Жорж Сименон - Маньяк из Бержерака. Дом судьи. Мегрэ и человек на скамейке (сборник)
И он расхохотался, заметив, с какой тревогой Ледюк посмотрел на мадам Мегрэ.
Глава 7
Самюэль
Две новости пришли почти одновременно, вечером, за несколько минут до визита хирурга.
Первой была телеграмма из Алжира:
«В больницах Алжира доктор Риво неизвестен. С дружеским приветом. Мартэн».
Мегрэ едва успел прочитать телеграмму, как вошел Ледюк. Он постеснялся спросить, что прочел комиссар, но тот бросил:
– Посмотри-ка на это!
Ледюк пробежал глазами телеграмму, покачал головой и вздохнул.
– Что ж, все ясно!
Это означало: «Разумеется, в этом деле не стоит ожидать простых ситуаций! Напротив, сделав очередной шаг вперед, мы каждый раз сталкиваемся с новыми трудностями! И я совершенно правильно считаю, что тебе лучше всего было бы обосноваться со всеми удобствами на вилле Ля Рибодьер».
Мадам Мегрэ вышла. Несмотря на сумерки, Мегрэ не стал включать освещение. На площади зажглись фонари, и ему очень нравилось смотреть в эти часы на их правильные шеренги. Он знал, что самыми первыми зажгут свет в доме, стоящем вторым слева от гаража, и в освещенном окне он увидит силуэт женщины, склонившейся над шитьем.
– У полиции тоже есть новости, – проворчал Ледюк.
Он чувствовал себя неловко. Очевидно, ему не хотелось исполнять роль осведомителя Мегрэ. Вполне возможно, что его даже попросили не сообщать комиссару о результатах официального расследования.
– Есть новости о Самюэле?
– Вот именно! Прежде всего, пришло его досье. А потом из Парижа позвонил Люка, когда-то занимавшийся этим типом, и сообщил некоторые дополнительные детали.
– Рассказывай же!
– Его происхождение точно не известно. Есть некоторые основания считать, что он родом из Польши или Югославии. Словом, откуда-то из тех краев! Молчаливый тип, старавшийся как можно меньше рассказывать о себе окружающим. В Алжире у него было свое дело. Догадайся какое?
– Уверен, что-то весьма невинное!
– Продажа почтовых марок!
Мегрэ обрадовался, потому что это занятие прекрасно соответствовало облику человека из поезда.
– Торговля марками, несомненно, скрывала что-то гораздо более серьезное. Все было так хорошо организовано, что полиция ничего не подозревала, и потребовалось двойное преступление, чтобы… Я повторяю тебе grosso modo[4] то, что Люка рассказал по телефону. Магазин почтовых марок был на самом деле одной из самых крупных мастерских по изготовлению фальшивых паспортов и в особенности фальшивых трудовых контрактов. У Самюэля велась переписка с Варшавой, Вильно, Силезией, Константинополем…
Опустилась темно-синяя ночь. Здания светлыми массами выделялись на темном фоне. С первого этажа доносился обычный для времени аперитива шум.
– Забавно! – произнес Мегрэ.
Но забавным он считал отнюдь не занятие Самюэля. Мегрэ видел иронию судьбы в том, что нити, протянутые когда-то между Варшавой и Алжиром, оборвались в Бержераке.
А забавным ему казалось то, что преступления местечкового масштаба, совершенные в небольшом городке, превращались в дело о международной мафии.
И в Париже, и в других городах ему приходилось сотни раз сталкиваться с такими преступниками, как Самюэль, и он относился к ним с любопытством, смешанным не столько с отвращением, сколько с неловкостью, как если бы они были существами, отличающимися от обычных людей.
Они бывают барменами в Швеции, гангстерами в США, владельцами игорных домов в разных странах, хозяевами гостиниц или директорами театров в Германии, коммерсантами в Северной Африке…
Здесь, на выглядевшей так мирно площади Бержерака, своей многочисленностью и трагичностью своих судеб они словно напоминают о существовании иного мира, страшного своей силой.
В Центральной и Восточной Европе, от Будапешта до Одессы и от Таллинна до Белграда они незаметно присутствуют среди кишащей толпы.
Сотни тысяч голодных евреев ежегодно разъезжались оттуда во все стороны света с детьми на руках, таща за собой и стариков-родителей, заполняя поезда или трюмы пароходов – люди с трагической судьбой и отчаянием на лицах, стремящиеся как можно скорее оставить позади пограничные столбы.
