Жаклин Уинспир - Незавершенная месть. Среди безумия
Мотор, мерно урча, работал на холостых оборотах. Из припаркованной у дороги машины Мейси внимательно наблюдала за Краучером, который беспокойно ходил взад-вперед по остановке, постоянно поглядывая на стену церкви, где висели большие часы. Замерз или тревожится? Мейси уловила в его движениях нервозность и страх. Краучер хочет предупредить его. Сообщить, что мы уже близко. Он идет к… Стивену Оливеру? Мейси покрутила головой по сторонам в поисках телефонной будки и увидела ее, освещенную изнутри, всего в нескольких ярдах от «Эм-Джи». Не глуша мотор, она забежала в будку, набрала номер Скотленд-Ярда и попросила к телефону Макфарлейна. При этом Мейси не сводила глаз с Краучера.
– Слушаю!
– Это Мейси Доббс.
– Что-то выяснили?
– Я звоню из телефона-автомата на Мэрилебон-роуд, недалеко от Юстон-роуд. Я преследую человека по имени Краучер, он больничный привратник. Кажется, он идет к нашему отравителю.
– Почему вы так думаете?
Мейси задумалась. Сказать прямо и честно? Сослужит ли ей службу грубая правда?
– Я просто чувствую. Аргумент для вас неубедительный?
– Чертовски более убедительный, чем все эти писульки на доске. Мы вас найдем. Не рискуйте. – В трубке послышались короткие гудки.
Мейси вернулась в «Эм-Джи», как раз когда Краучер сел в следующий автобус. Она поехала за ним по Мэрилебон-роуд, складывая в одно целое события последнего часа, с того момента, как обратилась к Краучеру за помощью. Может быть, он так спешно покинул больницу только потому, что она задержала его своими вопросами? Может, именно поэтому он торопился на автобус, тогда как в другие дни, окончив работу, успевал добраться до остановки размеренной походкой? На секунду Мейси усомнилась в собственных предположениях, но тут же покачала головой. Нет, она точно знала, куда направляется Краучер.
Туман стал настолько плотным, что, если бы не фары автобуса и уличные фонари, отбрасывавшие неясные тени, она бы и не заметила, как Краучер спрыгнул с задней площадки и пошел по Юстон-роуд, а затем свернул на Уоррен-стрит. В это мгновение Мейси ощутила, будто в затылок вонзились острые льдинки. Это болезненное покалывание всегда служило ей предупреждением об опасности и ни разу ее не подводило. Когда боль стала постоянной и пульсирующей, Мейси задумалась: а не находился ли безумный автор писем все это время у нее под носом?
Она еще немного проехала за Краучером по Уоррен-стрит. В предновогодний вечер улица была более оживленной и шумной, чем обычно, – гуляки заходили и выходили из пабов, – поэтому Мейси припарковала автомобиль так, чтобы его могла увидеть полиция, и продолжила следовать за Краучером пешком. Где же Макфарлейн? Возможно, за ней уже незаметно наблюдают, «ведут» ее?
Краучер шагал и шагал, а Мейси недоумевала, почему он не вышел из автобуса раньше, напротив станции метро «Грейт-Портленд-стрит», ведь оттуда можно было просто перейти на другую сторону улицы. Она увеличила дистанцию. Ей пришло в голову, что Краучер может догадываться о слежке и проверяет свою догадку, кружа на пути к цели. Чем больше Мейси удалялась от густо заселенного района Уоррен-стрит, тем яснее понимала, что действует на свой страх и риск.
Снова поворот, на этот раз в северную часть Кливленд-стрит. Краучер змеей петлял по соседним улочкам, пока наконец не остановился перед ступеньками, ведущими в подвальный этаж. Он обернулся, и Мейси пришлось отступить в тень. В сумраке она видела только расплывчатый силуэт, однако поняла, что Краучер начал спуск, лишь убедившись в отсутствии «хвоста». Мейси осторожно приблизилась к дому и огляделась по сторонам, оценивая обстановку.
Про окрестности Фицрой-сквер – а Мейси находилась недалеко от площади – говорили, что здесь пэр может преспокойно ужинать рядом с сапожником. И действительно, благоустроенные отдельные дома стояли тут бок о бок с убогим наемным жильем, роскошь соседствовала с трущобами, гулкие особняки на двоих – с тесными однокомнатными квартирками, хозяева которых не задавали жильцам лишних вопросов, пока те платили ренту. Одним приходилось видеть в окно лишь закопченные стены, другие могли порадоваться цветам в крохотных садиках, где буйство цветов восставало против унылой серости зданий, пропитанных дымом и сыростью. Краучер пришел к кому-то, кто явно жил за чертой бедности, обитая в отвратительной дыре без горячей воды. Только последний нищий согласился бы на темный грязный угол, где по ночам жильцы растворялись во мраке, да и днем казались невидимками. Здесь царили безысходность и отчаяние, липкая сырость холодила кровь в жилах, до последней капли высасывала тепло и надежду.
