Артур Рив - Золото богов
Не помню, чтобы Крэг когда-нибудь пугал меня так, как сейчас, когда он негромко ответил коронеру:
– Я извлек яд из крови, стерилизовал и испытал на себе самом.
На миг я просто лишился дара речи. А потом вскричал:
– Так вот что произошло? Ты ввел себе яд?!
Он спокойно кивнул.
– Ты спятил?..
– Ничуть, – ответил мой друг. – Я был предельно осторожен, проводя этот, смею сказать, необходимый эксперимент.
– Необходимый эксперимент…
Мне снова отказал язык. А Кеннеди все так же невозмутимо продолжал:
– Мне удалось извлечь из образцов крови шесть сантиграммов яда. Практически неизвестного яда. Мне требовалось узнать, как он воздействует на организм человека. Что мне еще оставалось делать? Испытать его на ком-нибудь другом?
– Боже всемогущий! – выдохнул Лесли. – И вы ввели его себе, сидя тут в полном одиночестве!
– Вы бы не позволили мне это сделать, если бы я не избавился от вас, – улыбнулся детектив.
Мне захотелось его убить.
Коронер покачал головой.
– Одно дело – испытать яд на мыши, совсем другое – превратить себя в подопытную мышь! – воскликнул он. – Нужно отдать вам должное, опыт прошел успешно, но я бы никогда не рискнул такое проделать.
Кеннеди засмеялся.
– Я начал с двух сантиграммов, то есть с умеренной дозы, – заявил он, – введенных в правую руку подкожно. Потом медленно увеличил дозу до трех сантиграммов и, наконец, – до четырех.
– Это неслыханно! – рявкнул я, и Крэг успокаивающе положил руку мне на плечо.
– Как видишь, я уже оправился от действия яда, так что доза была не смертельной. Сперва я не чувствовал никаких серьезных результатов инъекции – только легкое головокружение и апатию. Потом началась сильная головная боль…
– Бог ты мой! – прорычал я. – И тебе этого показалось мало?!
– Пять сантиграммов значительно изменили ситуацию, – увлеченно продолжал этот невероятный человек, не обратив внимания на мой вопрос. – Апатия, вялость и головокружение стали куда ощутимее. Введя же себе шесть сантиграммов – то есть всю дозу, которую я извлек из образцов крови…
– Что-о?!
– …Я пережил самый сильный в жизни испуг – буквально за несколько минут перед тем, как вы вошли в лабораторию.
Мы с доктором Лесли потрясенно переглянулись, не зная, восхищаться или ужасаться этим одержимым поисками истины следователем.
– Может, я поступил недостаточно мудро, введя себе такую большую дозу в тот день, когда и без того был не в форме из-за напряженной работы над расследованием этого дела… – добавил Кеннеди.
– Недостаточно мудро? Ты так думаешь?
Крэг обратил внимания на мой сарказм не больше, чем на мое возмущение.
– …Но, как бы то ни было, лишний сантиграмм дал настолько сильный результат, что мне подумалось: именно шесть сантиграммов и требовалось, чтобы мои эксперименты прекратились навеки.
На этот раз я не нашел нужных слов.
– Спустя три минуты после инъекции, – продолжал мой товарищ, – головокружение так усилилось, что я не смог ходить. Еще через минуту я стал быстро впадать в апатию и дышал так, что мне стало ясно: мне конец, если я не буду двигаться. Ходить, размахивать руками, все что угодно, лишь бы двигаться. Мои легкие словно склеились, мышцы груди отказывались работать. Все плыло у меня перед глазами, и вскоре я перестал бродить и схватился за край стола, чтобы не упасть. Тут я вспомнил о баллоне с кислородом и ухитрился добраться до него и включить. Мне показалось, что я провел целые часы, судорожно вдыхая воздух. Я словно пил его большими глотками. Это напомнило мне о пережитом в ниагарской Пещере Ветров, где воды в атмосфере больше, чем воздуха. Однако, когда я взглянул на часы, выяснилось, что самое худшее длилось всего минут двадцать. И все-таки эти минуты я никогда не забуду. Мой вам совет, Лесли, – если вы когда-нибудь будете так глупы, что попытаетесь повторить мой эксперимент, не превышайте дозу в пять сантиграммов.
– Поверьте, я лучше потеряю работу, чем пойду на такое, – парировал коронер.
– Сколько яда попало в организм Мендозы? – спросил Кеннеди не столько нас, сколько сам себя. – Этого я сказать не могу. Но, наверное, куда больше, чем я ввел себе. Шесть сантиграммов, извлеченные мной из небольших образцов крови, – это всего лишь девять десятых грана. Но даже такая доза вызывает практически смертельный эффект. Полагаю, я ответил на ваши вопросы?
