Антология - Пустой дом Шерлока Холмса (сборник)

– Да, – наконец раздался голос Джеймса Андервуда.

– Сын! – сверкнул глазами Эверет.

– Они и так узнают! – крикнул ему Джеймс.

– Нам ничего не надо узнавать, я и так это знал. Это было видно, еще когда я осматривал ее тело, и то, как это сказал ваш отец, наводит меня на мысль, что и он об этом знал, но не одобрял, – высказался Холмс.

В глазах Андервуда горело адское пламя, но он взял себя в руки и умерил свой тон.

– Да, это так. Моя Дезире ждала ребенка. И только поэтому они собирались пожениться. Я сказал ей, что буду счастлив отослать ее, чтобы она спокойно избавилась от ребенка, а всем сообщу, что она уехала на длительный отдых. Какое-то время она размышляла над моим предложением, но этот негодяй заставил ее передумать. Потом, как я понимаю, он одумался, только вместо того, чтобы отпустить, он ее отравил.

– Мистер Андервуд, вы знаете парфюмера мистера Уитекера с Брик-лейн? – спросил Холмс.

– Нет, в жизни не слышал об этом человеке. Что у меня общего с парфюмерами?

– Интересно, – протянул Холмс. – А как вы тогда объясните вот это? – Он положил перед Андервудом их совместную с Уитекером фотографию.

Но не успел тот сказать и слова, как откуда-то из глубины квартиры послышался шум.

В комнату вбежал мужчина:

– Они напали на след, Эверет, я уезжаю из города.

– О, мистер Уитекер, как мило с вашей стороны присоединиться к нам, – приветствовал его Холмс.

Потрясенный парфюмер совсем не ожидал увидеть перед собой только что побывавших у него людей.

– Уотсон, хватайте этого человека!

Доктор бросился вперед и схватил Уитекера.

– Что происходит? – заволновался Джеймс Андервуд.

– С прискорбием извещаю, что убийца вашей сестры – ваш отец.

– Вы бы сделали то же самое, если бы ваша дочь выходила замуж за мерзавца, подобного Мортимеру! Его богатенькое семейство привыкло покупать все и вся. Ему были нужны только ее деньги, а я этого не потерплю! Я отобрал то, что ему было нужно в первую очередь, – ее деньги!

– В этом вы ошибаетесь, мистер Андервуд. Деньги здесь были абсолютно ни при чем, – возразил Холмс.

– Как вы передали ей духи? – спросил Уотсон.

– Кажется, это сделал я, – отозвался Джеймс Андервуд. – В прошлые выходные Дезире праздновала помолвку, и я знал, что мистер Мортимер планировал подарить ей духи. Я спросил отца, где находится магазин мистера Уитекера, и посоветовал Сэму идти туда.

– А вы проследили за мистером Мортимером и уговорили мистера Уитекера, чтобы он продал ему флакон с жидким цианидом, взамен пообещав поделиться страховкой дочери? – подвел итог Холмс, глядя на старшего Андервуда. Он вытащил из кармана пару наручников. Джеймс взял отца под руку, а Уотсон подтолкнул парфюмера к Холмсу.

Вызвали Лестрейда, и Андервуда и Уитекера арестовали. Затем их судили и посадили в тюрьму за убийство бедняжки Дезире.

Джеймс съехал с квартиры, где они жили с отцом, продал все его вещи и никогда его не вспоминал.

Мистер Мортимер, узнав, что Дезире пала жертвой отцовской одержимости, замкнулся в себе и перестал бывать в обществе, – горе сломило его. Больше о нем не слышали.

Катерина Матильда Луиза Хоффнер

Последний спокойный разговор

Постой со мной здесь, на террасе, потому что это может быть последний наш спокойный разговор.

Холмс мягко взял меня за рукав и повел на маленькую террасу, располагавшуюся позади прекрасного дома, которому пришлось повидать немало зла. Мы уехали от фон Борка связанными, сидя в машине спиной вперед. Холмс прикурил нам обоим сигареты с видом человека, пишущего последнюю главу в деле всей своей жизни.

– Что вы имеете в виду? – спросил я нарочито бодрым тоном. Это было непросто, потому что в какой-то момент вечер внезапно стал холодным и неуютным, а лунный свет напомнил о давно ушедших днях и навеял мысли о неясном будущем.

– Только то, что мы можем больше не увидеться, Уотсон. – Мрачный голос моего друга будто сгустил пространство между нами.

– Вы имеете в виду завтрашний день?

Холмс улыбнулся, по-прежнему не отводя глаз от темной линии горизонта над водой.

– Я имею в виду вообще, Уотсон.

– Но, Холмс, бросьте…

– Я совершенно серьезен, Уотсон. Вы же знаете, я всегда говорю правду. – Он быстро взглянул на меня и вернулся к своей сигарете. Вечер, казалось, стал еще холоднее.

