Линда Лафферти - Невеста смерти
– Оставайся на месте, не двигайся, пусть присосутся, – стал успокаивать ее Зикмунд. – Нам нужно, чтобы они ухватились покрепче, иначе ты сбросишь их, и они могут уже не вернуться.
Стоять на одном месте, не шевелясь и не переступая с ноги на ногу, было неудобно, но Маркета старалась. Девушка смотрела на отца – при каждом укусе, когда она вскрикивала, он подбадривал ее с берега. Вскоре вода вокруг уже рябилась от маленьких тварей, облепивших ее ноги и колышущихся, будто крохотные бурые флажки.
– Ты, должно быть, разворошила гнездо, – сказал Пихлер. – Подожди еще немного. Постарайся не сбросить их и не отпугнуть других. Но и дать им напиться твоей кровью тоже нельзя. Они должны быть голодные, когда мы поставим их дону Юлию.
Маркета кивнула. Никаких щипков и укусов она больше не ощущала. Боль сменилась странным онемением. Кожа не чувствовала даже холода воды, ноги как будто напились медовухи…
Мысли ее почему-то перескочили на сына короля. Она представила, как пиявки вопьются в его кожу. Будут ли они с таким же аппетитом пить кровь Габсбурга, и как две крови, его и ее, смешаются в животах этих червей?
Девушка содрогнулась от отвращения и скрестила руки на груди.
– Как там у вас, все хорошо? – Старик Петр приковылял к краю воды, остановился на бережку и вдруг побледнел, увидев в камышах Маркету.
Девушка опустила голову. Доходившая до середины голени вода бурлила от бурых тварей, пробивающихся к ее ногам, жаждущих ее крови.
– Выведи ее на берег! – проревел пастух, потрясая в воздухе кулаками. – Выведи девочку из воды, Зикмунд, а не то я сам ее вынесу!
Цирюльник посмотрел на него, потом на дочь.
– Не торопись. Медленно. Не потревожь их. Выйди на траву, и я сам их соберу.
Маркета осторожно повернулась и побрела через камыши к берегу. В зябком свете осеннего утра она увидела с дюжину облепивших ее ногу пиявок. Теперь, когда вода больше не поддерживала их, блестящие тельца беспомощно обвисли.
Петр ругался так, словно отгонял самого дьявола. При этом старик пользовался словами из моравского наречия, которых Пихлеры не понимали.
Глаза у цирюльника сияли так, словно дочь только что принесла ему золота из центра земли. Он осторожно посыпал пиявок солью – по крупинке на каждую, – и те одна за другой упали в траву.
Не теряя времени, Зикмунд бросился собирать добычу и складывать ее в ведра.
– А о дочери кто позаботится, а, брадобрей? – проворчал старик Петр. – Ты собираешься заняться ее ранами?
Цирюльник снял с ноги Маркеты последнюю пиявку, опустил ее в ведро и только тогда поднял голову.
– Подобные раны получает каждый, кому ставят пиявок. Их бывает много, но крови за такое короткое время она потеряла совсем чуть-чуть.
Пастух подошел к дрожащей девушке и ласково, как заботливый дедушка, поцеловал ее в макушку.
– Да благословит тебя Господь! Да обережет Он тебя от такой дикости! – Глаза старика наполнились слезами. – Нечистое это дело. И не пристало такому ангелу, как ты, путаться с дьяволом.
– Успокойся, Петр, – вмешался Пихлер. – Ничего дьявольского тут нет. Это наука.
– А как по мне, так одно и то же. – Пастух перекрестился высохшей правой рукой с заскорузлыми пальцами. – Есть такие дела, в которые людям встревать не должно – их лучше Богу оставить.
Он шумно высморкался в ладонь и утерся рукавом. И Маркета вдруг поняла, что старик плачет. Чтобы мужчина плакал – такого она еще не видела! Не говоря ни слова, Петр поцеловал ее озябшие руки и крепко обнял, бормоча под нос молитву Деве Марии.
Не зная, что сказать, девушка камнем застыла в его объятиях.
Глава 15. Предупреждение Катарины
Глаза у Катарины едва не вылезли на лоб, пока она слушала, как подруга собирала пиявок в рожмберкском пруду. Девушки сидели дома у Пихлеров, в кухне, рядом с дышащей теплом печью. Нагрянувший вдруг холод напомнил о том, что зима уже не за горами.
– И ты даже не боялась? Господи, подумать только! Представить не могу, как эти жуткие червяки впиваются тебе в ноги и высасывают кровь! – ахала дочь мельника.
Она в ужасе передернула плечами и, содрогнувшись от отвращения, закрыла ладонями лицо. Маркета попыталась успокоить ее, но Катарина заявила, что хочет увидеть ее раны.
