Сара Джио - Соленый ветер

Уэстри промокнул носовой платок водой из фляги и протер лоб Китти, а я продолжала с ней разговаривать. Началась новая схватка.

– Вижу головку, – сообщила я. – Осталось недолго.

Китти посмотрела на Уэстри благодарным взглядом. Он держал ее за руку и гладил по волосам. Вскоре ребенок выскользнул мне в руки.

– Девочка! – воскликнула я. – Китти, у тебя девочка.

Уэстри помог мне перерезать ножом пуповину и передал новорожденную Китти. Она прижала малышку к груди.

– Нужно их чем-то накрыть, – сказала я, заметив, что она дрожит.

Уэстри укрыл обессиленную Китти одеялом и расстегнул рубашку.

– Вот, – сказал он, – давай завернем ребенка в мою одежду.

Он осторожно закутал девочку в зеленую армейскую рубашку, рваную и перепачканную кровью после долгих недель сражений.

Позаботившись о Китти и ее ребенке, мы вышли наружу и сели на песок. Я больше не могла сдерживать эмоций.

– Не плачь, – мягко сказал Уэстри, – с ней все в порядке. Ты приняла роды лучше любого врача.

Я кивнула, утирая слезы краем рукава.

– Я думала, что у нее будет совсем другая судьба. Ланса нужно привлечь к ответственности за то, что он бросил ее в таком положении.

Уэстри смущенно кивнул:

– А ребенок? Что будет с малышкой?

– Ее заберет пара миссионеров с этого острова. Китти согласилась, но, – я указала в сторону бунгало, – я знаю, ей будет очень непросто.

– Когда она сможет встать, я отнесу ее обратно в лагерь. А ты возьмешь ребенка.

Я кивнула.

– Нужно, чтобы мы добрались до дома до восхода, без свидетелей.

Уэстри промолчал и погладил меня по голове.

– Анна, разлука с тобой была ужасной.

Мои глаза наполнились слезами.

– Я молилась за тебя каждую минуту.

– Нам пришлось тяжко. Меня спасала лишь мысль о том, что я вернусь к тебе.

Я прижалась лицом к его голой груди, она была теплая и гладкая.

– Не представляю, что бы я делала, если бы ты не вернулся. Как бы жила.

Он взял мою левую руку и дотронулся до кольца.

– Я больше не могу тебя с ним делить, – прошептал он.

– Знаю, – выдохнула я, сняла кольцо и убрала его в карман платья, – тебе и не придется. Я твоя. Целиком и полностью.

Уэстри поцеловал меня так страстно, что чувство вины перед Герардом ушло. Мы могли просидеть в обнимку до самого восхода, но из бунгало послышался плач ребенка, напомнив о том, что нам предстоял непростой путь домой.

– Нужно отвести их, – напомнила я Уэстри, нежно поцеловав его в щеку, в нос и в ладонь. Мне никогда не приходилось испытывать такой глубокой, всепоглощающей любви.

Уэстри нес Китти к базе, завернув ее в одеяло, взятое из бунгало. Это было непросто даже для такого сильного парня, как он, и когда мы добрались до лагеря, на загорелой коже Уэстри проступили капельки пота. Ребенок всю дорогу спал у меня на руках. Девчушка была очень похожа на мать. Нос точно такой, как у Китти, и высокие скулы. Интересно, у нее будут кудряшки? Я надеялась, что да.

– Мы отнесем тебя в лазарет, – сказала я Китти.

– Но, Анна, нет, я…

– Тсс, – прошептала я, – не волнуйся. Тебе нечего стыдиться.

Было пять утра, и хотя в дальнем крыле за пациентами могли присматривать несколько медсестер, вероятность встретить кого-то, кроме сестры Гильдебрандт, оставалась ничтожной.

Уэстри занес Китти внутрь. Я направила его в маленькую комнатку справа, где он осторожно опустил ее на кровать. Я положила ей на руки малышку. Они были такие милые. Китти посмотрела на меня, потом на Уэстри, провела рукой по щетине на его подбородке.

– Как я могу тебя отблагодарить?

– Не нужно, – улыбнулся он. – Хотя вот что: поможешь раздобыть мне новую рубашку?

– А правда моей малышке этот оттенок к лицу? – улыбнулась в ответ Китти.

Уэстри засмеялся, переодеваясь в белый медицинский халат, что висел на крючке возле кровати – вероятно, доктора Ливингстона.

– Тебе идет, – подмигнула я.

Мы повернулись к двери, услышав, как повернулась ручка. Зашла сестра Гильдебрандт. Уэстри в белом халате ее напугал.

– Вы кто?

– Уэстри Грин, мадам. Я просто помогал устроиться этим двоим – вернее, троим, – а теперь я собираюсь домой.

– Теперь я справлюсь сама, солдат. Халат можешь вернуть позже, только не забудь его постирать и погладить.

Уэстри кивнул и направился к двери.

– Доброй ночи, дамы, – попрощался он, улыбнувшись мне на прощанье.

– Доброй ночи.

