Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

– Семен, – растерялся тот. – Ты чего? Он все врет!

– Я по твоей роже вижу, как он врет! – яростно заорал Семен. – Все вы тут собрались Сеню извести! Только хрен вам! Сеня первый вас и продаст и купит!

– Ты болван, – тихо и зло сказал Мелентьев. – Сколько тебе заплатят немцы? И чем? Оккупационными марками? Золото можешь получить, подумай, дурак! Не сделай глупости!

– Где твоя Англия, а где немцы? Я что, слепой совсем?

Вошли супруги Бойко.

– Мать! – крикнул Семен. – Давай, тащи хлеб-соль! Отец! Волоки чистое полотенце!

– Как скажешь, Сенечка, – послушно кивнула мать.

– Шурка! – продолжал Семен. – Немцы войдут – ты им хлеб-соль поднесешь. А я за тобой следом – этих двоих. – Он покосился на Мелентьева и Генку. – То-то выйдет славный подарочек! – Он даже потер ладони от удовольствия. – Молодец, Семен! Голова! Шурка! Держи автомат! С этих двоих глаз не спускай! А я сейчас. Переоденусь. – Он вышел в соседнюю комнату.

Шура взяла автомат. С каждой минутой она все больше и больше мрачнела.

– А вы лихо превратили меня в своего союзника, – шепнул Генке Мелентьев. – Профессионально.

– Вы мне не союзник, – с отвращением сказал Генка. – Вы обыкновенный подонок. Грязная свинья.

– Не ругайтесь, молодой человек, – вздохнул Мелентьев. – Мне Советскую власть любить не за что. Я просто подумал: если из всех щелей вылезли теперь такие, как Семен, – что же такое немцы? И их новый порядок? Какая страшная ночь наступает, какая ночь.

– Вы же якшались с ним, – не утерпел Генка.

– Да, – кивнул Мелентьев. – Ради дела можно якшаться с кем угодно. Вы этого не поняли и провалились. Глупо. Наши страны – союзники, а мы с вами – враги.

– Бесполезный разговор, – буркнул Генка.

– Что же будет, Гена? – тихо спросила Таня.

– Умрем, милая барышня, – вздохнул Мелентьев. – Это, как я догадываюсь, ваш жених? Не давите ему на психику, иначе он наделает глупостей.

Вернулся Семен. На нем был новый шевиотовый костюм и красная рубашка с синим галстуком. Он выглянул в окно, прислушался.

– Не идут немцы-то. Мать! Давай на улицу. Как увидишь германцев, зови в дом. Поняла?

– Как скажешь, Сенечка, – послушно кивнула мать. – Идем, отец.

Старший Бойко вышел из комнаты вслед за ней.

Семен осмотрелся. Таня сидела на полу, в ногах у Генки.

– Встань, – приказал ей Семен.

Она испуганно посмотрела на Генку и медленно поднялась.

– Пойдешь со мной, – сказал Семен и похабно улыбнулся: – В спальню пойдешь. – Он скосил глаза на Генку и Мелентьева. Те молчали.

– Не тронь ее, – вдруг сказала Шура.

– Ты еще? – удивился Семен. – Отойди, – он взял Таню за руку.

Неожиданно и очень сильно Шура ударила его в переносицу. Он отшатнулся и тут же бросился на нее с яростным воплем. Загрохотал автомат. Очередь прошла над головой Семена, рассыпалось зеркало на стене. Семен присел, и в то же мгновение на него навалились с обеих сторон Генка и Мелентьев. Шура стояла с автоматом в руке и спокойно смотрела, как связывают брючным ремнем руки ее брата.

– Спасибо, – сказал Генка. Он отпихнул связанного Семена, встал и посмотрел на Мелентьева:

– Что же теперь?

Мелентьев не успел ответить. Из-за дверей, из-за окон ударили автоматы. Пули методично вспарывали стены, мебель. Вскрикнул и упал Мелентьев – пули прошили его от левого плеча до правого. Таня побежала к выходу и тоже упала. Шура выстрелила, за стеной кто-то яростно закричал, но в следующий миг Шура уже лежала на полу лицом вниз. На ее спине, на белом крепдешине кофточки медленно расплывались багровые кляксы.

Все это произошло в доли секунды. Но Генка успел подхватить автомат. Он бил короткими очередями по дверям, по окнам – всюду, где хотя бы на мгновение появлялся серо-зеленый немецкий мундир.

А связанный Семен Бойко лежал на полу. Но в эти минуты Семену еще не суждено было умереть. Генка забыл о нем в горячке боя.

Потом с потолка посыпалась штукатурка – пули пересекли его по диагонали, оставив след в виде множества черных точек. Это кто-то из немцев догадался влезть на чердак и выстрелить сквозь потолок.

Гаснущим взглядом Генка обвел комнату. «Вот и все», – подумал он и удивился, что нет в нем ни сожаления, ни горечи. Все отошло куда-то и вдруг исчезло совсем.

