Конкурс убийц - Николай Иванович Леонов
Когда, забыв о воде, Гуров отыскал возможность увидеть продолжение, крики «там баба», «мумия» и «позвоните в полицию!» остались единственным, что можно было разобрать в давке. Однако все, что можно было выяснить из этого источника информации, он уже выяснил.
Рывком закрыл крышку монитора и бросился на поиски телефона. Сизый снял трубку сразу, сказал, что подъезжать Гуров может прямо в управление. Казалось, что такси ищет его адрес целую вечность. Гуров успел переодеться и тысячу раз дать себе зарок в следующей иногородней поездке брать машину напрокат.
Управление гудело как растревоженный улей. И судя по тому, как прибавилось журналистов с прошлого раза, за сорок минут, потраченных Гуровым на то, чтобы добраться до центра, либо произошло что-то еще, либо Мохов уже вызвал главную звезду торжества лично.
Ко входу в здание пришлось пробиваться сквозь толпу, однако Гуров облегченно вздохнул, когда приметил у проходной Виктора. Вид участковый имел нейтрально скучающий, что по опыту их недавнего знакомства говорило о том, что у Сизого есть новости. Сразу, как Гуров поставил роспись в журнале, старлей кивнул в сторону лестницы. А дойдя до нее, потянул из рук Льва пакет, что тот привез с собой.
— Ничего съедобного я не привез, вымогатель!
— А зачем тогда человека обнадеживать? Вот и приезжал бы сразу с пустыми руками. Ты меня в гроб вгонишь, Лев.
— Новости выкладывай. Я тебе доставку закажу, и ты поешь, если только курьера с твоими хот-догами не порвут на входе.
Они остановились на площадке, между вторым и третьим этажом. Здесь можно было сделать вид, что двое сослуживцев мирно беседуют, глядя в окно, под сенью раскидистой монстеры, гасившей эхо слов.
— С горчицей. И побольше горчицы, не как украли. Знаю я эту доставку, — невозмутимо ответствовал Витя, тут же меняя тему разговора. — У Полонского все плохо, Лев. Оба трупа обнаружены под его работами, это подтвердил менеджер.
— Что значит оба? Труп был один, женщина, разве нет?
— Нет. Ваши кони тихо ходят, Гуров. Шпана сузила круг поисков и сфокусировалась не на граффити. А именно на старых картинах, нарисованных кистью. Их в городе не так и много.
— Написанных.
— Что?
— Картины пишут, а не рисуют. Не важно. Дальше!
— Искусствовед, глядите-ка. — Витя заметно оживился, когда Гуров извлек из кармана мобильный, вошел в приложение и принялся набирать заказ. — Знаток раннего Полонского.
— Витя, — очень серьезно сказал Гуров, — ты говоришь с человеком, от которого напрямую зависит, помрешь ты с голоду или нет.
— Понял. — Виктор кивнул и тоже посерьезнел. Мимо, запыхавшись и перепрыгивая через ступеньку, пробежала чья-то секретарша. — Тела два. Я разговаривал с менеджером, первое полотно называется «Детство», и под ним обнаружили женщину. Вторая, «Слово», сохранилась хуже. Там тоже что-то жуткое, вроде человека в водовороте печатных страниц. И как будто режут они его… Это на уроках по истории изобразительного искусства разбирать нужно. Я не силен, захочешь, потом сам посмотришь. Так вот, женщина была полной и сохранилась лучше. Говорят, смердит, как несчастье, до сих пор. Под «Словом» нашли мужчину. Оба захоронения гораздо моложе, чем то, что ты нашел под «Фонарями». И уже известно, что оба были замурованы так же, как первый, заживо. Лаборатория не нужна, чтобы это определить.
— Понятно. Что Мохов?
— Мохов счастлив, как младенец, дорвавшийся до… соски. Полонского уже вызвали, они оба как раз в морге сейчас. Один смотрит на тела, другой смотрит на него, оценивает реакцию, психологическая метода. Настоящий цирк. Лев, а если ты пропадешь сейчас куда-нибудь, мне курьер пакет-то отдаст?
Гуров отвлекся на суету у парадного крыльца. Внизу ошеломительная «Вольво» художника с двумя автомобилями сопровождения, минуя парковку — не до формальностей, — рассекают толпу, словно акулы стаю мелкой рыбешки. Из дверей черных машин показались охранники. Гуров понял, что сейчас они поведут Аджея ко входу, стараясь не подпустить к нему журналистов. Снова повернулся к Сизому.
— Витя, я тебе клянусь, что не уйду никуда, пока не приедет курьер. А ты помоги мне еще разок. Это ведь единственная лестница, ведущая наверх, так? Полонский со своими церберами сейчас сюда пойдет, дай мне несколько минут поговорить с ним без охраны. Он, скорее всего, будет против. Но он пока не знает, как это важно.
Внизу, в холле, раздался многоголосый гул и выкрики: «Минутку!», «Всего пара вопросов!», «Я люблю тебя, Аджей!» Потом грянули, закрываясь, тяжелые двери, и все смолкло. Послышался скорый стук шагов. Виктор посмотрел Гурову в глаза, кивнул и не спеша стал спускаться вниз.
«Что за человек, — мелькнуло в голове, — ничего, кроме голода, не может напугать старшего лейтенанта Сизого».
Он не слышал, о чем говорил Виктор Степанович, да и не вслушивался. Этот человек вполне доказал свое умение подбирать ключи к очень разным людям, и Гуров лишний раз убедился в том, что архив Сифонова доверил человеку уравновешенному и осторожному.
А потом все будто стихло. И по ступеням зашуршали одинокие шаги, сквозь пролет перил мелькнула белая футболка.
Как только Аджей поравнялся с Гуровым, по одному выражению лица художника он понял, что разговор простым не будет. Полонский улыбался так, как улыбался только что на камеры. И улыбка эта, делавшая красивое лицо похожим на гипсовый посмертный слепок, не выдавала ровным счетом ничего. Гуров сделал шаг навстречу, протянул руку для приветствия.
— Здравствуй, Аджей.
Его руки Полонский будто не заметил. Смотрел в глаза и улыбался.
— Удостоверение покажи.
«Все правильно, — пронеслось в голове, — ни для кого сейчас Аджей не расстался бы с охраной. У Виктора выхода не было, и он раскрыл карты. Это все равно ничего бы не изменило. Он никому уже не верит».
Гуров вынул из кармана, протянул удостоверение. Полонский раскрыл его, не поднял головы, как это делают обычно, сверяя лицо с фото. Вернул корочки.
— Полковник УГРО. Сильно. Хвалю.
— Ты должен мне все рассказать, Аджей. Я действительно могу тебе помочь. Здесь никто не верит в то, что ты не убивал этих людей. Но хуже то, что им удобно в это не верить. Расскажи мне, кто эти люди.
В глазах Полонского что-то промелькнуло, они сузились. Улыбка слиняла с лица. Оно приобрело странное выражение, которого Гуров не сумел разгадать:
— Рассказать? Тебе? Товарищ полковник, а пошли бы вы знаете куда со своей помощью? Я думал, ты журналист, Лев. Я был абсолютно в этом уверен. Но что-то заставило меня тебе поверить. Не все из ваших — сволочи.