Когда Уэстри ушел, я невольно заметила в глазах Китти разочарование.

– Анна, Китти, вы в порядке?

– Да, – ответила я. – Ребенок здоров. Но ее нужно помыть. Вернее, их обеих.

Сестра Гильдебрандт достала из шкафа таз.

– Анна, ты помоешь девочку.

– Конечно, – ответила я, забирая у Китти ребенка.

– Я позвоню Мейхьюсам, скажу им, чтобы приехали. Когда закончишь, завернешь младенца в эту простыню. У них дома есть одежда и пеленки.

Китти покачала головой:

– Мейхьюсы?

– Это пара, которая заберет твоего ребенка, – пояснила ей сестра Гильдебрандт.

Лицо Китти исказил ужас.

– Но так быстро… Я…

– Это твое решение, Китти. Так нужно. Ты не можешь оставить ребенка здесь. Так будет лучше для вас обеих. Чем скорее отпустишь малышку, тем лучше.

Китти печально наблюдала, как я мою ее девочку, намыливая маленькую головку и осторожно стирая пену влажной тряпкой.

– Ее зовут Адела, – пробормотала Китти.

– Ты не можешь давать ей имя, дорогая, – возразила сестра Гильдебрандт. – Мейхьюсы назовут так, как хотят.

– Не важно! – отрезала Китти, отведя взгляд. – Для меня она всегда будет Аделой.

Я промокнула с нежной кожи оставшееся мыло, вытащила младенца из ванночки и положила на полотенце. Насухо вытерев, я осторожно завернула малышку в простыню, как сказала сестра Гильдебрандт, и протянула крошечный сверток Китти.

– Нет, – отвернулась она, утирая слезы, – я не могу ее взять. Если возьму, то уже не отпущу. Анна, разве ты этого не понимаешь?

Китти зарыдала. За последние годы я ни разу не видела, чтобы она плакала так горестно.

Я тяжело вздохнула, стараясь сохранять самообладание, и вынесла ребенка из комнаты. Пришлось подождать, пока в коридоре не появилась пара, им было лет тридцать. Сквозь закрытую дверь слышались приглушенные всхлипывания Китти.

Сестра Гильдебрандт им кивнула.

– Джон и Эвелин Мэйхьюс – представила она мужчину и женщину, натянуто улыбаясь. – Они заберут ребенка.

Супруги показались мне добрыми людьми, а по открытой улыбке женщины я почувствовала, что они примут малышку с любовью. Она погладила младенца по голове.

– Должно быть, она хочет есть, – сказала Эвелин, забирая сверток у меня из рук, – у нас в машине бутылочка с молоком.

Сестра Гильдебрандт с молчаливой гордостью наблюдала, как новоявленная мать нянчится с ребенком.

– Ее зовут Адела, – тихо сказала я.

– Красивое имя, правда, мы выбрали другое. Но я запишу его в свидетельство о ее рождении.

Я отступила назад. Супруги поблагодарили сестру Гильдебрандт и ушли – их семья увеличилась на одного человека.

– Пойду к Китти, – сказала я и потянулась к ручке.

– Анна, подожди, – остановила меня сестра Гильдебрандт, – не сейчас. Сначала я с ней поговорю.

Я не знала, что она задумала, но ее серьезный вид заставил меня повиноваться. Я прождала за дверью, казалось, целую вечность. Что она там делает? Что говорит Китти?

Я прижалась ухом к двери и вдруг услышала слова сестры Гильдебрандт: «Я была в такой же ситуации». Ее слова меня шокировали. Когда ручка двери, наконец, повернулась, я отпрыгнула в сторону.

Из комнаты вышла Китти. Ее глаза были сухи, а на лице застыло незнакомое выражение – пустое и бессмысленное.

Глава 11

Сестра Гильдебрандт освободила меня от обязанностей в лазарете, чтобы я могла ухаживать за Китти. Я сидела в комнате рядом с ней, хотя, думаю, она предпочла бы побыть в одиночестве.

– Может, поиграем в карты? – предложила я.

– Нет, – ответила Китти, – спасибо, что-то не хочется.

Я приносила ей еду и предлагала почитать журналы. Лиз считала, что Китти все еще восстанавливается после болезни, и занесла два номера журнала «Вог», но Китти просто положила их на кровать и безучастно уставилась в стену.

Я знала, что ничем не могу помочь. Она должна пройти через это сама. Поэтому через два дня после родов я отправилась прогуляться по пляжу и навестить бунгало. Мне было необходимо сменить обстановку, а Китти хотела побыть одна.

Как я и надеялась, Уэстри был там, дремал на постели в лучах полуденного солнца.

– Привет, – прошептала я, устраиваясь рядом с ним. Он открыл глаза, тепло улыбнулся и пододвинулся поближе ко мне.

– Ты и не знаешь, что спал в помещении, где находится шедевр.

Уэстри с восхищением провел пальцем по моему лицу.

– Я знал об этом с того дня, как ты здесь появилась. Ты – величайшее произведение искусства в мире.