Алан Брэдли - Сэндвич с пеплом и фазаном

Мой взгляд упал на стеклянный шкафчик, откуда Фицгиббон достала для меня халат. Он точно такой же! Оба белые, оба стеклянные. Их купили вместе.

Должно быть, метнувшись к окну, в своем огромном халате я была похожа на гарпию.

Пусть он будет там… пусть он будет там… пусть он будет там…

И да… в замке был ключ! На мои молитвы был дарован ответ.

Одинаковые шкафчики – одинаковые ключи… я очень на это надеялась.

Сжимая холодный ключ в ладони, я пролетела через весь лазарет и услышала желанный «клик», прозвучавший для моих ушей музыкой Бетховена.

Все эти годы никому не приходило в голову, что ключ от бельевого шкафа подходит к аптечке.

Не теряя ни секунды, я отнесла банку с горчицей к раковине, включила кран и подождала, пока побежит горячая вода. Взяла стакан воды, налитой Фицгиббон для Коллингсвуд, вылила ее и снова наполнила – на этот раз водой погорячее. Добавила шесть чайных ложек горчицы и помешала хирургическими ножницами.

– Коллингсвуд! – настойчиво прошептала я, приподнимая ее за плечи. – Выпей!

Ее глаза открылись – на этот раз оба глаза – и бессмысленно уставились на меня.

– Пей! – сказала я. – Ты должна.

Ее губы неловко прижались к краю стакана – так двустворчатый моллюск пытается выбраться из бассейна.

Она поперхнулась, дважды подавилась и отвернула голову.

С учетом ситуации она оказалась удивительно сильной, но я была еще сильнее.

Я отклонила ее голову назад, надавив стаканом, и влила жидкость в горло, удерживая ее все время.

Неприятное мероприятие – все равно что насильно кормить дельфина, но я справилась. В результате я сумела влить половину жидкости ей в желудок, а вторая половина расплескалась на меня, кровать и на пол.

Она кашляла и давилась, всхлипывала и прожигала меня взглядом.

Я стояла рядом с эмалированной миской: колонна силы, облаченная в палатку бедуина. На секунду мне явилось ужасное видение: я в роли Бальтазара на рождественском спектакле в святом Танкреде, и меня заставили петь:

Смирны горькой запах благой

Дар Младенцу в знак роковой:

За виновных умерщвленный

Ляжет во гроб чужой.

Сначала мне показалось, что ничего не происходит: мрак перед зарей, спокойствие перед бурей.

Но это длилось недолго. Коллингсвуд несколько раз удивленно икнула, испустила длинный вздох. Ее лицо стало почти безмятежным, а потом внезапно она сглотнула, уголки губ задрожали, и тут-то из нее и потекло.

Я придерживала ее голову, пока из нее в предусмотрительно подставленную миску выливалось все содержимое желудка.

Это моя импровизированная рвота в лагере подсказала мне блестящую идею: это и знание факта, что прочистка желудка с помощью горчицы – наилучшее, если не единственное, средство от отравления хлоралгидратом.

Дала ли ей Фицгиббон очередную дозу препарата прямо у меня под носом? Разбудила Коллингсвуд, чтобы заставить ее проглотить капсулу или ложку сиропа, или еще хуже – сделала ей укол?

Я ничего не слышала – но это аргумент в пользу шприца, не так ли?

Почему они держат бедного ребенка в сонном состоянии? Чтобы уберечь ее рассудок или причина намного более зловещая? Может быть, она слишком много видела? Или ее поймали на том, что она делает заметки о пропавших девочках?

С жутким лицом Коллингсвуд упала обратно на подушки, восстанавливая дыхание.

Ура-ура!

Но вышло еще не все. Я едва успела снова подставить миску, как ее опять затошнило.

– Извини, – выдохнула она, тяжело втягивая в себя воздух.

Хороший признак, просто отличный! Человек, который в состоянии извиняться, когда его рвет, обладает разумом, способным функционировать на высшем уровне.

Я похлопала ее по спине.

– Еще? – заботливо поинтересовалась я.

Она отрицательно покачала головой.

– Хорошо! – искренне сказала я.

Я подошла к окну, открыла его и опорожнила миску, мысленно извиняясь перед садовником. Сполоснула миску в раковине и убрала ее на место в аптечку, которую я заперла, вернув ключ на место.

– Спокойно, – сказала я Коллингсвуд, переодеваясь в школьную форму. – Постарайся отдохнуть. Но окажи милость: не говори, что я была тут. Ты меня не видела. Ты проснулась, села и внезапно почувствовала себя намного лучше, понятно? Не позволяй им давать тебе лекарства. Если они попытаются, кричи как можно громче, и я тебя услышу. Ясно?

Ее расширившиеся глаза смотрели прямо на меня.