Доктор Лесли был слишком ошеломлен, чтобы сказать хоть что-нибудь.
– Так каким же смертоносным ядом был убит Мендоза? – спросил я.
– Вам посчастливилось заполучить образец этого яда в Музее естественной истории, – ответил Крэг. – Он хранится в маленьких тыквенных бутылях или калабасах[3]. В данном случае – вот в этой тыквенной бутыли. Потеки черного ломкого вещества, которые вы видите на ее боках, образовались, когда яд наливали в сосуд. В таких сосудах его хранили те, кто получал эту отраву в результате долгого секретного процесса.
Детектив положил бутыль на край стола, чтобы мы могли внимательно ее изучить. Хотя мне после рассказа о том, что только что пережил мой друг, было жутковато даже просто глядеть на нее.
– Знаменитый путешественник сэр Роберт Шомбург[4] впервые привез это вещество в Европу, а Дарвин описал этот яд, – продолжал Кеннеди. – Теперь его продают как лекарство, стимулирующее сердечную деятельность, и его можно найти в фармакологических справочниках Соединенных Штатов. Но, конечно, применяют его в крайне малых дозах. – Он взял толстую книгу и открыл на заложенном месте: – Вот красноречивое описание действия яда. Однажды охотились два туземца. Они были вооружены духовыми трубками и колчанами, полными отравленных стрел из тонких обожженных кусков бамбука, концы которых были смазаны этим ядом. Один охотник прицелился и промахнулся – стрела отскочила от древа и поразила его самого. Вот как второй туземец описал то, что случилось потом: «Квакка получает стрелу в плечо. Ни слова. Вырывает ее, кладет в свой колчан и бросает его в ручей. Дает мне свою духовую трубку для его маленького сына. Говорит, чтобы я попрощался за него с его женой и деревней. Потом ложится. Его язык больше не говорит. В его глазах нет света. Он складывает руки на груди. Медленно переворачивается. Его губы двигаются без единого звука. Я щупаю его сердце. Оно бьется быстро, потом медленно. Оно останавливается. Квакка выпустил свою последнюю стрелу с ядом урали».
Мы с Лесли в ужасе глядели на нашего друга. Урали. Само это слово звучало зловеще. Что же это такое?
– Урали, или кураре, – медленно объяснил Крэг, – это хорошо известный яд, в который индейцы Южной Америки и индейцы в верховьях Оринокко окунают наконечники своих стрел. Важнейший его ингредиент добывается из коры растения Strychnos toxifera[5]. К этому же роду относится и Strychnos nux-vomica, о котором вы упоминали, доктор. На кончике кинжала инков должна была быть огромная доза кураре, этого смертельного яда стрел южноамериканских индейцев.
– Это становится все страшнее и страшнее! – воскликнул коронер. – А как насчет листка бумаги с предупреждением о проклятии Мансиче на «Золоте богов»? Вдруг и бумага пропитана какой-то дрянью? Может, вам и наплевать на свою жизнь, Кеннеди, но мне бы не хотелось стать жертвой кураре или другого экзотического яда!
Я задумался. Кто мог послать нам всем предупреждения? Кто, скорее всего, был знаком с кураре? Признаюсь, у меня не было на этот счет ни малейшей догадки. О кураре мог знать кто угодно из вовлеченных в данное дело людей – а мог не знать ни один из них.
Чем больше я размышлял об этом загадочном случае, тем более подлым казалось мне убийство Мендозы. И мне невольно вспомнилась красивая маленькая сеньорита, вокруг которой сосредоточились все ужасные события. Я не мог забыть, с каким страхом она относилась к сеньоре де Моше, не мог забыть и саму колоритную перуанку и нашу с ней недавнюю беседу.
– Полагаю, все уроженцы Перу, даже женщины, слышали о яде, которым индейцы смазывают наконечники стрел, – наконец высказал я свои соображения.
– Вполне возможно, – согласился Кеннеди, немедленно уловив ход моих мыслей. – Но отпечатки обуви указывают на то, что кинжал из музея украл мужчина. Кстати, уже тогда кинжал мог быть отравлен. В таком случае вору необязательно было разбираться в кураре. Скорее всего, он как раз о нем не знал, иначе не потрудился бы нанести жертве такую глубокую рану.
С того момента, как мы впервые увидели тело дона Луиса, мы не очень-то продвинулись в раскрытии тайны его смерти, но я не сомневался: мой друг рано или поздно найдет убийцу.
У Крэга был уверенный вид, тогда как доктор Лесли давно сдался и даже не пытался выработать собственное мнение. Теперь, когда наконец-то выяснилась природа яда, он был только рад передать дальнейшее расследование в другие руки.
Я был склонен считать, что доктор поступает весьма мудро.
