Жаклин Уинспир - Незавершенная месть. Среди безумия
– Он был блестящим ученым, однако…
– Таким?
Профессор Гейл провел ладонями по лицу, затем потер подбородок. В этот момент он походил не на рассеянного профессора, а на человека, взвалившего на себя непомерно тяжелый груз.
– Если не возражаете, поговорим в моем кабинете, мисс Доббс. Только сначала нужно пройти полную процедуру дезинфекции. В женской раздевалке увидите коробку, куда нужно будет бросить комбинезон, колпак, перчатки и маску. Дальнейшие инструкции на стене. Встретимся в коридоре. Надеюсь, ваш Эркарт подольше задержится в столовой.
Мейси в точности выполнила все инструкции. Когда она вышла в коридор, Гейл уже ждал ее. Кабинет профессора располагался недалеко от первой лаборатории, и если в Оксфорде его стол был завален бумагами под самый потолок, то здесь, наоборот, лежало всего несколько папок. У стены стояли шкафы с навесными замками, помещение также запиралось на два ключа. Профессор пододвинул Мейси стул, включил электрический камин и уселся за свой стол напротив нее.
– Стивен Оливер еще до войны был любопытным образчиком. В Оксфорд он поступил семнадцати лет от роду. За всю мою преподавательскую карьеру я не встречал более блестящего студента. С другой стороны, ему не хватало, так сказать, навыков общения, хотя натура у него была отзывчивая.
– В чем проявлялся недостаток социальных навыков?
Гейл пожал плечами:
– Во всем, что касалось лабораторной деятельности, он был безупречен. Легко готовил курсовые работы, выступал с докладами перед студентами… Зато если его звали в паб пропустить по кружке пива, складывалось впечатление, что он попал туда впервые. Стивен испытывал трудности и в общении с женщинами. Учитель сказал бы про такого ученика: «Этот ребенок не умеет играть».
– То есть вы знали его в течение какого-то времени?
– Да, он был моим студентом. Позже он углубился в лабораторные исследования, и к тому времени, когда правительство привлекло всех нас к проблеме противодействия химическому оружию, которое применял противник, Стивен уже полностью состоялся как ученый муж.
– Расскажите, как он погиб.
– Это довольно… сложно.
– В каком смысле?
– На передовой у Стивена повредился рассудок. Видимо, ему было труднее, чем остальным, еще до отправки на линию фронта.
– Что вы имеете в виду?
– Грохот взрывов влиял на психику многих людей. Даже отдаленные раскаты, не говоря уже о звуках разрывающихся снарядов, нескончаемых «бух» и «бабах». Я пытался не допустить его отправки на передовую, однако… кругом царил хаос, мисс Доббс.
– Да, я знаю. – Мейси помолчала. – Значит, с фронта он вернулся не таким, как раньше.
– Ему поставили диагноз «невроз военного времени», сразу же отправили назад в Англию и упрятали в сумасшедший дом.
– А почему не в военный госпиталь, куда помещали солдат с нервным истощением?
– Строго говоря, он не был военным. Кроме того, как я уже сказал, вокруг был полный хаос. Он попал в психиатрическую лечебницу.
– У него была семья?
– Ах да, семья…
– Простите?
– Родители Стивена, отец и мать, пришли в ужас, увидев сына. Представьте себе молодого мужчину, у которого изо рта течет слюна и который не способен контролировать большинство физиологических функций. Он страдал тремором и очень болезненно реагировал на звуки.
Мейси кивнула:
– Понятно. Разве родители не пытались перевести сына в другое место? Его вообще выписали домой?
– Нет. Родители заявили, что не в силах взвалить на себя такое бремя. Оба всецело отдавались работе в сиротском приюте, только этим и жили.
Мейси осенила догадка:
– Они всем говорили, что их сын погиб, так? Стыдились его, считали унизительным тот факт, что их талантливый отпрыск превратился в трясущегося калеку?
– Да. – Профессор Гейл посмотрел в лицо Мейси. – Однако на какой-то период ему стало лучше.
– Насколько лучше?
– Настолько, что он снял квартиру в Оксфорде и вернулся к научной работе в университете. В сущности, режим шел Стивену на пользу. Постоянный распорядок дня, трудовая дисциплина ученого – все это помогало ему контролировать собственное поведение. Однако, насколько мне известно, с родителями он так и не общался.
– Что с ним произошло дальше?
– Случился рецидив. Мы перевезли его сюда, чтобы он продолжал работу. – Профессор вскинул ладонь. – Знаю, знаю, вы можете усомниться в целесообразности этого решения, и все-таки, не забывайте, Стивен был гениальным ученым. Мы создавали антидоты ко всем видам газов, используемых германской армией, а также анализировали новые разработки противника. Вдобавок мы трудились над созданием собственного химического оружия, начиная от ядов для уничтожения посевов в Германии и заканчивая веществами нервно-паралитического действия.