Немцы ворвались в комнату. Офицер подошел к дивану, увидел торчащие ноги Семена.

– Встать! – приказал он по-русски.

Семен поднялся, сказал, радостно улыбаясь:

– Вот, связали меня, сами можете видеть. Они – враги! А я – друг! От расстрела я убежал, от большевистского, можете поверить?

Офицер слушал внимательно и дружелюбно:

– Тебя отведут в комендатуру. Если не лжешь – будешь доволен.

– О-о! – захлебнулся Семен. – Мы с вами таких дел понаделаем! Таких дел.

Солдаты вывели его на крыльцо и, встав по бокам, повели. Когда повернули на соседнюю улицу, где-то совсем рядом слабо хлопнул пистолетный выстрел. Семен схватился за грудь, крикнул:

– Клавка, сволочь, нашла-таки, – и повалился на конвоира. Тот отскочил и, прижав автомат к животу, дал очередь. Тут же негромко ударил второй выстрел, и конвоир рухнул рядом с Бойко.

Второй солдат выжидал. Он держал автомат наизготове, выцеливая неясную человеческую фигуру на противоположной стороне улицы.

Фигура приблизилась. И тогда солдат отчетливо увидел женщину с пистолетом в руке.

– Хальт! – истерично выкрикнул он. – Хальт!

Женщина начала поднимать пистолет, и немец дал длинную очередь. Женщину словно переломило.

Солдат подошел к ней, ткнул дулом автомата в обмякшее тело.

Клавдия захрипела, и тогда он пристрелил ее одиночным выстрелом.

Трупы окружили немецкие солдаты. Рассматривая убитых, они возбужденно галдели, наверное, обсуждали случившееся. Кто-то из них попытался вытащить из руки Клавдии пистолет и не смог.

Офицер что-то приказал, солдаты построились и, подняв трупы на плечи, двинулись в сторону комендатуры. Когда до нее оставалось метров сто, тяжело загрохотало, к светлому вечернему небу поднялся столб ослепительно белого пламени, и здание комендатуры рассыпалось, словно было сложено из детских кубиков.

Сюрприз начальника милиции сработал вовремя.

Взрывная волна отбросила немцев. Когда офицер подбежал к сорвавшимся с петель дверям, он увидел труп Ерохина.

Взрыв на улице Сталина спас Машу. Шульц повернул обратно, не дойдя до ее дверей всего несколько шагов.

А спустя час Маша уже стояла перед одноэтажным домиком на окраине города, найдя его по адресу, который сообщил Генка «на самый крайний случай». Это была явка городского подполья.

Домик стоял на холме, город остался далеко внизу. Он был молчалив сейчас, этот город. Он присматривался. Но он уже сказал свое первое слово. И это веское слово объявило фашистам беспощадную, непримиримую войну. Не на жизнь, а на смерть.

Часть вторая

В ночь на 20-е

Товарищи, где бы ни был москвич, он обязан быть примером выдержки, организатором порядка, организатором обороны нашей столицы. Товарищи, будьте бдительны, не верьте всяким сплетням и слухам. Провокаторы будут пытаться сеять панику среди населения. Москве грозит серьезная опасность. Но борьба ведется жестокая, не на жизнь, а на смерть, и в этой борьбе мы Москву отстоим.

Звонок прозвучал отрывисто и резко. С трудом приподняв отяжелевшую голову, Коля протянул руку и снял трубку телефона. Третью ночь подряд он ночевал в своем кабинете, на Петровке.

– Полковник Кондратьев. – Коля с трудом подавил зевоту.

– Клычков говорит, из секретариата товарища Щербакова. – Голос в трубке сел, послышались щелчки и хрип, связь работала плохо. – Александр Сергеевич ждет вас через пятнадцать минут.

Вызывал первый секретарь МГК. «Что-то случилось», – подумал Коля, на ходу застегивая ремень и поправляя кобуру с пистолетом. Включил радио:

– …западном направлении ухудшилось, – говорил диктор. – Немецко-фашистские войска бросили против наших частей большое количество танков, мотопехоты и на одном участке прорвали нашу оборону…

«Это у Подольска», – решил Коля. Накануне, в специальной сводке Информбюро, с которой познакомил его начальник управления, было сказано, что в районе Подольска создалось угрожающее положение.

Коля вышел к подъезду. Только-только рассвело, и шофер спал, склонив голову на руль.

– В горком партии, – Коля тронул его за плечо, и шофер, озираясь спросонок, привычно щелкнул ключом зажигания:

– Как дела, товарищ полковник? Что слыхать?

– Ты нажми, Горохов. Я опаздываю.

По Петровке спустились до Кузнецкого моста и повернули налево. Вверх по Кузнецкому, к Сретенке, медленно двигался поток людей. Старики, женщины, дети катили коляски с пожитками, в руках у многих были чемоданы, узлы.

– Тронулась Москва, – вздохнул шофер. – К тому идет, что сдавать будем, товарищ полковник?