Ядовитый воздух свободы - Анна Викторовна Томенчук
Метье промолчал и отвернулся.
Телефон Грина пискнул. Аксель активировал экран и, увидев короткое сообщение от Оуена, улыбнулся. Приятно оказываться правым даже в мелочах. Обычно если Грин приходил к какому-то выводу, тот подтверждался. Но сейчас это получилось почти театральным. Меньше минуты с момента догадки до доказательств.
— Скажите, Мария Тейн находилась с вами в автомобиле, когда вы сбили ее дочь? Чем вы занимались, что не заметили девочку? — с некоторым нажимом спросил Аксель Грин, не отводя взгляда с блестевшего от пота лица мужчины.
Если бы не наручники и цепи, Жанак обязательно бы вскочил с места. Он бросился вперед, но остался висеть на цепях, чуть не ударившись о стол. Голова дернулась, мужчина чуть слышно выругался. Сел. На его лице отразилась ярость — холодная, расчетливая, почти звериная ярость. И это выражение Грину было знакомо. Именно так на него смотрели убийцы. Все те бесчисленные злодеи, которых он вычислял и ловил. А когда-то давно еще и нейтрализовывал. Аксель почувствовал фантомную тяжесть пистолета в перевязи, инстинктивно откинулся на спинку кресла, скрываясь в тени, и прикоснулся пальцами правой руки к левому боку. Сейчас при нем не было оружия. Но обычно в такие моменты было.
— Зачем вы пытались меня убить, Метье? — негромко спросил Грин.
Жанак вяло покачал головой, мол, не знаю или не скажу.
— Посмотрите на меня.
Метье повиновался, и их взгляды снова встретились.
— В вашей квартире обыск, — решил перейти в наступление детектив. — Мы нашли компоненты самодельного взрывного устройства. Экспертиза на соответствие тому, которое подложили в мою машину, займет сутки, может, больше. Все это время вы можете сидеть в изоляторе и думать о том, что просрали единственный шанс получить снисхождение в суде. Вместо чистосердечного вы пытались водить меня за нос.
— Но вы не могли ничего найти в квартире! Это решительно исключено! Не в квартире.
— А где?
— Я…
Телефон Грина зазвонил. Аксель взял трубку, не сводя взгляда потемневших глаз с лица Жанака.
— Это Тодд, — счастливо сообщил криминалист. — Я тут в дачном домике вашего товарища. Добрался. Передайте агенту Стич спасибо за оперативный розыск адресов. Ну не скажу, чтобы ваш Жанак был криминальным авторитетом, но компоненты СВУ я нашел. И на первый взгляд они соответствуют вашей бомбе. Но это еще не все, детектив. Я тут обнаружил фотографию одной дамы. Фото старое, ему точно больше двадцати лет, но я ее узнал.
— Дайте-ка догадаюсь…
— Да. Мария Тейн, писательница.
— Спасибо, офицер Тодд. Делайте свою работу.
— Да, детектив.
Криминалист отключился. Аксель молча положил трубку на стол так, чтобы Метье мог ее видеть.
— До этого разговора у вас был шанс дать нам недостающую информацию. Теперь нет. Рассказывайте, Метье, что вас связывает с Марией Тейн. Почему вы храните ее фотографию и почему вы спустя столько лет защищаете эту женщину?
Глава девятнадцатая
Констанция Берне
Май 1967 года
Спутник-7,
лаборатория «Сигма»
Господи, что она наделала, как она могла прикрыться именем мужа? Неужели она забыла, что творил названный братец, когда они были подростками? Воспоминания о бесчисленных жертвах его ревности и жестокости в отношении животных и даже людей навалились на нее, прорвав выстроенную за неполных два десятилетия плотину. Констанция сбежала из дома в шестнадцать. И постепенно вытеснила из памяти все, что происходило, все, что она переживала, весь тот кромешный ад, который он называл любовью. Одержимость! Вот как это называется. Все началось, когда ей исполнилось одиннадцать, а ему двенадцать. Она быстро хорошела: светлые глаза, темные волосы и фарфоровая кожа делали ее похожей на дорогую игрушку. Отец радовался и говорил, что когда-нибудь ее личико будет светиться на билбордах. А брат мрачнел. Сначала молчал, бросая на нее бесконечные злые и задумчивые взгляды, а потом попытался ее поцеловать. Это было неловко и по-детски.
Прикосновение его теплых губ ей понравилось, вызвав в теле волну странного возбуждения. Теперь-то Констанция знала, что детская сексуальность раскрывается гораздо раньше и то, что она почувствовала в одиннадцать, действительно являлось легким возбуждением. Брат был красив и сравнительно высок для своего возраста, темные кудри, выразительные глаза, упрямство за пределами возможного. По нему сохли все одноклассницы, но он выбрал ее, потому что, как он тысячу раз говорил ей, «ни у кого не было таких бесстыжих серых глаз».
Первый год или два она чувствовала себя королевой. И мирилась с легкими ограничениями «не ходи с другими», «после школы домой», «посиди рядом, только ты можешь поднять мне настроение» даже с некоторым энтузиазмом. Он все время что-то придумывал, чтобы наполнить ее досуг яркими событиями, впечатлениями, ниточка за ниточкой привязывая девушку к себе, чтобы ни одной сферы жизни без его влияния у нее не осталось. И она чувствовала себя счастливой в этой золоченой клетке. Ей нравилось проводить время с двоюродным братом, нравились их разговоры. Брат был начитан и суров, он пересказывал ей книги, мифы, познакомил ее с химией и анатомией. Они часами изучали работы да Винчи и рисовали схемы строения тела человека. А потом переключались на портреты или фантастические картинки, играя в игру «а нарисуй нашу жизнь».
К его четырнадцати все изменилось. Теперь Констанция знала, что такое пубертат и как меняется тело мальчика в тринадцать-четырнадцать, но тогда искренне не понимала, почему он вдруг стал злой и порывистый, а его забота стала для нее тюрьмой. А потом превратилась в преследование. Они больше не рисовали и мало разговаривали, но он требовал, чтобы она постоянно находилась рядом, винил ее в том, что у него менялось настроение или происходило что-то неприятное в школе.
Отца вечно не было дома, он работал. Прислуга не совалась в детские разборки, не придавая им значения, и Констанция оказалась во власти сводного брата. Полностью. Когда он сжег ее любимую подушку, которая осталась еще от мамы, девушка не поняла, что это начало конца. За подушкой последовали некоторые безделушки из особо любимых, потом — книги, которыми она восхищалась. В школе ее начали обходить стороной, девушка не понимала, плакала, прибегая домой, кидалась в объятия брата, который только этого и ждал, и шептала, что в этом мире она не нужна никому, кроме него. А он ее поддерживал. В один из таких моментов он воспользовался слабостью, чтобы лишить ее невинности. Это было… страшно, стыдно, больно и щемяще-приятно. Она испугалась. Но больше всего испугалась, когда он выскочил из нее в последний момент и испортил семенем ее любимое платье.
Констанция закрыла лицо
