Алисия Хименес Бартлетт - Не зови меня больше в Рим
Но вся толерантность, которую я вдруг в себе обнаружила, и все довольство собой, которое я в результате ощутила, были напрочь забыты, как только я увидела Гарсона, который с небольшим опозданием явился в комиссариат. Если весь мой багаж сводился к весьма средних размеров чемодану, то при нем были маленький чемоданчик и огромный рюкзак, по тяжести сравнимый со смертным грехом.
– Господи, и что вы туда напихали? – полюбопытствовала я.
– В рюкзаке книги по истории и искусству: императорский Рим, республиканский Рим, скульптуры Микеланджело, жизнеописания императоров… Ага, догадываюсь, что вертится у вас на язычке. Тогда снимите трубку и скажите все это Беатрис. Это ее идея. У меня голова распухла от наставлений, что мне следует знать о Вечном городе. Из вещей я почти ничего не взял – смену белья, пару рубашек да брюки. Можно сказать, еду почти голышом, и это тоже затея моей жены. По ее мнению, в Италии – лучшая в мире мужская одежда, поэтому я должен купить там все, что мне нужно.
– Убиться можно! – не выдержала я. У меня было такое впечатление, что все они, не сговариваясь, решили, будто мы отправляемся развлекаться.
– А вы что, хотите, чтобы я уехал из дому, устроив громкий супружеский скандал?
– Нет! Вот уж чего я вам никогда не пожелаю, Фермин, так это супружеского скандала!
Он пожал плечами и улыбнулся. Мы с ним всегда составляли странную пару, и вот теперь эту самую странную пару отвез на машине в аэропорт полицейский Домингес.
Ожидая, пока объявят посадку на наш рейс, мы бродили по немыслимых размеров первому терминалу аэропорта Эль Прат. И я снова почувствовала то, что всегда накатывало на меня в аэропортах: беспредельное ощущение абсурда. Престарелые супруги англосаксонского вида, маленькие группки шумной молодежи, одинокие мужчины, всегда сидящие с открытыми компьютерами, перуанцы, наряженные в национальные костюмы, пара погруженных в размышления священников, женщина с двумя или тремя детьми, барахтающимися на полу… Куда направляются все эти люди? Что их влечет? Ничто. Мне кажется, на самом деле ничто не заставляет их грузиться в самолет, и если бы они спокойно сидели на своих местах, жизнь в мире оставалась бы в точности такой же, как и прежде. Вот и мы, Гарсон и я, тронулись в путь, не имея на то абсолютно никаких веских причин. Если в Риме нас постоянно будут сопровождать два полицейских, то почему бы им самим не выполнить всю работу? Почему чье-то физическое присутствие видится столь важным в мире, который живет уже отчасти в виртуальном пространстве? Мне не хотелось делиться этими мыслями со своим помощником, потому что они были туманными и неуместными. К тому же Гарсон выглядел рассеянным. И продолжал хранить молчание, даже когда мы оказались в самолете. Достал книгу с жизнеописаниями римских императоров и принялся читать. А я даже не открыла взятую с собой книжку, так как мгновенно заснула.
Меня разбудил голос пилота, объявлявший, что через четверть часа самолет совершит посадку. Гарсон жадно глядел в окошко. Начинались наши римские похождения.
Глава 7
Пока мы ехали на такси в гостиницу, в голове моей мелькали картинки из предыдущих визитов в Рим. Гарсон был прав: я чувствовала себя как старая, когда-то знаменитая, актриса, которая связывает в памяти тот или иной город с одним из череды своих мужей. Я со всеми тремя бывала в Риме. Первый мой муж, Уго, выбрал Рим для нашего свадебного путешествия. Сколько времени прошло с тех пор? Мне всегда трудно приклеивать к своим воспоминаниям конкретные даты, да так и лучше. В тот раз все места, где мы побывали, отсылали меня к университетским курсам, которые я прослушала, книгам, которые я прочитала, фильмам, которые посмотрела, картинам, которыми любовалась. Улицы, памятники, музеи – все казалось странным, обретая материальность. Подлинный Рим словно сражался за право на существование с мечтами многих и многих художников, мечтами многих и многих путешественников. Все грани огромного бриллианта, каким был этот город, отражали свет в форме чужих впечатлений. Было непросто составить собственное мнение о том, что ты видишь. Разрушая любой непосредственно личный взгляд, в голову мне лезли безумства Феллини, романтические фантазии лорда Байрона, грандиозные римские цирки времен империи, созданные Голливудом, лекции о кватроченто, реализм Витторио Де Сики и незабвенные кадры, когда Одри Хепберн и Грегори Пек вместе едут на мотороллере “Веспа”.