Перегнувшись через металлические перила, Мейси заметила бледный, постепенно нарастающий свет масляной лампы, как будто обитатель квартиры привык находиться в темноте и подкрутил фитиль только ради гостя. Она уняла сердцебиение, прижав правую руку к животу на три пальца ниже талии, чтобы выровнять дыхание и свободно двигаться. Напоследок оглянувшись – даже если Макфарлейн нашел ее, и подмога уже в пути, ждать больше нельзя, – Мейси спустилась по ступенькам и встала у стены рядом с окошком. Через несколько секунд послышались шаркающие шаги, и Мейси услышала голос. Голос, несомненно, принадлежал тому самому человеку, которого она искала. Он произносил слова невнятно, словно рот у него был набит вязкой кашей. В какой-то момент человек захлебнулся хриплым, булькающим кашлем и смог заговорить вновь, только когда отдышался.
– Краучер, не нужно меня опекать, я сам могу о себе позаботиться. Спасибо, что принесли поесть.
– Вам нужно следить за собой, сэр, лучше питаться. Я всегда могу раздобыть вам еды.
– Не беспокойтесь, в любом случае все скоро закончится.
– О чем это вы, сэр? О чем? – Голос Краучера сорвался на визг, точно от столкновения с неизбежным.
Мейси нахмурилась. Судя по интонациям, привратник пытался как-то удержать жильца, но против своей воли оказался безоружен.
– Все уже почти кончено. В полночь они увидят.
– Нет, нет, пожалуйста, сэр, не надо. Я больше не могу вас прикрывать. Сегодня вечером эта Доббс опять приходила к доктору Лоуренсу. Как снег на голову, без звонка, просто взяла и заявилась в больницу. Эта женщина разыскивает вас, сэр, и непременно найдет. Я таких знаю, она настоящая полицейская ищейка.
«Закрой рот и уходи. Сейчас же, – одними губами прошептала Мейси в холод ночи, зная, что Краучер играет с огнем. – Ни слова больше, уходи немедленно».
– Сэр, вам нужно лечь. Давайте я налью бульона или чаю. Я принес кое-какой снеди, видите? Улов сегодня невелик, но вам хватит, чтобы продержаться.
Мейси поморщилась от звона и грохота. Что-то полетело на пол, наверное, горшочек, банка или что-то еще. Человек смахнул дары Краучера со стола? Мейси затаила дыхание и прислушалась.
– Прекратите жалеть меня и не смейте указывать, что мне делать! – Произнося слова, неизвестный издавал губами втягивающие звуки.
«Это он, он!» – подумала Мейси.
– Я только хочу помочь…
От звука глухого удара лицо Мейси исказилось. Человек зашел слишком далеко? Ударил Краучера – может быть, крепкой тростью с металлическим наконечником или медной ручкой? Мейси представила, как трость под определенным углом с силой бьет по голове, и поняла, что Краучер упал и, вероятно, лишился сознания, а то и вовсе умер.
Мейси закрыла глаза и попросила Бога, в существовании которого так часто сомневалась, о помощи, ибо чувствовала нутром: покинув дом, этот человек пойдет убивать, и его жертвами станут сотни и тысячи. Вдалеке пробили часы. Половина девятого. Площадь перед собором Святого Павла уже заполняется людьми, многие сидят в пабах. Стоит лишь пройтись по Шарлотт-стрит, чтобы увидеть, как богатые и бедные вместе веселятся и пируют, провожая старый год. Мейси неслышно поднялась по ступенькам и осмотрелась. Никого из Особой службы. Совсем никого. Она надеялась, что полиция увидит ее приметную «Эм-Джи» и сразу же прочешет окрестные улочки. Если человек собрался выходить, нет времени дожидаться подмоги. Мейси должна остановить его, пока он не ступил за порог. Она его не выпустит. Пусть даже ценой собственной жизни.
Опустив стул, человек смотрел, как из проломленного черепа Краучера вытекает кровь, собираясь в лужицу. Человеку стало холодно, и не из-за того, что комната не отапливалась. Во всяком случае, он давно привык к зябкой сырости, хотя порой из-за нее обессиливал настолько, что не мог высунуть носа из-под одеяла. Нет, это был иной, леденящий душу холод. Оцепенение охватило человека, распространилось по жилам, как ртуть, набегающая по столбику термометра, заполонило собой каждую клеточку его тела, лишило всяких чувств, всякого страха, поэтому, разглядывая Краучера, который уже начал коченеть, человек не испытывал эмоций. Ни стыда, ни ужаса, ни скорби… ничего. Если у него и осталась душа, ее он тоже не чувствовал.
