Тесс Герритсен - Клуб Мефисто
Маура поглядела на портрет. И снова ее поразило сходство между сидящим перед ней живым человеком и лицом на холсте.
– Вы говорили, эта картина – ценная фамильная реликвия.
– Не могу сказать, что я был рад ее унаследовать.
– Кто он?
– Монсеньор Антонино Сансоне. Портрет был написан в Венеции в тысяча пятьсот шестьдесят первом году. Когда монсеньор был в зените могущества. А можно сказать – в бездне безнравственности.
– Антонино Сансоне? Это же ваше имя!
– Я его прямой потомок.
Маура присмотрелась к портрету:
– Но ведь он же…
– Был священником. Вы это хотели сказать, верно?
– Да.
– На рассказы о нем может уйти вся ночь. Как-нибудь в другой раз. Скажу только, что Антонино не отличался благочестием. Он вытворял с другими людьми такое, что, без сомнения, повергло бы вас в ужас… – Он замолк. – Таким предком нельзя гордиться.
– И тем не менее в вашем доме висит его портрет.
– Как напоминание.
– О чем?
– Взгляните на него, доктор Айлз. Похож на меня, не правда ли?
– Даже страшно как.
– В сущности, мы с ним как братья. Поэтому он здесь и висит. Напоминает мне, что у зла человеческое лицо, и порой благообразное. Можно пройти мимо такого человека, заметить, как он вам улыбается, и при этом даже не догадываться, что он о вас думает. Вы можете сколько угодно всматриваться в его лицо и никогда не поймете, что на самом деле скрывается под маской. – Он наклонился к ней, и свет от камина заиграл на седых волосах, как на серебряном шлеме. – Они похожи на нас, доктор Айлз, – тихо проговорил он.
– Они? Вы говорите о них как об отдельном виде.
– Может, так и есть. Пережиток далекого прошлого. Все, что я знаю, – они не такие, как мы. И единственный способ их узнать – отслеживать то, что они творят. Идти по кровавым следам, прислушиваться к стонам и воплям. Искать то, что большинство полицейских в силу непомерной занятости просто не замечают, – присущий им стиль. На фоне отзвуков повседневных преступлений, обычных убийств мы видим точки наивысшего напряжения. Ищем следы чудовищ.
– Кто эти «мы»?
– Люди, собравшиеся здесь сегодня вечером.
– Ваши гости?
– Мы все верим, что зло не просто понятие. Оно реально и имеет физическое воплощение. У него есть лицо. – Он немного помолчал. – Каждый из нас хоть раз в жизни видел его во плоти.
Маура удивленно приподняла брови:
– Сатану?
– Называйте как хотите. – Он пожал плечами. – У него издревле было много имен. Люцифер, Абигор, Самаэль, Мастема. В каждой культуре у зла есть свое имя. Я и каждый из моих друзей сталкивались с ним лично. Мы видели его силу, и, признаться, нам страшно, доктор Айлз. – Он поймал ее взгляд. – А сегодня больше, чем когда бы то ни было.
– Так вы думаете, убийство в вашем саду…
– Имеет к нам самое прямое отношение. К тому, чем мы здесь занимаемся.
– И чем же?
– Мы изучаем деяния извергов. У нас в стране. И по всему свету.
– Клуб кабинетных детективов? Я так понимаю.
Маура снова посмотрела на портрет Антонино Сансоне, наверняка стоивший целое состояние. Впрочем, ей хватило и первого взгляда на гостиную, чтобы понять: у хозяина дома денег куры не клюют. И времени на всякие чудные увлечения – хоть отбавляй.
– Почему же все-таки эту девушку убили в моем саду, доктор Айлз? – спросил он. – Почему выбор пал на мой дом и на этот конкретный вечер?
– Так вы полагаете, все дело в вас и в вашем клубе?
– Вы же видели рисунки у меня на двери. И те, с места убийства в сочельник.
– Но я понятия не имею, что они означают.
– Перевернутые кресты – давно известный сатанинский символ. Но меня больше интересует круг, начертанный мелом в доме Лори-Энн Такер. На кухонном полу.
Отрицать факты смысла не было: этот человек все уже знал.
– Что же означает этот круг?
– Может, это защитное кольцо. Еще один символ из сатанинских обрядов. Начертив этот круг, Лори-Энн, вероятно, пыталась защищаться. Может, она хотела обуздать высшие силы зла, которые сама и вызвала.
– Погодите. Вы думаете, его начертила сама жертва, чтобы оградить себя от дьявола? – Ее тон не оставлял никакого сомнения – она считала его теорию полным бредом.
– Если она начертила его сама, значит у нее не было ни малейшего представления, кого – или что – она вызывает.
