Гилберт Честертон - Убийства на улице Морг. Сапфировый крест (сборник)

– Но вы же не могли снять… Вы же не могли разобрать всю мебель, в которой можно было сделать подобный тайник! Письмо можно свернуть в трубочку не намного толще вязальной спицы и в таком виде упрятать да хоть в перекладину стула, например. Вы что, разобрали на части каждый стул?

– Конечно же, нет, мы сделали лучше: осмотрели все перекладины всех стульев и вообще всей мебели в особняке через очень мощную лупу. Если бы на них имелись следы того, что они недавно разбирались, мы бы это сразу же заметили. Даже зернышко древесины, оставшееся после сверления, просматривалось бы, как яблоко. Любое нарушение слоя клея, любое необычное отверстие в местах соединения тут же вызвало бы подозрение.

– Я полагаю, вы проверили зеркала между рамами и стеклами? Кровати и постельное белье, портьеры, ковры?

– Само собой. Осмотрев таким образом каждый предмет мебели, мы взялись за сам дом. Разделили всю его поверхность на квадраты, пронумеровали их, чтобы не пропустить ни одного, и опять же с лупой изучили каждый квадратный дюйм во всем здании и в двух примыкающих домах.

– В двух примыкающих! – воскликнул я. – Вот уж, наверное, пришлось вам повозиться.

– Это точно, но обещанное вознаграждение того стоит.

– Двор вокруг зданий осмотрели?

– Весь двор там выложен брусчаткой. Но тут ничего сложного не было. Мы осмотрели мох между камнями, он нигде не потревожен.

– Бумаги Д., книги в библиотеке вы, несомненно, тоже просмотрели.

– Разумеется. Вскрыли каждый конверт и каждый пакет. Книги не просто перетрясли, как это делают некоторые офицеры из полиции, а в каждом отдельном томе перевернули каждую страницу. Кроме того, мы измерили толщину каждой обложки и каждую внимательно осмотрели с лупой. Если бы с каким-то из переплетов недавно что-то делали, мы бы это обнаружили. Обложки пяти или шести томов, недавно побывавших у переплетчика, мы аккуратно проверили иглами.

– Пол под коврами осматривали?

– Несомненно. Сняли каждый ковер, половицы осматривали через лупу.

– Обои?

– Проверили.

– В подвалы заглянули?

– Да.

– Что ж, – констатировал я, – значит, вы просчитались, и письмо хранится не в доме, как вы предполагаете.

– Боюсь, что вы правы, – вздохнул префект. – Итак, Дюпен, что же вы мне посоветуете?

– Еще раз внимательно обыскать дом.

– Это совершенно бессмысленно, – ответил Г. – Даю голову на отсечение, что письма в особняке нет.

– Лучшего совета я вам дать не могу, – сказал Дюпен. – У вас, конечно, есть подробное описание письма?

– О да! – Префект достал записную книжку и зачитал нам обстоятельное описание внутреннего и в особенности внешнего вида пропавшего документа. Вскоре после этого он нас покинул, и никогда еще я не видел этого славного господина в таком подавленном настроении. Примерно через месяц он снова зашел к нам и застал нас примерно за тем же занятием, что и в предыдущий раз. Взяв трубку и усевшись в кресло, он заговорил о каких-то пустяках, пока наконец я не спросил:

– Но Г., а что с тем похищенным письмом? Министр, судя по всему, все-таки перехитрил вас?

– Черт бы его побрал!.. Да, я снова обыскал дом, как посоветовал Дюпен… Напрасный труд, как я и думал.

– Какое, вы говорили, вознаграждение, вам пообещали? – полюбопытствовал Дюпен.

– О, очень большое… Очень щедрое вознаграждение. Не хочу называть точную сумму, но со своей сторону я могу выписать личный чек на пятьдесят тысяч франков тому, кто сможет достать мне это письмо. Видите ли, с каждым днем дело приобретает все большую важность, и недавно награда была удвоена. Но, хоть бы она была утроена, больше того, что уже сделано, я сделать не могу.

– Ну что вы! – с ленцой в голосе между затяжками пенковой трубки произнес Дюпен. – Мне кажется, Г., вы еще не совсем… исчерпали свои силы… в этом деле. Кое-что еще… вы могли бы предпринять… по-моему.

– Что? Что еще я могу сделать?

– Ну, например… вы могли бы… привлечь советчика к делу, а?.. Помните, что рассказывают об Абернети?

– Да пропади пропадом Абернети! Не помню.

– О да. Пропади он пропадом и черт с ним. Но как-то раз один богатый сквалыга задумал хитростью получить у этого Абернети совет, как лечиться. Для этого во время какой-то встречи, на которой присутствовал и врач, он во время светского разговора описал ему свой случай, приписав его воображаемому пациенту. «Положим, – сказал сквалыга, – что у этого человека такие-то и такие-то симптомы. Что бы вы посоветовали ему, доктор?» – «Посоветовал? Я бы посоветовал ему сходить к врачу», – ответил Абернети.

