Ю Несбё - Сын
– Помогите мне, – прошептал Сонни, когда заметил их приближение.
– Конечно, – ответил Голдсруд, подмигивая Финстаду. – Две тысячи за четверть.
Он пошутил, но ему показалось, будто Финстад не совсем уверен в том, что это шутка.
Сонни покачал головой. Даже мышцы его горла и шеи были напряжены. Голдсруд вроде бы слышал, что парень когда-то считался многообещающим борцом. Может, и правду говорят, что мышцы, которые человек натренирует до достижения двенадцати лет, потом можно за пару недель восстановить в любой момент жизни.
– Заприте меня.
– Мы не запираем двери до десяти часов, Лофтхус.
– Пожалуйста.
Голдсруд удивился. Случалось, заключенные просили запереть их в камерах, когда они кого-нибудь боялись. То ли на самом деле, то ли нет. Страх – обычный спутник преступной жизни. Или наоборот. Но Сонни совершенно точно был единственным пленником Гостюрьмы, у кого не было ни одного врага среди заключенных. Напротив, они обращались с ним, как со священной коровой. И он никогда не показывал признаков страха, его психика и физическая форма позволяли ему переносить употребление наркотиков лучше, чем большинству наркоманов. Так почему же…
Парень почесал корку на месте уколов на предплечье, и тогда Голдсруда осенило. Все ранки покрылись коркой. На руках не было свежих следов от уколов. Сонни завязал и поэтому хотел, чтобы его заперли. Его мучила жажда и осознание факта, что он возьмет первое, что ему предложат, неважно, что это будет.
– Пошли, – сказал Голдсруд.
– Подвинешь ноги, Симон?
Симон поднял взгляд. Старая уборщица была настолько маленькой и скрюченной, что голова ее едва виднелась над тележкой с инвентарем. Она убирала в Полицейском управлении уже в те времена, когда Симон однажды в прошлом тысячелетии пришел туда на работу. У этой женщины имелось свое мнение по любому вопросу. Саму себя, как и всех своих коллег вне зависимости от пола, она называла «уборщицей».
– Привет, Сиссель. Уже?
Симон посмотрел на часы. Перевалило за четыре. Норвежский рабочий день официально закончился. Да, Закон о труде практически приказывал ему идти домой ради блага народа и отчизны. Обычно он на это плевал, но сейчас все изменилось. Он знал, что его ждет Эльсе, что несколько часов назад она начала готовить ужин, а когда он придет домой, она станет утверждать, что приготовила все на скорую руку, и выразит надежду, что он не заметит беспорядка, грязи и других доказательств дальнейшего ухудшения ее зрения.
– Давненько ты со мной не курил, Симон.
– Я перешел на жевательный табак.
– Молодуха тебя заставила. Детей еще нет?
– На пенсию еще не вышла, Сиссель?
– Я думаю, что у тебя где-то уже есть малец, да, и поэтому ты больше не хочешь детей.
Симон улыбнулся, глядя, как она проходится шваброй под его ногами, и снова задумался, как маленькому тельцу Сиссель Тоу удалось произвести на свет такого большого отпрыска. Ребенка Розмари. Он убрал бумаги. Дело Воллана отложили. Жильцы квартала у моста Саннербруа ничего не видели, других свидетелей не появилось. До тех пор, пока у них не будет уверенности в том, произошло ли что-то криминальное, они не могут отдавать приоритет этому делу, – вот что сказал начальник отдела и попросил Симона посвятить несколько следующих дней переработке отчетов по двум раскрытым убийствам, так как их отдел получил выволочку от прокурора, назвавшего эти отчеты «хилыми». Она не нашла формальных ошибок, а просто просила «немного углубиться в детали».
Симон отключил компьютер, накинул куртку и направился к двери. Все еще работали по летнему времени, то есть те, кто не был в отпуске, уходили с работы в три, поэтому в открытом офисном пространстве лишь изредка слышалось постукивание клавиш. Старые перегородки пахли разогретым на солнце клеем. За одной из них он увидел Кари. Она сидела, положив ноги на стол, и читала книгу. Он заглянул к ней:
– Сегодня нет ужина с друзьями?
Она машинально захлопнула книгу и посмотрела на него со смешанным чувством раздражения и стыда. Симон бросил взгляд на название книги: «Корпоративное право». Кари прекрасно знала, что у нее нет никакого повода испытывать угрызения совести, сидя на работе и читая книгу из университетской программы, поскольку более важного дела для нее никто не нашел. Такова специфика убойного отдела: нет убийства – нет работы. И Симон сделал вывод, что она покраснела от стыда, поскольку осознавала, что университетский экзамен заберет ее отсюда и она не оправдает надежд работодателя. А раздражение было вызвано тем, что, даже зная о том, что в принципе у нее нет никакого повода испытывать угрызения совести, она захлопнула книгу при его появлении.
