Кен Фоллетт - Трое
Вечером они получат распечатку; в списке будет возможная цель Дикштейна – и эту информацию от Хасана также лучше скрыть.
Ростов чувствовал, как кровь бурлит в жилах. Он испытывал то знакомое ощущение, когда играешь в шахматы и вдруг ходы противника начинают складываться в определенную партию: логика выстраивается, и ты уже знаешь, как поставить мат. Он не забыл, что заставило его изначально вступить в борьбу с Дикштейном – конфликт между ним и Воронцовым с Андроповым в роли арбитра и местом в физико-математической школе в качестве приза, но теперь это отошло на задний план. Сейчас им двигал азарт погони, и запах добычи уже щекотал ноздри, будя кровожадные инстинкты.
Однако на пути у него стоял араб. Энергичный, обидчивый, неуклюжий дилетант, докладывающий о ходе операции в Каир, был сейчас куда более серьезным врагом, чем сам Дикштейн. Несмотря на все свои недостатки, Хасан далеко не глуп – скорее, наделен типично левантийской хитростью, унаследованной от предприимчивого отца. Он наверняка понимал, что Ростов захочет от него избавиться, значит, нужно дать ему серьезное поручение.
В этот момент они проходили под мостом Адольфа. Ростов остановился, любуясь видом в обрамлении арки, чем-то напоминавшим Оксфорд. Внезапно его осенило: вот оно, решение проблемы!
– Дикштейн знает, что за ним следят, и, возможно, уже связал это с вашей встречей.
– Думаешь? – с сомнением спросил Хасан.
– Сам посуди: он выезжает на задание, наталкивается на знакомого араба, и тут – бац! – за ним вдруг начинается слежка.
– Подозревать он может, однако наверняка не знает.
– Ты прав. – Взглянув на Хасана, Ростов понял, что эти слова ему как бальзам на сердце. «Ты меня недолюбливаешь, голубчик, но тебе жизненно важно мое одобрение. Твоя слабость – гордыня, вот на этом и сыграем», – подумал он. – Так, теперь скажи: на тебя в Тель-Авиве завели дело?
Хасан пожал плечами с ноткой былой аристократической небрежности.
– Да кто их знает…
– Как часто тебе приходилось лично контактировать с агентами из других стран – американцами, англичанами, израильтянами?
– Никогда, – важно ответил Хасан. – Я очень осторожен.
Ростов чуть не засмеялся в голос. На самом деле Хасан был слишком незначителен, чтобы его заметили крупные службы, и никогда не участвовал в серьезных операциях, где мог бы встретить других агентов.
– В таком случае Дикштейн будет искать твоих друзей. У вас есть общие знакомые?
– Нет. Я его вообще с колледжа не видел. Да и не сможет он ничего разузнать – друзья не в курсе моей тайной жизни. Я не имею привычки болтать направо и налево…
– Нет, конечно, – перебил Ростов, подавляя раздражение. – Но ему достаточно задать пару-тройку общих вопросов о твоей жизни: например, бывают ли у тебя внезапные отлучки, таинственные звонки, странные знакомства, – и сразу все сложится в известную схему. А в Оксфорде ты ни с кем не поддерживаешь связь?
– Из сокурсников – ни с кем. – Хасан заметно напрягся, и Ростов понял, что близок к цели. – Разве что с преподавателями… С профессором Эшфордом, например, – пару раз он знакомил меня с людьми, готовыми пожертвовать деньги на наше дело.
– Насколько я помню, Дикштейн знал Эшфорда.
– Да. Эшфорд преподавал на кафедре семитских языков – мы с Дикштейном у него учились.
– Ну вот! Теперь ему достаточно заглянуть в гости к профессору и мимоходом упомянуть о тебе – Эшфорд сам расскажет, где ты и чем занят, тут-то Дикштейн и сложит два и два.
– Это все как-то неубедительно, – с сомнением протянул Хасан.
– Нисколько, – нажимал Ростов, хотя Хасан был прав. – Стандартный метод, я и сам так не раз делал. Работает, поверь мне.
– А если он свяжется с Эшфордом…
– …то у нас появится шанс снова взять след, так что поезжай-ка ты в Оксфорд.
– Э-э… – Такого поворота Хасан не ожидал, он почувствовал, что его загнали в угол. – Но Дикштейн мог просто позвонить по телефону…
– О таких вещах лучше расспрашивать при личной встрече. Мол, я в городе проездом, заглянул просто так, вспомнить былые времена… По телефону задушевной беседы не получится. Вот и тебе лучше поехать туда самому.
– Наверное, ты прав, – неохотно признал Хасан. – Но я собирался докладывать в Каир сразу после того, как мы прочтем распечатку…
Именно этого Ростов и стремился избежать.
– Будет гораздо лучше, если ты доложишь им, что снова напал на след.
Хасан пристально смотрел вдаль, словно пытался разглядеть Оксфорд.