– Посмотри. Видишь, ничего особенного, только маленькие отметинки. – Дочь цирюльника потерла оставшиеся на ногах красные точки. – Отец потом нянчился со мной, как с принцессой. Заставил близняшек искупать меня как следует и обслужить, а я сидела да попивала самый лучший темный эль, какой только нашелся у дяди Радека. В воду добавили лаванды, и я не вылезала из бочки целый час.
Катарина состроила гримаску, и кожа на ее прелестном носике собралась складками. Маркета поняла – подруга думает о чем-то более страшном и дурном, чем пиявки.
– В этом есть что-то плохое, что-то зловещее, даже дьявольское. Помнишь сказки про фей и Водяного? – спросила она и наставительно выставила палец – старинные чешские сказки были для нее непререкаемым авторитетом. – Эти червяки – слуги Водяного, – провозгласила девушка, поглядывая на красные от укусов голени Маркеты. – Тебе еще повезло, что злой дух не пришел за тобой сам, не схватил своими кривыми когтями и не утащил на дно, в свою подводную пещеру.
Юная Пихлерова рассмеялась. Все страхи Катарины шли от сказок и суеверий. У самой же Маркеты, как она считала, представления о мире определялись наукой. Получалось так, что подруги как будто говорили на разных языках.
Вот и теперь дочь мельника в ответ на смех Маркеты покачала головой и, понизив голос, пробормотала:
– Вспомни историю про Лидушку. Это предупреждение.
Историю про Лидушку в Богемии знали все. Однажды, когда она стирала одежду в реке, выпрыгнувшая на берег лягушка попросила девушку стать крестной матерью ее детей. Лидушка последовала за лягушкой по хрустальной, прозрачной, как вода, лестнице в некую сияющую комнату и благословила маленьких головастиков. Бродя по просторному дворцу, она попала в зал, где на полках стояли перевернутые вверх дном стеклянные банки. Девушка перевернула одну из них, и из банки вылетела голубка. Лидушка поняла, что здесь томятся пойманные души, и одну за другой выпустила их на свободу.
– Откуда у тебя в голове такие глупости? – спросила, помолчав немного, Маркета. – И какое отношение имеет Лидушка к кровопусканию?
– Слуги Водяного присосались к твоей душе, – предупредила ее Катарина. – Помяни мое слово, нас ждут недобрые времена!
Маркета снова рассмеялась, но потом вдруг увидела, что подруга отвернулась и крепко зажмурилась, чтобы не заплакать. Тогда дочь цирюльника протянула руку и погладила ее по волосам. Сначала Катарина попыталась уклониться, но потом смягчилась и даже позволила разгладить ее посыпанные сахарной пудрой волосы. Желая развеселить подругу, Маркета облизала свои пальцы, и они действительно оказались сладкими, как рождественские леденцы.
– Эти пиявки – медицинские, – принялась объяснять она. – И со сказками не имеют ничего общего. Рты у них такие маленькие, что присосаться к твоей душе они просто не могут. Зато они могут освободить тело от дурных гуморов. Как Лидушка освободила голубей из банок, так и пиявки высасывают плохие телесные жидкости и высвобождают добрый дух внутри.
Катарина на мгновение наморщила лоб, но тут же покачала головой.
– Мне приятнее думать о голубях, чем о гадких бурых червяках!
В кухню вошел Пихлер. Держался он как-то странно, словно ему было не по себе, и даже движения его выдавали нервозность и неуверенность.
– Да, папа? Что случилось? – повернулась к нему дочь.
Цирюльник посмотрел на нее, а потом перевел взгляд на Катарину.
За спиной у него появилась жена.
– Ну же, скажи ей! – Люси подтолкнула мужа вперед. Щеки у нее раскрасились румянцем, глаза горели – такой возбужденной и довольной Маркета не видела мать уже давно.
– Дон Юлий требует, чтобы я взял тебя помощницей при кровопускании, – вздохнул Зикмунд. – Говорит, что не примет меня, если я появлюсь в замке без тебя.
Рука его дочери сама собой соскользнула с липких прядей подруги. Ошеломленная, она молча уставилась на отца.
Усталое лицо матери расплылось вдруг в счастливой улыбке, а из горла у нее вырвался громкий, раскатистый смех. Это было так неожиданно, что Маркета даже вздрогнула.
Люси радостно потирала руки.
– Сам сын короля Рудольфа желает видеть мою дочь в своем замке! Ну разве это не самый удачный день для всех нас?
Маркета заметила, что Катарина и Зикмунд обменялись тревожными взглядами. Радости пани Пихлеровой они определенно не разделяли.
– Ну же, дочка, я сама тебя помою, – продолжала Люси, нетерпеливо поглядывая на гостью. – Побыстрее! Надо приготовиться, а времени совсем мало!
Дочь мельника застыла на месте, словно ребенок, сунув в рот палец.
– Габсбург, – пробормотала она наконец, приходя в себя. – Господи ж Боже мой!