Сегодня в Чикаго поляков больше, чем американцев… Бесчисленные толпы эмигрантов поглотила Франция, и секретари мэрий в небольших селениях должны по буквам произносить фамилии новых обитателей, внося данные о рождении или смерти.
Одни эмигрируют официально, оформив все необходимые документы.
Но есть и другие, которым не хватает терпения дожидаться своей очереди, которые не могут получить визу.
И тогда в дело вступают такие люди, как Самюэль! Множество Самюэлей, знающих все о местах, способных приютить скитальцев, о пограничных вокзалах, о подписях чиновников и гербовых марках.
Самюэли, говорящие на всех языках и диалектах.
Скрывающие свою деятельность за ширмой процветающей коммерции, по возможности, международной.
Удачная находка – продажа почтовых марок!
«Чикаго, господину Леви.
Ближайшим пароходом направляю Вам две сотни редких чехословацких марок с оранжевой виньеткой…»
Разумеется, Самюэль, как и большинство его коллег, занимался не столько марками, сколько людьми!
Во многих «фирмах» Южной Америки именно француженки приносят наибольший доход. Обычно их поставляют из Парижа, с Больших бульваров.
Основной объем дешевого товара идет из Восточной Европы. Деревенские девушки, покидающие родину в пятнадцать или шестнадцать лет, возвращаются лет в двадцать, заработав себе приданое, – или не возвращаются! Всех их ежедневно «приносят в жертву» набережной Орфевр[5].
Мегрэ смущало неожиданное появление Самюэля в бержеракской истории, в которой до последнего времени были замешаны только прокурор Дюурсо, доктор, его жена, Франсуаза, Ледюк, хозяин гостиницы…
Это было вторжение совершенно другого мира с принципиально иной атмосферой…
При этом все дело приобретало совсем другой оборот!
На противоположной стороне площади Мегрэ видел небольшую кондитерскую лавочку; он хорошо помнил все предметы, выставленные в витрине. Немного в стороне располагалась заправочная станция с колонкой и шлангом, который служил исключительно украшением, так как при заправке всегда использовались канистры.
Ледюк рассказывал:
– Это была великолепная идея – обосноваться в Алжире. У Самюэля быстро появилась обширная клиентура, представленная арабами и даже неграми, эмигрантами с юга…
– А его преступление?
– Два преступления! На одном из пустырей были обнаружены тела двух белых людей, которых в Алжире никто не знал. Оказалось, что они приехали из Берлина. При расследовании постепенно выяснилось, что они давно работали на Самюэля. Следствие продолжалось несколько месяцев, но обнаружить доказательства не удавалось. Потом Самюэль серьезно заболел, и из тюремного лазарета его отправили в больницу. Впоследствии сюжет криминальной драмы удалось восстановить почти полностью. Выяснилось, что берлинские друзья Самюэля были недовольны нерегулярной оплатой их услуг. Хитрец Самюэль умудрялся надувать своих сообщников. Ему пригрозили…
– И наш друг убрал их!
– За это его приговорили к смертной казни. Но приговор не был приведен в исполнение, потому что Самюэль скончался в госпитале вскоре после суда… Это все, что мне удалось узнать!
Доктор удивился, обнаружив двух мужчин, сидящих в темноте, и коротким движением руки включил свет. Затем поздоровался, положил медицинский саквояж на стол и снял свое демисезонное пальто. После этого пустил горячую воду из крана умывальника.
– Я оставляю вас, – сказал Ледюк, вставая. – Увидимся завтра.
Он не слишком обрадовался тому, что Риво застал его в номере Мегрэ. Ведь Ледюк был местным! В его интересах было сотрудничать с обоими лагерями, так как всем уже стало ясно, что существуют два лагеря.
– Выздоравливай скорее! До свидания, доктор!
Доктор, намыливавший руки, ответил неразборчивым ворчанием.
– Температура?
– Так себе, – ответил комиссар.
У него было превосходное настроение, такое же, как в начале этой истории, когда он был счастлив, что остался в живых.
– Чувствуете боль?
– Ерунда, я начинаю привыкать…
Последовали обычные действия, всегда одни и те же, превратившиеся в ежедневный ритуал, своего рода традицию.
Во время осмотра, когда лицо доктора находилось очень близко к Мегрэ, тот неожиданно сказал:
– Еврейские черты у вас выражены не очень отчетливо!
Доктор, зондировавший рану, ничего не ответил; даже дыхание у него осталось таким же ровным, как раньше. Закончив осмотр и забинтовав рану, он сообщил:
– Теперь вы можете передвигаться.