Пламя вдруг задрожало и ярко вспыхнуло. Маура повернулась на звук открывшейся внутренней двери и увидела, как вошла доктор Джойс О’Доннелл. Заметив Мауру, она остановилась в полном изумлении, потом обратилась к Сансоне:
– Мне повезло. После двухчасовых расспросов бостонские молодцы наконец-то соблаговолили отпустить меня восвояси. Ты устроил чертовски замечательную вечеринку, Энтони. Сегодняшний вечер тебе не удастся превзойти.
– Остается надеяться, что ты права, – заметил Сансоне. – Позволь, я подам тебе пальто.
Он встал и отодвинул деревянную панель, за которой помещался встроенный шкаф. Подал О’Доннелл отороченное мехом пальто, и она быстро, с кошачьей грацией накинула его на себя, коснувшись рук Сансоне своими светлыми волосами. Маура уловила в этом мимолетном прикосновении некую фамильярность – незатейливую игру между двумя людьми, хорошо знающими друг друга.
Быть может, даже слишком хорошо.
Застегивая пуговицы, О’Доннелл неотрывно смотрела на Мауру.
– Давно не виделись, доктор Айлз, – сказала она. – Как поживает ваша мать?
«Она всегда знает, куда бить. Только не показывай, что она задела тебя за живое».
– Понятия не имею, – ответила Маура.
– Вы так ни разу ее и не проведали?
– Нет. Да вы, наверно, и без меня это знаете.
– О, последний раз я беседовала с Амальтеей более месяца назад. И с тех пор больше ее не видела. – О’Доннелл не спеша натягивала шерстяные перчатки на длинные изящные пальцы. – Во время той встречи она выглядела неплохо, если вам это интересно.
– Ничуть.
– Ей дали работу в тюремной библиотеке. Она превратилась в настоящего книжного червя. Прочла все учебники по психологии, попавшие к ней в руки. – О’Доннелл замолчала, плотнее натягивая перчатки напоследок. – Будь у нее раньше возможность учиться в колледже, она бы стала настоящим светилом.
«Но моя мать выбрала другую стезю. Хищницы. Безжалостной убийцы».
И как ни пыталась Маура отстраниться, как ни старалась забыть Амальтею, всякий раз, смотрясь в зеркало, она видела глаза своей матери, ее рот, ее подбородок. Из зеркала на нее глядело чудовище.
– Ее делу я собираюсь посвятить целую главу своей следующей книги, – заявила О’Доннелл. – Если у вас будет желание как-нибудь посидеть и поговорить со мной, это существенно дополнило бы ее историю.
– Мне тут совершенно нечего добавить.
О’Доннелл только улыбнулась – она явно ожидала такого ответа.
– Спросить никогда не вредно, – сказала она и посмотрела на Сансоне. Посмотрела долгим взглядом, как будто хотела еще что-то сказать, но в присутствии Мауры не могла. – Доброй ночи, Энтони.
– Может, распорядиться, чтобы Джереми проводил тебя до дома, для верности?
– Не стоит. – Она одарила его лучезарной улыбкой, показавшейся Мауре откровенно кокетливой. – Я уж как-нибудь сама о себе позабочусь.
– Обстоятельства изменились, Джойс.
– Боишься?
– Не бояться в нашем положении было бы полным безрассудством.
Она обмотала шею шарфом – этот жест был нарочито театральным, словно О’Доннелл хотела показать, что такая ерунда, как страх, не способна остановить ее.
– Завтра позвоню.
Сансоне открыл дверь, впустив в дом стылый воздух с облаком снежинок, усеявших старинный ковер яркими блестками.
– Будь осторожна, – бросил он на прощание, стоя в дверях и глядя, как О’Доннелл направляется к своей машине.
Он закрыл дверь лишь после того, как она отъехала. И снова обратил взгляд на Мауру.
– Стало быть, вы с вашими друзьями ставите себя на сторону ангелов, – сказала Маура.
– Так и есть.
– А она на чьей стороне?
– Знаю, она не дружит с защитниками закона и порядка. Но у нее такая работа, как у свидетеля защиты, – выступать против стороны обвинения. Только я знаком с Джойс уже три года. И точно знаю, на чьей она стороне.
– Вы в этом совершенно уверены?
Маура взяла пальто, которое повесила на спинку канапе. Но он даже не попытался помочь ей одеться – вероятно, почувствовал, что, в отличие от О’Доннелл, ей вряд ли бы это понравилось. Застегивая пуговицы, она, как ей показалось, ощущала на себе взгляд двух пар глаз. С портрета за ней наблюдал и Антонино Сансоне, пронзая ее взором сквозь пелену четырех столетий, – она не удержалась и еще раз посмотрела на портрет. На изображение человека, чьи деяния даже спустя века ввергали в дрожь его прямого потомка и тезку.
– Вы говорили, что смотрели злу прямо в глаза? – уточнила она, оборачиваясь к хозяину дома.
– Мы оба это пережили.
– В таком случае вы наверняка заметили, – прибавила она, – что оно чертовски хорошо маскируется.