– Давай вернемся, – произнес он отрывисто. – Я устал.
Пора «включать приятеля», решил Ростов и приобнял Хасана за плечи.
– Вы, европейцы, такие нежные.
– Можно подумать, у вас, кагэбэшников, в Москве жизнь суровая.
– Хочешь, расскажу русский анекдот? – предложил Ростов, пока они выбирались на дорогу. – Значит, Брежнев решил показать матери, как он хорошо устроился. Привел ее в свою огромную квартиру, заставленную шикарной мебелью: посудомойка, холодильник, слуги, все дела. Она молчит. Он повез ее на дачу: Черное море, вилла с бассейном, частный пляж, еще больше слуг. Она опять молчит. Тогда он посадил ее в «ЗИЛ» и повез в свои охотничьи угодья: домик в лесу, породистые собаки, коллекционное оружие. Наконец, не выдержал и спрашивает: «Мама, что ж ты молчишь? Разве ты мной не гордишься?» А она ему отвечает: «Сынок, все это хорошо, но что ты будешь делать, если коммунисты вернутся?»
Ростов покатился со смеху над собственной шуткой, однако Хасан лишь вежливо улыбнулся.
– Что, не смешно? – спросил Ростов.
– Не очень, – ответил тот. – Тебя заставляет смеяться чувство вины. У меня его нет, вот мне и не смешно.
Они выбрались на дорогу и теперь стояли, глядя на проезжающие машины, пока Хасан отдувался.
– Кстати, давно хотел спросить: правда, что ты спал с женой Эшфорда? – поинтересовался Ростов.
– Да так, немножко… Всего-то четыре-пять раз в неделю, – ответил Хасан и захохотал.
– Ну и у кого тут чувство вины? – поддел его Ростов.
Дикштейн приехал на вокзал пораньше, но поезд задержался, так что ему пришлось ждать целый час. Впервые в жизни он прочел «Ньюсуик» от корки до корки. Наконец появилась Суза. Широко улыбаясь, она почти бегом преодолела турникет. Как и вчера, девушка порывисто обняла его и поцеловала, но на этот раз поцелуй длился дольше. Он почему-то ожидал увидеть ее в вечернем платье и норковой накидке – так одеваются жены банкиров в ресторанах Тель-Авива. Конечно же, Суза принадлежала к другому времени и поколению: высокие ботинки, юбка ниже колен, шелковая блузка и расшитый жилет из тех, что носят матадоры. Она была без макияжа, с пустыми руками: ни пальто, ни сумочки, ни чемодана. Некоторое время они стояли молча, улыбаясь друг другу. Не совсем понимая, что делать дальше, Дикштейн предложил ей руку, как и вчера; кажется, это ей понравилось. Они направились к стоянке такси.
– Куда пойдем? – спросил Дикштейн, когда они сели в машину.
– А вы не заказали столик?
«Черт, все-таки надо было», – подумал он.
– Я не знаю местных ресторанов.
Суза наклонилась к водителю.
– Кингз-роуд, пожалуйста. – Когда машина тронулась, она взглянула на него и сказала: – Здравствуй, Натаниэль.
Никто никогда не называл его так – это пришлось ему по душе.
Полутемный маленький ресторанчик в Челси был очень стильным. Проходя мимо столиков, Дикштейн заметил одно-два смутно знакомых лица и напрягся, но тут же вспомнил, что это популярные певцы, лица которых он видел на журнальных обложках. Хорошо, что его рефлексы не дремлют, несмотря на столь нетипичный вечер. В ресторане было полно людей самых разных возрастов. Это его успокоило: он немного опасался, что будет выглядеть нелепо среди молодежи.
Они сели за столик, и Дикштейн спросил:
– Ты всех своих кавалеров сюда водишь?
Суза одарила его холодной улыбкой.
– Это первая глупость, которую ты сморозил.
– Виноват. – Дать бы себе подзатыльник!
– Что ты любишь из еды? – спросила она, и момент был упущен.
– Дома я ем простую здоровую пищу. В поездках приходится есть всякую дрянь, которую в отелях выдают за «высокую кухню». На самом же деле я предпочитаю блюда, которых не найти ни там, ни там: жареную баранью ногу, пирог с мясом и почками, рагу по-ланкаширски.
– Вот что мне в тебе нравится – ты не имеешь ни малейшего представления о моде, тебе попросту наплевать, – усмехнулась она.
Дикштейн тронул себя за лацканы пиджака.
– Тебе не нравится мой костюм?
– Очень нравится! – ответила Суза. – Он явно вышел из моды еще до того, как ты его купил.
Дикштейн выбрал ростбиф, а Суза – соте из печени, которое она съела с наслаждением. К мясу он заказал бутылку бургундского: более тонкое вино не подошло бы к печени. Знание вин было единственным светским навыком, которым он владел. Впрочем, большую часть выпила Суза.
Она рассказала ему о своих опытах с ЛСД.
