Элен Гремийон - Гарсоньерка
– Я никогда из этого не выпутаюсь. Если бы на теле Лисандры нашлись следы моей спермы, они заключили бы, что жену вполне можно убить сразу после любви. Прямо так и слышу, что они говорят, как выстраивают новую версию, по-новому истолковывают факты, чтобы их можно было трактовать против меня, ведь единственная история, которую им хочется написать, это история, в которой я преступник, убийца. Они почти заставили меня пожалеть о том, что Лисандру не изнасиловали, что на ее теле нет следов чужой спермы, – так я, по крайней мере, был бы спокоен… нет, не спокоен, я не то хотел сказать! Нашлись бы следы чужой спермы – с меня сняли бы обвинение, официально сняли! А сейчас я дошел до того, что стал представлять себе, каким способом мог убить Лисандру, если бы захотел, и чуть было не сказал им об этом! Я никогда бы не вытолкнул жену в окно… возможно, отравил ее… или, не знаю, подстроил аварию… Но в любом случае позаботился бы о надежнейшем алиби… Никогда, никогда, убив жену, я не мог бы оказаться на месте преступления так тупо и бестолково, как оказался… Я же все-таки умнее, я бы унес из дома кое-какие вещи, чтобы создать видимость ограбления… Нет, как бы там ни было, я не попался бы с поличным…
– Я перебью вас, Витторио. Вы говорите о предумышленном убийстве, они – о непреднамеренном. А в этом случае заранее никто ничего не продумывает. И это предоставляет следствию полную свободу: можно предположить безумие, допустить, что убийца совершил оплошность, был неосторожен, – вот вам и возможность выдвинуть не вызывающее сомнений, неопровержимое обвинение. Именно об этом и идет речь – о непреднамеренном убийстве. Ни больше ни меньше. Ссора, которая плохо закончилась. Почему вы не сказали мне, что в тот вечер поссорились с женой?
– О чем вы говорите?
– О показаниях вашей соседки. Или это ложь от первого до последнего слова? Ответьте наконец, почему вы не сказали мне, что в тот вечер поссорились с женой?
– Не думал, что это имеет значение.
– Вы не думали, что это имеет значение? Ваша ссора с женой незадолго до ее гибели? Тогда выбирайте одно из двух: либо вы рассказываете мне, что в тот вечер произошло между вашей женой и вами на самом деле, либо нанимаете другого адвоката. Говорю вам откровенно: так будет лучше для вас. И для меня тоже, я не люблю понапрасну терять время.
– Вы представляете себе, что я испытываю? Моя жизнь с Лисандрой после ссоры оборвалась. Я чувствую себя виноватым в том, что вот так ушел из дома. Это невыносимо, и потому я действительно стараюсь не вспоминать об этой ссоре.
– И все же вам придется о ней вспомнить. Мы не выбираем себе соседей.
– Сволочь… Хотя ее поступок меня не удивляет, для нее, должно быть, настал звездный час: настоящие полицейские, настоящая смерть, не сравнить с мелкими повседневными преступлениями вроде просыпанного на лестнице мусора или коляски, которую соседи со второго этажа вечно оставляют в подъезде. Подумать только – покойница! Мерзкая баба не могла не вложить в свои показания всю свою энергию и всю свою злобу! Кем ей еще быть, как не свидетелем обвинения, она только и может, что поливать дерьмом, а все это дерьмо она выдумывает в соответствии со своим пакостным видением жизни. Ну так что же она сказала? Что она смогла расслышать, прижавшись к стене своим поганым ухом?
– Не отвечайте вопросом на вопрос, меня интересует ваша версия происшедшего. Еще раз спрашиваю вас, Витторио, из-за чего вы поссорились с женой?
– Из-за ерунды.
– Если хотите знать мое мнение, следствие таким ответом не удовлетворится.
– Я не заметил, что на ней новое платье, я вообще перестал что-либо замечать, я на нее больше не смотрю, я ее больше не люблю – вот из-за чего мы поссорились, устраивает вас такой ответ?
– Это правда?
– То, что не заметил нового платья, – да, а остальное – нет, разумеется, нет.
– Стало быть, вы ушли в кино, чтобы прекратить ссору?
– Нет, я уже стоял на пороге, когда Лисандра начала меня попрекать.