– За исключением вашего разговора с фон Борком пару минут назад, – ответил я так решительно, как смог, отчаянно желая удержать его взгляд еще на одно мгновение.

Холмс пожал плечами и отмахнулся. Длинные бледные пальцы зачерпнули облако дыма и отбросили его в сторону.

– Это было совсем другое дело, и вы понимаете, о чем я.

Он глубоко вздохнул и покачал головой. Этот жест был мне хорошо знаком.

– А правда заключается в том, Уотсон, – продолжил он, все так же глядя куда-то вдаль, – что еще до рассвета эта страна вступит в войну, и покой и благоденствие сменятся беззаконием и смертью. Убийство в Бирлстоуне станет лишь каплей в океане бесчеловечных преступлений. Кто знает, что с нами будет, Уотсон? Вы вернетесь в армию, а я продолжу работать на правительство, а что будет дальше? Вы же понимаете, что захват фон Борков – только начало.

Мы немного постояли в полной тишине. Внезапно меня охватило болезненное чувство, такое же, какое я ощущал все те годы, когда считал, что Холмс встретил свою смерть в струях Рейхенбахского водопада вместе с профессором Мориарти. И снова мне почудилось, что мир вокруг меня замер.

День умирал, и вот уже единственным источником света было звездное небо над нами. С тяжелым сердцем я развернулся, чтобы вернуться к машине, как вдруг с огромным удивлением услышал, что Холмс тихо смеется. Он явно думал о чем-то приятном и далеком. Только вот о чем, я не знал, мне никогда не удавалось угадать ход его мыслей.

– Что, Холмс? – Мой голос был безжизнен, почти мольба, чуть громче шепота. Все же не существовало ни иной силы на этой земле, ни иного человека, способного так раздразнить во мне любопытство, как тот, кто сейчас стоял возле меня.

Он улыбнулся, на этот раз шире, и снова вернулся к действительности, но лишь для того, чтобы взять меня с собой в наше прошлое.

– Помните тот вечер в Сток-Моран, Уотсон? Я знаю, с тех пор прошло много лет.

Внезапно я почувствовал, как камень упал с моей души, стоило ему напомнить об одном из наших приключений, которые со временем стали составлять суть моей жизни.

– Конечно помню, – вырвалось у меня. – Наша первая слежка. Да я больше в жизни так не нервничал!

– Да, это было одно из самых необычных и интересных дел, – согласился Холмс.

– Едва ли необычнее дела союза рыжих, – запротестовал я, чувствуя, как ко мне возвращаются воспоминания о годах совместной работы.

Холмс громко захохотал, вспомнив рыжеволосого клиента и тайну, которая некоторое время окутывала его самого и его маленькую мастерскую.

– Да уж, Уотсон, не необычнее.

Явно охваченный воспоминаниями, Холмс неожиданно заговорил приподнятым тоном. Я, как всегда, старался не отставать от него, и мы стали вспоминать наши старые дела и удивительные приключения, как будто все это происходило вчера.

В какой-то момент я мог поклясться, что на дворе был не август 1914-го, и мы стояли не на террасе в мире, замершем на пороге войны. Я даже чувствовал тепло и потрескивание огня, как будто мы снова сидели друг напротив друга в нашей квартире на Бейкер-стрит. Снаружи в закрытые ставнями окна стучался дождь, а ветер гнал мимо клочья густого тумана, в то время как мы тихо пили чай: я – держа в руках вечернюю газету, а Холмс – свой извечный блокнот. Внизу миссис Хадсон готовила ужин, и дивный запах медленно поднимался вверх по лестнице, пробуждая во мне сильнейший аппетит.

И все мое существо преисполнилось ностальгией по Бейкер-стрит: табачный дым, от которого по вечерам у меня вечно щипало глаза, мягкие звуки волшебного творения Страдивари утром по воскресеньям, прекрасный вид из окна на улицу, магазины и людей, радостное возбуждение при появлении нового клиента.

Холмс был прав. Прошло много лет, и пусть будущее непредсказуемо, но прошлое изменить невозможно. Никто не отнимет у меня лет, проведенных на Бейкер-стрит, 221b, в самом центре Лондона. Что бы ни случилось дальше, это место навсегда останется для меня домом.

– Нам действительно было весело, Уотсон, – неожиданно сказал Холмс, будто отвечая на мои мысли, а не на слова.

Он повернулся ко мне. Да, прошло много лет, и теперь, стоя всего в нескольких футах от него, при свете луны я замечал на его лице сеть морщинок вокруг глаз и губ, впалые щеки и серебряные нити в волосах цвета воронова крыла. «Он уже немолод», – напомнил я себе и вдруг осознал, что за два последних года мы с ним практически не виделись.

– Времена меняются, Уотсон, и боюсь, нам не остается ничего другого, как измениться вместе с ними. – В его чуть охрипшем голосе теперь слышался акцент, вероятно возникший после общения с американцем.