– Но, – несколько смутился префект, – я ведь не отказываюсь заплатить за совет. Я заплачу пятьдесят тысяч франков любому, кто поможет мне с этим делом.

– В таком случае, – сказал Дюпен, выдвинул ящик письменного стола и достал чековую книжку, – попрошу вас выписать мне чек на названную сумму. Как только вы его подпишете, я передам вам это письмо.

Я был ошеломлен. Префект остолбенел. Несколько минут он не мог произнести ни слова, лишь молча с разинутым ртом таращился на моего друга. Потом, очевидно, придя в себя, схватил перо, заполнил чек, то и дело останавливаясь и поднимая бессмысленные глаза, наконец подписал его и передал через стол Дюпену. Тот внимательно его осмотрел и спрятал в бумажник. Потом отпер escritoire[58], достал оттуда письмо и вручил его префекту. Не веря своим глазам, чиновник дрожащими от нахлынувшего счастья руками схватил письмо, раскрыл, торопливо просмотрел, после чего, не разбирая дороги, бросился к двери, пулей вылетел из комнаты, и мы услышали, как внизу хлопнула входная дверь. После того как Дюпен попросил его заполнить чек, Г. не произнес ни единого слова.

Когда префект удалился, мой друг дал кое-какие объяснения.

– В парижской полиции, – сказал он, – служат по-своему толковые люди. Они настойчивы, изобретательны, хитры и сведущи в своей области. Так что, когда Г. описал, как происходил обыск особняка Д., у меня не возникло сомнений, что он действительно сделал все возможное… что было в его силах.

– Что было в его силах? – не понял я.

– Да, – кивнул Дюпен. – Они провели огромную работу и сделали все безупречно. Если бы письмо было спрятано в пределах их поисков, эти молодцы непременно обнаружили бы его.

Я едва не рассмеялся, но он, похоже, говорил вполне серьезно.

– Итак, – продолжил он, – сами по себе предпринятые меры были хороши и приведены в исполнение прекрасно. Их недостаток заключался в том, что они не соответствовали данному случаю и человеку, против которого были направлены. Определенный набор весьма изобретательных приемов для префекта – своего рода прокрустово ложе, под которое он вынужден подгонять свои планы. Но он постоянно повторяет одну и ту же ошибку: занимаясь каким-нибудь делом, копает либо слишком глубоко, либо поверхностно, а его способность делать выводы не дотягивает даже до уровня школьника. Я был знаком с одним мальчуганом лет восьми, чье умение выигрывать в «чет-нечет», прославило его на всю округу. Игра эта простая и играется камешками. Один игрок зажимает в кулаке некоторое их количество и спрашивает у другого, четное или нечетное количество камешков у него в руке. Если второй игрок угадывает правильно, он забирает один камешек себе, если ошибается – отдает свой. Мальчик, о котором я говорю, собрал у себя камешки всей школы. Разумеется, угадывал он не просто так, у него была определенная система, которая основывалась на простом наблюдении за противником и на оценке его хитрости. Например, его противник – какой-нибудь простачок, он поднимает зажатую руку с камешками и спрашивает: «Чет или нечет?» Наш школьник отвечает: «Нечет» и проигрывает; но, когда его спрашивают во второй раз он отвечает правильно, потому что рассуждает следующим образом: «В первый раз простачок взял четное количество камешков, и хитрости у него хватит лишь на то, чтобы и во второй раз взять четное количество. Значит, нужно говорить “чет”». Он говорит «чет» и выигрывает. Если другой его противник – простачок уровнем повыше первого, он рассуждает так: «Этот видит, что в первый раз я сказал “нечет”, и во второй раз он сначала захочет изменить количество с нечетного на четное, как это сделал первый простачок, но потом ему придет в голову, что это слишком просто, и в конце концов он решит как и в первый раз взять нечетное количество камешков. Поэтому я отвечу “нечет”». Он говорит «нечет» и выигрывает. И как вы определите подобный образ мышления этого школьника, которого друзья считают просто везунчиком?

– Это всего лишь отождествление собственного интеллекта с интеллектом противника, – ответил я.

– Правильно, – сказал Дюпен. – А когда я спросил у того мальчика, как ему удается так точно подстраиваться под ход мыслей противника, я получил такой ответ: «Когда я хочу узнать, насколько кто-то умный, глупый, хороший или плохой, или о чем он сейчас думает, я делаю такое же выражение лица, как у него, и жду, какие мысли придут мне в голову, или что я почувствую такого, что будет соответствовать выражению лица». Этот ответ школьника лежит в основании тех мнимых глубин интеллекта, которые приписывают Ларошфуко, Лабрюйеру, Макиавелли и Кампанелле.