– Ваша соседка говорит, что вы часто ссорились…
– Да моя соседка наизнанку вывернется, лишь бы отыскать признаки того, что не только у нее, но и у других жизнь не задалась. Ну что вы хотите от меня услышать? Раньше сплетни этой злющей бабы казались мне просто смешными, я и представить себе не мог, что когда-нибудь это обернется против меня самого. Обычная сплетница и истеричка, таких на земле миллиарды. Всякий раз, как мы с Лисандрой занимались любовью, эта психованная принималась колотить в стену, можно подумать, она нас преследовала, перебираясь из комнаты в комнату, она лупила и лупила в стену, как будто убить нас была готова за то, что мы любим друг друга… Но об этом она, само собой, умолчала? Еще бы, ведь это доказывало бы, что мы любили друг друга, – правда, следователи поспешили бы заметить, что многие люди занимаются любовью безо всякой любви.
– Ошибаетесь, об этом она как раз говорила, но в ее изложении все выглядит несколько по-другому.
– И как же?
– Она говорит, что ваши постоянные ссоры избавляли ее, по крайней мере, от необходимости слушать ваши «непотребные любовные крики», ваши – цитирую – «вопли похотливых животных», да в конечном счете ваши ссоры ее устраивали больше, все же не так непристойно… А еще она говорит, что вот уже несколько месяцев никаких криков, кроме криков ненависти, не слышала, ни один из них не наводил на мысль о возможном примирении, но ей, разумеется, и в голову бы не пришло, что все это может закончиться убийством. Она думала, что вы всего лишь очередные возненавидевшие друг друга супруги, терзающие один другого из-за того, что желание ушло и наслаждение, доставляемое телом, истощилось. «Крики тела сменились криками пресыщенной души» – вот в точности ее слова, и могу добавить, что показания вашей соседки произвели на тех, кто ее допрашивал, желаемое действие.
– Злые языки могут быть поэтичными.
– Проблема в другом – в том, что они могут говорить убедительно.
– Но ведь то, что я ссорился с женой, не означает, что я ее убил! Мы действительно в последнее время часто ссорились, она легко раздражалась, а я был поглощен своими мыслями… или наоборот, в такие минуты никогда ведь не разберешь, кто виноват, просто надеешься, что на этой ссоре все плохое и закончится, что вернутся счастливые дни… Да вы и сами, должно быть, прекрасно это знаете, и мне самому каждый день хоть раз приходилось выслушивать во время сеанса рассказ о подобных ссорах, и еще каких яростных! Поверьте, все пары через это проходят.
– Знаю. Но когда одного из двоих, составлявших пару, находят мертвым, ссора перестает быть непременной составляющей истории любви, она становится уликой.
– Да. Только, что бы ни говорили эти придурки, я не убивал Лисандру. А что еще слышала в тот вечер моя милая соседка? Надеюсь, они ее об этом спросили?
– Конечно.
– И что же она слышала?
– Ничего. Она решительно утверждает, что после вашей ссоры ничего, кроме громкой музыки, не слышала. По ее словам, все, что она слышала, – это громкая музыка.
– Не может быть.
Ева Мария смотрит на Витторио. Витторио обхватывает голову руками.
– Ну вот, теперь вы знаете сегодняшние плохие новости и понимаете, что нервы у меня на пределе. Не смотрите на меня так, Ева Мария.
– А может, это ваша соседка убила Лисандру? Тогда ясно, почему ее не изнасиловали, женщина не может изнасиловать другую женщину.
Витторио безрадостно улыбается:
– По крайней мере, вы, похоже, на моей стороне… Но нельзя кидаться на всех и каждого так, словно все – потенциальные убийцы. А те, кто ведет расследование, все же свою работу выполнили: у соседки есть алиби, она была с дочерью. Нет-нет… только не говорите, что они могли сделать это вместе. Мой адвокат прав, надо смотреть фактам в лицо – все складывается против меня, постепенно и неуклонно. Обстоятельства, расклад по времени, а теперь еще результаты вскрытия и свидетельства. Я просыпаюсь среди ночи весь в поту, ощущение такое, будто меня накрыло грозой и гроза эта не утихает… Все разладилось, а самое худшее – это похороны Лисандры…
– А с похоронами-то что?
– Лисандру хоронят завтра, и они не хотят, чтобы я там был. «По закону вы не имеете права присутствовать!» Понимаете, как далеко они зашли? Как можно не отпустить человека на похороны жены? Лисандра не оставила завещания. Это будет «обычная процедура», которую применяют в таких случаях, «типовая» месса, и я не имею права ничего сказать, ни о чем попросить, ни о какой песне, ни о каких словах, ни о какой молитве… я ни на чем не могу настаивать, они обращаются со мной так, словно я – опасный преступник и могу сбежать, воспользовавшись похоронами Лисандры. Единственное, что мне позволено, – букет цветов. Они согласились положить от меня лилии – ее любимые цветы, я всегда дарил ей лилии в годовщину нашей встречи…
– Что с вами, Витторио? Вам плохо?