– И для него это оказалось слишком: болезнь вновь обострилась, – высказала догадку Мейси.
– Да. По зрелом размышлении этого стоило ожидать. Стивен ставил эксперимент на собаках и вдруг практически у нас на глазах превратился в совершеннейшего безумца. К счастью, рядом находился один из наших психиатров, который сумел взять ситуацию под контроль.
– Стивена опять поместили в психиатрическую лечебницу, верно?
– Откуда вы… Вы ведь знаете?
Мейси со вздохом встала и принялась мерить кабинет профессора шагами.
– Психиатром был доктор Энтони Лоуренс, так? Он забрал Стивена в одну из больниц, где работал сам.
– Вы правы.
Походив туда-сюда, Мейси остановилась у стола.
– Если не ошибаюсь, Стивен Оливер опять поправился.
– Да.
– И вы нуждались в нем, поэтому он снова вернулся к работе. До следующего срыва.
Гейл кивнул:
– Бедняга, он и по сей день в сумасшедшем доме.
Мейси отрицательно покачала головой:
– Напротив, я полагаю, его выписали год, самое позднее полгода назад.
Профессор Гейл подпер ладонями подбородок.
– Значит, это Стивен. Жуткий яд, от которого только что умер пес, – дело рук Стивена.
– Не могу утверждать наверняка, однако думаю, так и есть.
Дверь без стука распахнулась настежь.
– Простите, что прерываю совещание ученых умов, вы мне нужны. – Эркарт показал на Мейси.
Она протянула ладонь Гейлу для рукопожатия.
– Спасибо, профессор. – Мейси двинулась вслед за Эркартом, но у двери обернулась: – Вы подозревали его еще до того, как вам привезли образец. Почему же вы ничего не сказали?
– Я… не хотел в это верить. Я знал, что с ним не все в порядке, но… Понимаете, по работе мне часто приходится общаться с натурами, гм, эксцентричными… Кроме того, он блестящий ученый…
– И крайне опасный преступник.
Мейси вышла в коридор, а Эркарт, не слышавший ее разговора с профессором, заглянул в кабинет и уведомил Гейла, что свяжется с ним утром – «узнать, как движется дело». Персоналу Малберри-Пойнт было приказано работать круглосуточно.
– Что случилось? – осведомилась Мейси, еле поспевая за Эркартом к ожидавшему их «Вулсли».
– Только что позвонил Робби. Надо отдать ему должное за этот благородный поступок, обычно он не столь любезен с нашим отделом. Должно быть, его информаторы сообщили, что мы здесь, мисс Доббс. В общем, премьер-министр получил очередное письмо, и на этот раз неприятности грозят большие.
– Что написал отравитель?
– Что кого-то ждет веселенький Новый год, или что-то в этом роде. Ваш босс опустил подробности.
– Он не мой босс. – Мейси заняла место сзади.
– Не важно, мы все равно к нему едем. Можете пересесть в вашу игрушечную машинку и следовать за нами в Скотленд-Ярд.
«Вулсли» тронулся. Когда они миновали пропускной пункт, Мейси задумалась, не сообщить ли Эркарту, что знает имя автора писем. Она уже собралась похлопать его по плечу, но отдернула руку. Что-то ее останавливало. Стивен Оливер подходил на роль отравителя по всем статьям, и все же внутренний голос советовал Мейси не торопиться, не раскрывать карты.
Автомобиль постепенно набирал скорость. Мейси устроилась поудобнее. Может быть, работая под началом Макфарлейна, она решила придержать информацию лишь из тех соображений, что он должен узнать обо всем первым?
Я всегда, всегда знал, что умру в одиночестве и рядом со мной не будет ни любящей жены, ни матери, никого, кому бы я мог сказать последнее «прости», поэтому придется кое-кого прихватить с собой на тот свет. Во имя прошлых времен. Сегодня я отправлюсь на смерть, как на вечеринку. Интересно, эта Мейси Доббс, которая пыталась спасти Иэна, тоже собирается на праздник? Я несколько раз наблюдал, как она шла через площадь или направлялась к метро. По-хорошему, она уже должна была бы меня найти. Не такая уж эта умница и умная. Правда, всегда подает монетку в протянутую руку. Мелочь для детишек, нищих, безумцев. Да, мне бы хотелось забрать ее, она составит приятную компанию. А Краучера я с собой не возьму, несмотря на его жалость ко мне. Жалость. «О, мне так жаль», – сказала какая-то дамочка, проходя мимо меня на улице. Больше я ее не видел. Так же как не видел родную мать, испугавшуюся сумасшедшего, в которого превратился ее сын. Хотя это уже не имело значения. Она и без того почти меня не знала.
