
– Что-то о животном мире. Вид зверушек всегда действует на пациентов самым благоприятным образом.
– Только не на меня, – мрачно заявил я. – Я все-таки человек с Бродвея. Наблюдение за сексуальными играми белохвостых бабуинов – это не мой вид развлечений.
Мисс Браш рассмеялась. Мне оставалось только поражаться, как угнетающе порой действовала на окружающих ее извечная жизнерадостность.
Обед мне принесли в постель – жареное куриное крылышко и пирог с заварным кремом. Но я едва успел расправиться с курятиной, как поступило указание одеваться. Поспешно облачившись в свою одежду, я присоединился к процессии, направлявшейся на просмотр кинофильма.
При виде Геддеса я устроил так, чтобы мы вдвоем оказались в конце небольшой очереди, образовавшейся в коридоре у двери. Лицо англичанина носило следы усталости и хандры. Идея кинопросмотра ему тоже явно не пришлась по душе.
– Ничего глупее, чем заставлять меня смотреть эту муру, они и придумать не могли, – сказал он мрачно. – Тоска зеленая. И я все равно засну, а если в фильме будет хоть что-то по-настоящему занимательное, со мной непременно случится приступ окаменения. Но что поделаешь, приходится подчиняться их распорядку.
Предаваясь размышлениям в утренние часы, я решил, что пора сообщить Геддесу все, о чем стало известно мне самому. Вечно двусмысленные психиатрические заключения Ленца, напыщенность Морено, излишнее любопытство Стивенса и энергичное равнодушие ко всему мисс Браш раз и навсегда внушили мне мысль, что не следует ожидать ни понимания, ни поддержки со стороны сотрудников лечебницы. А мне сейчас было крайне необходимо и то и другое. Мне нужен был кто-то, с кем я мог говорить о здравом смысле, не сбиваясь на обсуждение его отсутствия у каждого из нас, некто, кто мне поверит, не подвергая каждое слово сомнению и не делая потом мое умственное состояние предметом обсуждения между коллегами. Геддес взялся за собственное расследование. Двое сыщиков-любителей должны заключить союз и послать к дьяволу весь бюрократический официоз.
– Послушайте, – начал я осторожно, – мне нужно о многом вам рассказать. О вещах, которые давно знал, но был слишком глуп, чтобы поделиться ими.
Геддес чуть задержался. Перед нами все еще стояла небольшая толпа желавших посмотреть кино, постепенно проходившая в зал.
– Вы имеете в виду тот голос?
– Да. И не только. Помните наш разговор о Фогарти? Так вот, он вовсе не уехал из лечебницы. Его здесь убили.
– Убили! – На лице англичанина отобразилось величайшее изумление. – Что, черт возьми, вы имеете в виду?
– Полиция считает это несчастным случаем, но лично я…
– Когда это произошло?
– Пару дней назад.
– И что, действительно прямо в стенах лечебницы?
– Да. В кабинете физиотерапии в субботу ночью.
– Так вот оно что! – В глазах Геддеса вспыхнуло выражение понимания чего-то очень важного, а потом взгляд стал до крайности серьезным. – Теперь мне все ясно, Дулут. Почему от меня хотят избавиться, почему угрожают убить. Боже! Если бы я только узнал об этом раньше! Послушайте, мне необходимо срочно увидеться с Ленцем.
– Не надо этого делать, – настойчиво посоветовал ему я. – По крайней мере сначала расскажите обо всем мне. Вы что-то такое видели или…
– Да, видел нечто очень интересное и…
Мы оба слишком увлеклись, чтобы заметить приближение мисс Браш. И увидели ее, только когда она уже стояла буквально в двух футах от нас, ослепительно улыбаясь.
– Что вы топчетесь на месте, как двое копуш? Если не поторопитесь, половину фильма пропустите.
У этой женщины был особый талант всегда появляться не вовремя. Я не мог даже догадываться, успела она что-то подслушать или нет, а она ничем себя не выдала. Проскользнув между нами, она взяла нас за руки и повела за собой, как водит высокооплачиваемая няня двух малолетних отпрысков богатого семейства.