Уже в самом начале нашего супружества Уго был человеком самоуверенным. Он успел побывать в Риме в студенческие годы, поэтому считал, что может служить мне гидом. Именно это ему больше всего нравилось – вести за собой других. Его объяснения были столь многословными и подробными, что я чувствовала себя ученицей, внимающей учителю. Подобные впечатления, казалось бы, должны были обещать в будущем черные тучи, но юная любовь никогда не желает верить метеорологическим прогнозам, предвещающим бури. В любом случае в Риме все время нашего там пребывания светило солнце. Разумеется, под конец я пресытилась знаменитыми камнями и величием былой империи, но, возвращаясь в Испанию, села в самолет с твердой верой: “Я вернусь сюда”.
И вернулась – несколько лет спустя, но уже с Пепе, моим вторым, молодым, мужем. На сей раз роль гида досталась мне, но так как я хорошо усвоила, что гид не должен ни утомлять нас, ни подавлять своим всезнанием, я ограничилась прогулками по основным туристическим точкам: Колизей, фонтан Треви, Ватикан и кое-что еще. Остальное время мы провели за обедами и ужинами в маленьких ресторанчиках в Трастевере, там мы наслаждались пастой и вином, особо не задумываясь, где именно находимся – в Риме или Стамбуле. Для Пепе очень мало значило, по какой земле он ступает; свой мир он всегда нес с собой – мир, замкнутый в собственные границы и спокойный, в котором просто не нашлось бы места для буйных приключений. Он был счастлив со своими друзьями, счастливым его делали сигареты с марихуаной, а также упрощенный и умиротворяющий анализ действительности. А мне было неуютно в этом тесном и будто подбитом ватой пространстве. Наверное, поэтому я и ушла от Пепе. Бедный Пепе! Ужас сколько времени я ему даже не звонила, хотя, признаюсь, мне нравилось слышать, как он, снимая трубку, говорил: “Петра! Это ты?”, словно для него убедиться в том, что это действительно я, было делом совершенно поразительным. Сейчас он живет с девушкой его же возраста, она была балериной в “Лисео”, а закончив выступать, начала давать уроки балета девочкам в какой-то школе. Кажется, он вполне счастлив.
С Маркосом я приезжала сюда год назад, когда его пригласили на конгресс архитекторов, проводившийся в Риме. И как если бы каждая из этих поездок в сжатом виде отражала то, что происходило в моей семейной жизни, последняя была какой-то урывочной и в основном отданной работе. Маркосу пришлось посещать заседания конгресса и делать доклад. А я тем временем просто бродила по улицам, пила то там, то сям кофе или капучино. Встречались мы вечером и шли ужинать. Видно, наша с ним вечная беда – нехватка времени!
Тут я заметила, что пока предавалась всем этим воспоминаниям, связанным с Римом, мой помощник молчал как убитый и только смотрел не отрываясь в окошко такси.
– Ну что, Фермин, нравится?
– Я в опупении, просто в опупении. Неужели вы видите то же, что и я? Заметили кусок огромного фонтана с летящим конем?
– Это памятник Виктору Эммануилу. Римлянам он не особенно по вкусу.
– А мне без разницы, что думают римляне. Это ведь просто черт знает что такое! А арена, мимо которой мы проезжали? Я буквально онемел! Да, я знал ее по фотографиям и по кино, но только теперь понял, что это такое на самом деле! Прямо с ума съехать можно!
– Это Колизей. Правда, сильное впечатление?
– Мало сказать! Клянусь вам: если мы поймаем этого клятого убийцу, а я не успею осмотреть все это, я, наверное, снова выпущу его на волю.
– Будет-будет у нас время, не беспокойтесь. Мы договорились встретиться завтра в одиннадцать утра в комиссариате. Если хотите, до этого можем погулять по всем этим местам.
* * *Назавтра мы действительно успели погулять до начала рабочего дня. Так как дело было в ноябре, туристов оказалось не слишком много. Когда мы очутились неподалеку от Колизея, Гарсон словно в трансе двинулся к этому сооружению эллиптической формы. Мы едва не уткнулись лбами в его каменные стены, и тут мой помощник повернулся ко мне:
– У меня просто нет слов, Петра, я потрясен. Это живая история, как будто мы попали на много веков назад. Даже не понимаю, как они позволяют ездить машинам рядом с таким чудом!
– Мы, европейцы, привыкли жить среди своих же отбросов, как свиньи.
– Сравнение не кажется мне слишком удачным. Я расхохоталась. Было очевидно, что этот памятник затронул самые глубокие художественные струны в душе Гарсона, струны, о существовании которых я даже не подозревала. Когда мы вышли на арену, он снова дал волю своим восторгам:
