Ян Флеминг - Разглашению не подлежит. Осьминожка. Полковник Сун
Сон Бонда, прикорнувшего возле Ариадны на импровизированной постели из подушек, был судорожен, его мучали кошмары. Какое-то бесформенное существо — его очертания были слишком фантасмагоричны, чтобы определить их — преследовало его во сне. Бонд бежал по абсолютно гладкой мраморной поверхности. На дальнем ее конце росли геометрические деревья, совершенно одинаковые, схематичные, словно значки на чертеже архитектора. Когда он пробегал мимо них, они друг за другом беззвучно взрывались облачками пламени, не оставляя следа. Оглянувшись назад, он уперся глазами в кирпичную стену, сооруженную таким образом, что вместе с кирпичами в нее были вмонтированы жерла мортир. Отдаленный гул усилился, и стена стала падать на него. Однако, прежде чем она обрушилась. Бонд усилием воли стряхнул с себя сон, но ровный гул продолжался. Испытывая чувство алогичности происходящего даже в полусонном состоянии, Бонд встал, отогнул угол тента и выглянул наружу.
То, что он увидел, показалось ему разочаровывающее второстепенным. Не совсем еще освободившись от смутного, но тягостного воспоминания сна, Бонд апатично уставился на огромный дорогой серый мотобот, который, сбрасывая скорость, входил в залив. Очевидно, компания богатых туристов в поисках подходящего места для купания. Он лениво окинул взглядом палубу вновь прибывшего судна. Никакого движения или людей на ней не наблюдалось. Казалось, машиной управляли с расстояния по радио.
По-прежнему сонный. Бонд опустил тент и снова погрузился в сон. Он не слышал приглушенного рокота двигателей мотобота, когда тот, выполнив свою тайную миссию, отошел от берега и медленно покинул стоянку. Не мог он, само собой, знать и о прибытии мотобота в небольшую бухточку, что находилась в двухстах ярдах к востоку, и о том, что на причудливые вулканические арки разноцветных скал, которые обступали бухточку с одной стороны, был высажен наблюдатель.
Когда Бонд пробудился, сумеречный свет уже приобрел тот слабый и меланхолический оттенок тусклости, который в Греции, как нигде, делает конец дня так странно не отличимым от раннего утра. Через секунду Ариадна очнулась и перешла от по-детски глубокого сна в состояние настороженного бодрствования. Медленно моргая, она посмотрела на Бонда.
— Что будем делать?
— Что будем делать мы, я не знаю, — ответил он, целуя ее. — Знаю лишь, что буду делать я. Я буду купаться.
— И я тоже.
Пока Лицас спал, они разделись донага, и спустя несколько минут оба оказались в невероятно прозрачной воде. Бонд повернулся и улыбнулся Ариадне.
— Кажется, с твоей стороны это довольно смело? — спросил он. — Я считал, что греческие девушки предпочтут скорее умереть, чем показаться на людях в обнаженном виде.
Она рассмеялась.
— Как мало ты понимаешь! Дело не в скромности и стыде, а в социальных предрассудках. Но здесь меня никто не знает, да к тому же мы так далеко от всех, что разглядеть ничего нельзя. А тебя мне стесняться уже поздновато.
Сказав это, она размеренными и неожиданно мощными экономными гребками поплыла от берега. Бонд был поражен. Со всех сторон эта девушка показывала себя все лучше и лучше. Он последовал за ней тем же стилем и без удивления обнаружил, что для того, чтобы догнать ее, ему приходится прикладывать определенные усилия. Когда они поровнялись, Бонд принял ее скорость, и ярдов сто они проплыли бок о бок. Вода, точно шелк, скользила по их телам. Теперь она стала темной и плотной. Бонд догадался, что они заплыли на огромную глубину. Остановившись, Бонд ощутил на своей щеке легкое прохладное дуновение бриза — первое напоминание о том, что лето, расцветившее все вокруг, было небесконечно.
Не сговариваясь, они повернули и поплыли назад к лодке. Они хотели лишь освежиться, расслабиться, а вовсе не изнурять себя упражнениями. Через какое-то время показалось дно, и Бонду захотелось внезапно донырнуть до него, вновь побывать в этих сумеречных коралловых рощах подводного царства, которое в детстве он так любил. Но не сейчас. В другой раз…
Лицас помогал им взобраться на борт. Когда Ариадна ступила на палубу, он окинул ее одобрительным взглядом знатока.
— Знаю, не должен бы я смотреть, — сказал он ласково. — Сразу начинаю чувствовать себя как-то не так. Не по-родственному. Повезло тебе, Джеймс. А теперь, Ариадна, сушись и быстренько одевайся. Я хочу показать тебе «томпсон», пока не стемнело. Эти велосипедные фары Ионидеса ни к черту не годятся.
Восьми еще не было, когда Ариадна закончила тренировку с оружием (включая такой наиважнейший момент, как смена магазина на ощупь); Бонд еще раз тщательно объяснил диспозицию, они перекусили колбасой, овощами и фруктами, и Лицас поднял якорь. Положив руку на рычаг, он посмотрел Ариадне прямо в глаза.
— Thee mou, voi thisse mas![63] — буркнул он, и она наклонила голову. — Извини, — перешел он на обычный свой тон, переключив скорости и дав максимальный газ. — Короткая молитва. Очень помогает. Прости нам этот предрассудок.
— Передо мной извиняться не надо, — Бонд почувствовал себя неуютно, ибо и он хотел иметь что-то или кого-то, к кому мог бы вот так же обращаться в подобные моменты.
Операция началась точно по расписанию. Вся ее первая фаза так позже отразилась в памяти Бонда: выход в темноте в открытое море, тихий залив, поворот на север, затем на запад, долгий бесхлопотный поход под луной мимо гористого черного массива, тут и там проглядывающего огоньками деревушек, крошечная якорная стоянка, одинокий дом, редкие встречные лодки, монотонный вибрирующий гул маленького дизеля, плеск рассекаемых «Цинтией» волн и белизна пены, расходящейся от ее носа. Все шло своим чередом и внешне неизменно, покуда Лицас, занимавший сиденье у штурвала, не поднял глаз и не сказал:
— По-моему, нас преследуют. Трудно сказать точнее. Вон там. В шестистах-семистах ярдах позади. — Бонд уставился в темноту, следуя указанному направлению. — Крупное судно. Сколько времени это уже продолжается, не знаю. Не к добру это.
За кормой довольно ясно проглядывались темные очертания не освещенного, если не считать навигационных огней, судна. Других судов в море не было. Противник, если это он, ждал лишь благоприятного момента. Бонд бросил взгляд сперва на часы, потом на берег.
— Поворачивай к берегу и выжми из этой посудины все, на что она способна, — велел он Лицасу. — По моим расчетам, мы находимся в двух милях от места высадки. На суше у нас будет больше шансов уйти, чем в море.
— Если только мы доберемся до берега. Плыть-то далеко.
— Поворачивают вместе с нами, — бросила Ариадна, не оборачиваясь. — Какие еще нужны доказательства? Увеличивают скорость.
— Ариадна, прими штурвал, — сказал Лицас. — Джеймс, я включу свет. Нужно снять регулятор. — Он поднял крышку машинного отсека и стал там ковыряться.
Бонд внимательно смотрел на преследователей, которые теперь были на расстоянии не более чем в один фарлонг и продолжали быстро приближаться. Его ногти вонзились в ладони. Положение казалось почти безнадежным. Открытая палуба не обещала никаких укрытий, и козырей про запас у них не было. Он с яростью пытался понять, каким образом врагу удалось выйти на их след. Быть может, Ионидес…
Внезапно звук двигателя поднялся до невыносимого визга, и «Цинтия» словно зарылась носом в воду. Лицас вырубил свет и перешел на корму.
— Через час-другой двигатель просто рассыпется. Хотя, наверное, он нам на столько и не понадобится. Что будем делать, капитан? Продадим наши души подороже?
Он вытащил «ли-энфилд» из чехла, и Бонд услышал, как Лицас открыл казенную часть, вставил обойму и закрыл затвор. Совершенно инстинктивно Бонд прикоснулся к рукоятке «вальтера», заткнутого за пояс. Что делать — он не знал, но волна отчаяния схлынула.
— Все дело в том, что им от нас нужно, — сказал он. — Если они имеют задание уничтожить нас, то положение наше безвыходно. Если хотят взять живьем, то мы можем побороться.
Лицас заворчал.
— Ничего, скоро узнаем, что им нужно. Они могут… Он осекся, поскольку какой-то беззвучный взрыв осветил все вокруг хрупким, ярким блеском. Он почувствовал себя жестоко раскрытым и совсем беззащитным. Моральный эффект, который производит на расстоянии меньшем, чем сотня ярдов, прожектор в миллион свечей, поистине чудовищен, и противник, видимо, знал об этом, поскольку невыносимая иллюминация продолжалась в тишине целую четверть минуты. Крепко зажмурив глаза, Бонд всеми силами старался сопротивляться воздействию света, он нащупал «томпсон» и привел его в состояние готовности. Следом над водой разнесся усиленный громкоговорителем голос:
— Остановиться! Немедленно остановиться, иначе вы будете уничтожены!
— Ну что, выключить этот фонарик, Джеймс? — послышался голос Лицаса.
— Не сейчас. Сейчас ляг. И ты, Ариадна, тоже. Пусть решат, что им делать дальше.