– Сэм проводит выходные на западном побережье, занимается серфингом. А я решила почитать здесь, а не дома.
Симон кивнул:
– Работа полицейского не всегда увлекательна. Даже в убойном отделе.
– Тогда почему вы стали следователем по раскрытию убийств?
Она сбросила туфли и поджала босые ноги под себя. Как будто ждет подробного ответа, подумал Симон. Возможно, она относится к тем людям, которые предпочитают любую компанию одиночеству, которые лучше будут торчать в почти пустом офисе в надежде с кем-нибудь пообщаться, чем сидеть в полном покое в собственной гостиной.
– Хочешь – верь, хочешь – не верь, но это был протест, – ответил Симон, присаживаясь на край стола. – Мой отец был часовщиком и хотел, чтобы я продолжил его дело. А я не желал становиться бледной копией отца.
Кари обвила руками длинные ноги, похожие на лапки насекомого:
– Вы когда-нибудь жалели об этом?
Симон посмотрел в окно. Из-за жары воздух на улице дрожал.
– Люди богатели, торгуя часами.
– Только не мой отец, – ответил Симон. – Он тоже не любил подделки. Он отказывался следовать моде и продавать дешевые подделки и пластиковые электронные часы. Он считал это путем наименьшего сопротивления. Он красиво обанкротился.
– Вот как. Тогда я понимаю, почему вы не захотели стать часовщиком.
– Ну, я все равно в какой-то степени стал часовщиком.
– Как это?
– Криминалист. Эксперт по баллистике. Траектория пуль и все такое. Это почти то же самое, что сидеть и подкручивать винтики в часах. Наверное, мы больше похожи на наших родителей, чем нам бы хотелось.
– И что случилось? – Кари улыбнулась. – Вы обанкротились?
– Как сказать. – Он бросил взгляд на часы. – Меня стал больше интересовать вопрос почему, а не как. Не знаю, хороший ли выбор я сделал, став следователем-тактиком. Пули и раны не так беспокойны, как человеческий разум.
– Перешли в Экокрим?[4]
– Ты прочитала мою биографию.
– О людях, с которыми тебе предстоит работать бок о бок, стараешься узнать побольше. Вам надоели кровь и убийства?
– Нет, но я боялся, что они надоедят Эльсе, моей жене. Когда я женился на ней, я пообещал стараться соблюдать рабочее время и сделать свои будни менее пугающими. Мне нравилось в Экокриме, там тоже было немного похоже на работу часовщика. Кстати, о жене… – Он поднялся со стола.
– Почему же вы ушли из Экокрима, если вам там так нравилось?
Симон устало улыбнулся. Вот об этом в его биографии вряд ли написано.
– Лазанья. Думаю, она готовит лазанью. Увидимся завтра.
– Кстати, мне звонил бывший коллега. Он сказал, что видел одного наркомана, разгуливающего в воротничке священника.
– Воротничке священника?
– Таком же, как у Пера Воллана.
– И что ты сделала?
Кари снова раскрыла книгу:
– Ничего. Я сказала ему, что дело прекращено.
– Дело не имеет приоритета до тех пор, пока не появятся новые сведения. Как зовут наркомана и где он обитает?
– Гилберг. В пансионе.
– В общежитии. Как насчет того, чтобы ненадолго прервать чтение?
Кари со стуком захлопнула книгу:
– А как насчет лазаньи?
Симон пожал плечами:
– Да никак. Позвоню Эльсе, она поймет. А подогретая лазанья еще и вкуснее.
Глава 10
Йоханнес вылил воду из ведра в сточную раковину и поставил швабру в кладовку. Он вымыл все коридоры второго этажа плюс контрольное помещение, и теперь ему хотелось почитать оставленную в камере книгу. «Снега Килиманджаро». В книге было несколько рассказов, но он снова и снова перечитывал только этот. О мужчине, заболевшем гангреной. Он знает, что умрет. И это знание не делает его ни лучше, ни хуже, а только более здравомыслящим, более честным и менее терпеливым. Йоханнес никогда не отличался любовью к чтению, эту книгу ему дал тюремный библиотекарь, и поскольку Йоханнес интересовался Африкой с тех времен, когда ходил вдоль Берега Слоновой Кости и Либерии, он прочитал несколько страниц об этом совершенно невинно пострадавшем, но все же умирающем в палатке посреди саванны мужчине. В первый раз он просто пролистал рассказ. Теперь же он читал медленно, слово за словом, в поисках чего-то, что он сам не мог определить.