В качестве одного из своих самых современных удобств для пациентов лечебница доктора Ленца могла похвастаться специальным кинозалом. Сам директор глубоко верил в успокаивающий эффект некоторых тщательно отобранных картин и, чтобы добиться желаемого воздействия, приказал установить совершенно роскошный проектор в смежной комнате с залом, изначально предназначенном для театральных спектаклей.
Самое трудное в стенах закрытого заведения для душевнобольных – это избавиться от постоянного ощущения, что ты связан множеством ограничений. Поэтому Ленц пошел на многое, чтобы создать именно в этом зале свободную атмосферу внешнего мира, дабы у каждого возникала иллюзия, что он просто зашел сюда с улицы по своему желанию. Зальчик был крохотный, но мягкие кресла в нем установили ровными рядами точно так же, как в любом настоящем кинотеатре. Освещение контролировалось из киноаппаратной комнаты, и оно тоже выглядело подлинным – медленно меркло, а потом столь же постепенно возвращалось. В качестве последнего важного штриха проектор расположили в полностью звуконепроницаемом помещении, и его стрекотание не отвлекало зрителей от просмотра, а для многих чувствительных натур даже это представлялось необходимым.
Отступление от нормы существовало только одно, но зато от него веяло неприкрытой азиатчиной. Зрителей строго делили по половому признаку: женщины садились слева от центрального прохода, мужчины – справа.
Когда мы вошли, женская половина была уже заполнена. Левая от прохода сторона жила своей жизнью – головы сплетниц, склоненные поближе друг к другу, возбужденная болтовня и взрывы хохота. Я сразу же заметил Айрис. Она сидела у самого прохода, а ее соседкой была мисс Пауэлл. Но как я ни старался встретиться с Айрис взглядом, она пока не видела меня.
Зато мужчины в большинстве своем все еще оставались на ногах, то и дело вступая между собой в перепалки из-за более удобных мест. Мне не терпелось снова оказаться в паре с Геддесом и выслушать то, что он собирался рассказать, но как только я двинулся в его сторону, меня навязчиво и прочно взяла под свой контроль мисс Браш. Я не успел и пискнуть в знак протеста, мгновенно оказавшись усаженным в кресло рядом с Билли Трентом.
Я был слишком озабочен и погружен в раздумья, чтобы обращать внимание на происходившее вокруг, но постепенно все остались довольны своими местами в зале. Разговоры ожидаемо стихли, воцарилась тишина, и Уоррен, бывший по совместительству киномехаником, плавно убрал свет в помещении кинозала. Я успел лишь заметить массивную фигуру Лариби, занявшего кресло в проходе как раз напротив Айрис, прежде чем установился полный мрак.
Раздался нервный смех одной из пациенток, шарканье ног, а затем тишина снова стала полнейшей, и фильм о животных начался.
Газели с раскосыми глазами, напоминавшими глаза Дэвида Фенвика, резвились в африканской саванне. Ленивец смачно жевал плод баньяна или какой-то другой фрукт. Маленькие бабуины чесали друг другу спинки. На меня все это наводило тоску. Но не на остальных. Почти сразу в зале установилась атмосфера живейшего интереса к происходившему на экране. Юный Билли Трент рядом со мной даже склонился вперед с сиявшими любопытством глазами. По временам с женской половины кто-то громко начинал подавать одобрительные реплики.
Это сосредоточенное, почти детское восприятие снова заставило меня осознать, насколько мировосприятие пациентов лечебницы все же отличалось от умственного настроя большинства нормальных людей. И одновременно пришло понимание, как просто было сотрудникам лечебницы держать своих подопечных в совершенной изоляции, в невежестве даже относительно того, что происходило вокруг них. Они могли на несколько секунд проявить яркую эмоциональную реакцию на события, но уже скоро напрочь забыть о том, что ее вызвало.
Лицо Билли Трента сейчас служило символом именно этого. В течение очень короткого времени выражение тревоги на нем сменялось полнейшим восторгом, грусть – радостным возбуждением. И все из-за того, что на экране две обезьянки с синими мордочками дрались из-за горстки фиников.