Она кивнула и внезапно зарыдала. Я отвернулась. Нельзя терять ни минуты.

Я была уже в дверях, когда она окликнула меня.

– Флавия…

Я взглянула на нее.

– Та мертвая девушка в камине, – сказала она. – Флаг… завернутая во флаг. Я знаю, кто она.

Глава 17

С шоком порой приходит наэлектризованное молчание: невыносимое, но при этом ты не в состоянии его нарушить. Я не шевелилась, уставившись на Коллингсвуд, а она смотрела на меня, и казалось, прошла вечность.

Я медленно пошла обратно, ставя одну ногу перед другой: топ-топ-топая к ней, словно безжалостный зомби.

– Скажи мне, – попросила я, видимо, слишком грубо, потому что Коллингсвуд сразу разрыдалась.

– Не могу, – всхлипывала она, – просто не могу.

И меня тут же выбросило в тот момент, когда она и труп вывалились из камина. Как жестоко я с ней тогда обращалась!

«Заткнись», – сказала я тогда и заявила, что у нее текут слюни, и все это время безголовое тело лежало перед нами на полу.

И кто вызвал сочувствие? «Бедная, маленькая, одинокая, несчастная Флавия де Люс», как сказала мисс Фолторн, в то время как бедную, маленькую, одинокую, несчастную Коллингсвуд уводили, чтобы запереть в лазарете.

В этом не просто не было никакого смысла, более того, все это быстро превращалось в ночной кошмар.

К тому времени, как я приблизилась к Коллингсвуд, я испугалась больше, чем могла вообразить.

– Все равно скажи, – произнесла я, сжимая ее руку в своих ладонях, и мы обе залились слезами.

– Не могу, – прошептала она, сжимаясь, и в ее глазах я прочитала, что это правда. Сказав мне, что она знает, чей труп, она уже перешла границы. Это дорого ей стоило, и сейчас – по крайней мере, сейчас – ей нечем больше поделиться.

Чем можно было так напугать эту девочку и так эффективно заставить ее умолкнуть? Может быть, труп – это пример, что случается с теми, кто болтает?

– Что, если я задам тебе парочку вопросов? – спросила я в приступе внезапного вдохновения. – Таким образом ты сама ничего не будешь рассказывать.

Она покачала головой, и я поняла, что мне придется выяснять все самостоятельно.

Веселая болтовня девочек в отдалении указывала, что на сегодня хоккейные матчи закончены. Если я хочу попасть в свою комнату незамеченной, мне надо пошевеливаться.

Нет лучшего прикрытия, чем беспорядочно движущаяся толпа шумных победительниц.

Я добралась до «Эдит Клейвелл» и заперлась на ключ. Я – лиса, которую загнали в нору, и если они хотят заполучить меня, пусть попытаются выкопать.

Я достала свою записную книжку и, перевернув ее вверх тормашками, начала писать с обратной стороны.

«Действующие лица в деле», – написала я на первой странице и подчеркнула эти слова.

Укажу их в алфавитном порядке, это более справедливо.

Боулз, Джун (Джумбо): старшая ученица. Производит впечатление человека, с которым все в порядке. Увлекается оккультизмом.

Брейзеноуз-старшая (Кларисса): исчезла в вечер бала изящных искусств два года назад – в 1949 г.

Брейзеноуз-младшая (Мэри-Джейн): испугалась послания доски Уиджа. Вопросы: а) почему она верит, что доска передала послание от пропавшей ле Маршан? б) думала ли она, что слова «один из вас знает моего убийцу» исходят от ее пропавшей сестры?

Коллингсвуд, Патрисия Энн: импульсивная. Ведет заметки о пропавших девочках. Утверждает, что знает личность трупа в камине. Сейчас слишком напугана, чтобы говорить. Кто держит ее под наркотиком? И почему? Темная история.

Фабиан: нордический тип. Отстраненная. Загадочная. Продает сигареты.

Гремли: подручная Джумбо. Сказала мне никому не доверять. Изо всех сил старается выглядеть идиоткой, но вполне возможно, что у нее самый высокий IQ во всей школе. (Исключая здесь присутствующих, конечно же: у меня он превышает 137, так что кому знать, как не мне.)

Дрюс: школьная задира. Умеет читать по губам.

Пинкхэм: настучала мисс Фолторн, что Коллингсвуд ведет записки о пропавших девочках. Верит, что в этом замешана мисс Ф. Нужно допросить ее.

Скарлетт Амелия: утверждает, что видела Брейзеноуз-старшую, когда она выходила из прачечной ВЧЕРА ВЕЧЕРОМ (!). При этом Брейзеноуз-старшая считается мертвой или пропавшей без вести уже два года, с вечера бала изящных искусств, имевшего место в июне (смотри выше).