Никки Френч - Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник
– Когда вы туда собираетесь?
– Утром у меня уже назначено несколько встреч. Так что где-то после обеда.
– Я могу поехать с вами? Я хотела бы посмотреть.
– Вы там уже все видели, разве нет?
– Я видела квартиру снаружи, когда мы осматривали переулок, а внутрь еще не заходила.
– Ладно, – согласился Карлссон. – Можете к нам присоединиться.
– Можно осмотреть ее до того, как вы начнете собирать вещи?
– Встретимся там в половине одиннадцатого.
Телефон снова зазвонил.
– Ты сбежала.
– Я не сбежала. Мне нужно было уйти. Нужно было подумать.
– О том, какую ошибку ты совершила.
– Нет, не об этом.
– Значит, еще увидимся.
– Да, еще увидимся.
Фрида не сразу направилась к дому. Сначала она села в метро, а затем пересела на узкоколейку: пересекла весь Собачий остров, потом реку через подземный тоннель и наконец добралась до «Катти Сарк». Там она вышла и шла на запад, пока не оказалась возле дома Уайеттов. Внутри горел свет. Она повернулась к реке. Был прилив, и вода плескалась о плиты набережной. Мимо, пыхтя, проплыл катерок с туристами – двое детей помахали ей рукой. Она пошла дальше вдоль берега: сначала мимо домов, затем мимо яхт-клуба за забором, мимо входа на причал, который охранял человек в форме. Что там охранять? Он подозрительно покосился на Фриду, вышел из будки и подошел к ней.
– Вам помочь? – спросил он.
– Вы всегда здесь сидите? – вопросом на вопрос ответила она.
– А вам зачем?
– Мне просто интересно.
– Нет, не всегда, – сказал он. – Но здесь всегда есть охранник, если хотите знать.
– Спасибо, – кивнула Фрида и продолжила путь на запад, мимо ограды начальной школы и участка, где сносили склад – полностью заколоченный и недоступный.
А потом она добралась до Говард-стрит и оказалась перед домом, где все началось.
– Да, – сказала она себе. – Да.
Фрида, широко открыв глаза, разглядывала гостиную Дойс, когда заметила, что Карлссон смотрит на нее и улыбается.
– Что? – спросила она.
– Это как с морем, – ответил он. – Вам его, конечно, могут описать, но лучше, если вы сами пойдете и посмотрите на него своими глазами. Настоящая коллекция, не так ли?
Фриду комната буквально ошеломила: она умудрялась сочетать в себе патологический порядок и кошмарный хаос. Перед глазами Фриды выстроились ряды обуви, камней, перьев и костей птиц, газет, бутылок, сложенных квадратиками серебряных оберток, стеклянных баночек, сигаретных окурков, засушенных листьев и цветов, маленьких кусочков металла, выглядевших так, словно их выдернули из какого-то механизма. Бусинки, тряпочки, разнообразные чашки и стаканы… С чего же начать?
– Я бы с удовольствием посмотрел, как Жасмин Шрив стала бы снимать здесь свою передачу, – произнес Карлссон.
– Что вы имеете в виду?
– Ту передачу, где психиатр судит о вас, разглядывая ваш дом. Этот дом, думаю, немного напугал бы его. – Его тон изменился. – Простите. Я понимаю, это не смешно.
– Вообще-то я иногда думаю, что могла бы больше узнать о своих пациентах, осмотрев их жилье, чем слушая, что они мне рассказывают. – Фрида покачала головой и чуть слышно добавила: – Надо было прийти сюда раньше. Я словно заглянула Дойс в голову.
– И открывшийся вид приятным не назовешь? – хмыкнул Карлссон.
– Бедная женщина…
– Вам уже доводилось видеть подобное?
– Я не имею дело с острыми психиатрическими расстройствами, – заметила Фрида, – но патологическое накопительство – симптом достаточно распространенный. Вы, должно быть, слышали о людях, которые не могут выбросить решительно ничего: они хранят даже старые газеты, даже собственные экскременты.
– Ладно, ладно, – торопливо произнес Карлссон. – Хватит грузить меня лишней информацией. Вполне достаточно того, что я сейчас нахожусь здесь, и мне не улыбается слушать о том, что бывает еще хуже.
Фрида почувствовала, как к лицу прилила кровь, словно она сейчас упадет в обморок. Но нет, кровь, похоже, прилила к мозгу. Когда она заговорила, ее голос упал до шепота:
– Мне не нравится это дело.
Карлссон с любопытством посмотрел на нее.
– А вам и не должно нравиться. Вы ведь не на спектакль пришли.
