Дневник служанки - Лорет Энн Уайт
Ее сон становился все глубже. Каким-то краешком сознания Бьюла понимала, что в этот раз она уже не проснется. Настанет утро, но ее больше не будет, а ее дом со всей обстановкой достанется Хортону.
* * *
Бун вошел в небольшой, ярко освещенный магазинчик при автозаправочной станции на окраине городка Хоуп. Снаружи стояла непроглядная, холодная, дождливая ночь, а здесь было светло, тепло и почти уютно. Бун приехал сюда из своей уединенной хижины в горах, чтобы пополнить запасы. Из Ванкувера он сбежал сразу после разговора с теми двумя легавыми. Никакого желания давать показания или оставлять им образцы ДНК он не испытывал – с самого начала Бун догадался, в каком направлении движутся мысли женщины-сержанта, и воспользовался первым же случаем, чтобы сделать ноги.
Бун как раз укладывал в проволочную корзинку банки консервированной фасоли, когда его взгляд упал на экран маленького телевизора за прилавком. Звук был выключен, но по нижнему краю экрана скользили буквы бегущей строки:
…ПОЛИЦЕЙСКИЕ ВОДОЛАЗЫ ОБНАРУЖИЛИ ТЕЛО…
Бун выронил банку, и она закатилась под стеллаж. Не отрывая взгляда от экрана, он деревянной походкой направился к прилавку.
– Не могли бы вы сделать звук погромче?.. – попросил он кассира.
Кассир удивленно посмотрел на него, но потянулся к пульту.
«…Похоже, поиски пропавшей уборщицы Кит Дарлинг подошли к трагическому завершению. Источник, близкий к расследованию, утверждает…»
– Они нашли тело, – сказал кассир, показывая большим пальцем на экран.
Бун сглотнул, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Медленно поставив корзинку на прилавок, он двинулся к выходу из магазина и поплелся через стену дождя к своей машине.
Дневник
Мы сидим на берегу на бревне. Мой надкушенный сэндвич валяется на песке. Бун плачет, закрыв лицо руками. Он всхлипывает и раскачивается из стороны в сторону, словно у него болят зубы. Не удивительно – я только что показала ему скопированную запись.
– Мне так жаль, Кит! Боже! Если бы ты только знала, как мне жаль!..
– Я любила тебя, Бун. Любила всем сердцем. Ты был моей единственной опорой в этом мире. Понимаешь?..
Он поднимает взгляд. Его глаза полны слез. Они стекают по его щекам, и у меня щемит сердце. Какая-то часть меня умерла в тот момент, когда я услышала на записи Дейзи его высокий, булькающий, истерический смех. Другая часть давно мертва и холодна как камень – не способна чувствовать. Я уже никогда не смогу никому доверять, не смогу подпустить ни одного человека достаточно близко.
– Я тогда еще не вышел из тени, Кит. Мне было страшно. Тогда, на горнолыжной базе, было несколько парней, которые мучили меня в школе. Они дразнили меня «педиком» и «петушком». Однажды они поймали меня в раздевалке спортивного центра, сняли с меня штаны и тыкали в меня бутылкой – грозились вогнать ее по самое донышко. Я боялся, что, если я единственный расскажу правду о том, что видели все, меня… разоблачат перед всем городом как гея. Или сделают еще что-нибудь похуже. Тогда я был абсолютно уверен, что меня изобьют или даже убьют, если я настучу на Джона и других членов команды.
Он быстрым движением утирает слезы, но они продолжают течь по его лицу.
– Я был глупым и трусливым подростком, которому не к кому было обратиться за помощью. Мои родители умерли бы от стыда, если бы узнали, что я… что у меня такая… особенность. Отец и мать до сих пор ничего не знают. Я вышел из тени для других, но им я по-прежнему не могу в этом признаться. Просто не могу. Они так много сделали для того, чтобы я мог жить в этой стране! Они просто не сумеют понять… Сейчас мама больна, она, наверное, уже не поправится. В общем, я бы предпочел, чтобы мои родители умерли, так и не узнав о своем сыне правды. Поверь, мне очень стыдно, что я ничего не сделал, чтобы защитить тебя. Я очень хотел быть храбрым, сильным, отважным – маленьким героем, о которых пишут в детских книгах. Я хотел бы быть мальчишкой, который готов рискнуть всем, чтобы защитить слабого, но я таким не был. Я был запуганным сопляком, который только-только начал сознавать свою сексуальную ориентацию. Мне хотелось быть как все. Я мечтал о дружбе. О любви. Но в те времена все это было мне недоступно. Надеюсь, ты хотя бы постараешься меня понять.
– Все эти годы я считала тебя моим ближайшим другом, Бун. Ты мог бы сказать мне, что был там.
– Но тогда я потерял бы твою дружбу, Кит. Я потерял бы тебя, а этого мне не пережить. Всю свою жизнь я пытался возместить тот вред, который причинил тебе своим молчанием, но…
– Но ты все равно меня потерял.
– Я сделаю все что угодно, лишь бы ты меня простила! Ты сможешь простить меня? Хотя бы когда-нибудь? Пожалуйста!..
Я отворачиваюсь и долго смотрю на волны, которые одна за одной набегают на песок. Да, наверное, я понимаю, что чувствовал Бун-подросток. Понимаю, что он сделал или, точнее, не сделал. Мне знаком страх. Я знаю, каково это, когда тебя отталкивают, не признают ровней. Меня в свое время тоже дразнили и унижали, и мне тоже хотелось признания, дружбы, любви, восхищения. Как знать, может, время поможет мне простить и принять. А может, и нет. Я не знаю, как все кончится, и только один вопрос продолжает свербеть у меня в мозгу: почему, почему мы всегда должны «понять» насильника, грабителя, лицемера и предателя? Неужели понимание способно исцелить наши раны?
Мне кажется, душевную рану, особенно такую глубокую, вылечить невозможно. Можно лишь подобрать какой-то нарратив, который научит тебя с ней жить.
Ну а теперь, дорогой Дневник, я должна признаться в одной вещи. На самом деле у меня никогда не было психоаналитика. Просто однажды я задумалась, что бы я сделала, если бы какой-нибудь психоаналитик уговорил меня вести дневник. И вот что из этого получилось… Впрочем, настоящая причина, по которой я начала делать эти записи, заключалась в том, что я должна была поведать