– Нет, – медленно произнесла Фрида. – Я не это имела в виду. Просто картинка совершенно не складывается. Мы стоим на месте преступления, которое на самом деле местом преступления не является. Жертва, похоже, – главный преступник. И мотивы очевидны, но их почему-то не хватает. И ведь есть еще Джанет Феррис. Должно быть, ее убили потому, что она что-то видела. Предположим, это был Фрэнк Уайетт. Но зачем ему ходить туда? Мы уже вычислили, что он был связан с Пулом. – Она покачала головой. – У меня такое ощущение, что мы пока не видим всей истории. Я все время думаю о Бет Керси. Пул использовал людей. Он пытался изменить завещание Мэри Ортон, но попытка успехом не увенчалась. Он выманил определенную сумму у семейства Уайеттов. Возможно, он собирался проделать тот же трюк с Жасмин Шрив. Но зачем ему понадобилась Бет Керси? Вам удалось раздобыть ее историю болезни?
– Это тупик, – возразил Карлссон.
– Вовсе нет. Это крайне важно.
– Мы можем получить доступ к ее медицинской карте, если она – подозреваемый или жертва преступления. В настоящее время она совершеннолетняя, которую даже не объявили пропавшей без вести. И в данный момент мы находимся здесь, потому что вы заявили, что вам нужно прийти сюда.
– Ладно, ладно, – сказала Фрида, пытаясь отогнать навязчивые мысли. – Значит, Мишель Дойс нашла тело Роберта Пула в переулке возле своего дома. Она притащила его к себе, раздела, выстирала и аккуратно сложила его одежду, заодно уничтожив все волоски или волокна, которые там, возможно, находились.
– Правильно.
– Она пыталась помочь, – продолжала Фрида. – Она воспринимала Роберта Пула как человека, попавшего в беду, и попыталась стать для него добрым самаритянином, но параллельно кое-что уничтожила.
– Точно. Она не смогла бы лучше избавиться от улик, если бы делала это преднамеренно.
Фрида огляделась, пытаясь мысленно охватить все, что ее окружало. От огромного объема информации у нее разболелась голова.
– Я и правда словно оказалась у нее в мозгу, – призналась она. – Когда большинство из нас выходит на улицу, мы приносим с собой сувениры на память или, возможно, делаем фотографии. Но она просто приносила с собой предметы.
– Она была настоящей сорокой, – заметил Карлссон.
– Да, – нахмурилась Фрида. – Да, так и есть.
– В вашем исполнении это звучит интригующе. Но ведь так называют всех, кто собирает разные пустяки.
Фрида посмотрела в окно. Стало пасмурно.
– Здесь есть свет?
Карлссон пошел к двери, чтобы включить верхний свет, а потом ногой включил еще и старый торшер в углу. Фрида шагнула вперед и присмотрелась к торшеру внимательнее. С рамы, державшей абажур, на тонких нитках свешивались какие-то мелкие предметы, похожие на бусинки и кусочки стекла. Фрида, прищурившись, осмотрела их один за другим.
– Сороки не собирают все подряд, – задумчиво уточнила она. – Они собирают только то, что блестит.
– Я в них не очень-то разбираюсь, – признался Карлссон. – Когда они мне попадаются, то, в основном, клюют мертвых голубей.
Фрида достала из кармана новую пару хирургических перчаток и надела их.
– Вы все еще покупаете их за свой счет? – спросил Карлссон. – Мы можем приобретать их специально для вас.
– Помните, что сказала Иветта о Мишель Дойс? Что она – самая грустная женщина, которую она когда-либо встречала? Эта комната в точности такая же. Все эти мертвые кусочки птиц, газеты, сигаретные окурки, выкуренные другими людьми… В них сосредоточена грусть, о которой я даже думать не хочу. Но эти блестящие штучки – совсем другое дело. Они симпатичные.
– Если вам в принципе такое нравится.
– Подойдите поближе, посмотрите на них.
– Вы серьезно?
– Да.
Карлссон подошел.
– Что вы видите? – спросила она.
– Кусочки стекла.
Она осторожно положила один из висящих на нитке предметов на свою затянутую в перчатку ладонь.
– А вот это что такое?
– Это бусинка.
– Опишите ее мне.
– Ну, это не совсем бусинка. Это кубик из какого-то блестящего металла, а в центре у него что-то синее.
– Я думаю, синее пятнышко в центре вполне может быть ляпис-лазурью, – предположила Фрида. – А блестящий металл – серебром.
– Мило.
– Что еще?
– Вы не шутите? – удивился Карлссон.
– Нет.
Он напряг зрение.
– Тут с двух сторон висит какая-то маленькая металлическая штуковина.
– И что же это?
– Я не знаю.
– Как вы считаете, она не должна цеплять бусинку к чему-то еще?
