Страницы любви Мани Поливановой - Татьяна Витальевна Устинова
И Маня звонила ему и рассказывала, но у нее новостей было значительно меньше, и они были какие-то… серые, обыкновенные, неинтересные. Никаких пальм и собак. Никаких соборов и студентов. Все то же самое – письменный стол, компьютер, слова, которые никак не складывались в предложения, а предложения никак не складывались в историю. На телевидение пригласили, почему-то в программу про фокусников. Фокусники должны были показывать фокусы, а Маня должна была показывать оценки за фокусы. Вот и все дела.
Ей казалось, что все это мелко и глупо, и еще почудилось, что он начинает скучать, когда она заводит речь о себе. Она собиралась к нему прилететь и живо представляла себе квартиру над булочной и толстую Жизель в окружении багетов и круассанов, но с деньгами было плоховато – весь последний гонорар пришлось «вложить в дело», то есть в дачу, которую затеялась строить Викуся, Манина тетушка, единственная оставшаяся от некогда большой семьи Поливановых. Маня ее обожала, очень берегла и всячески потакала ее причудам. Эта самая дача тоже была «причудой», влетевшей в копеечку. Траты оказались чудовищными и, с Маниной точки зрения, абсолютно бессмысленными – кто там станет жить, на этой даче?! Викуся, которой то и дело нужен то кардиолог, то невропатолог?! Кто будет ухаживать за домом и участком? Снег чистить, трубы латать, насосы ставить? Но Викусе под старость захотелось «на природу», и все тут, да еще она придумала, что «девочке», то есть Мане, непременно нужен свежий воздух и загородный простор, нечего в Москве сидеть, пыль глотать, и Маня, поскулив немного, втюхалась «в дачу». Сбережений у нее никаких не водилось, она вечно одалживала близким и дальним друзьям, и как-то так выходило, что отказать невозможно. Просили то на длительное лечение, то на срочную операцию. Почти никогда не возвращали, и Маня всегда «входила в положение». В общем, денег в последнее время было в обрез, но Алексу даже в голову не пришло купить ей билет!..
Так она и не прилетела. Разговоры со временем становились все короче, а паузы все длиннее, а потом он вдруг пропал дня на два. Выключил телефон и на электронные письма тоже не отвечал. Она тогда всерьез переполошилась, перепугалась, представляла себе всякие ужасы, а потом позвонила его матери, и оказалось, что он уехал в Довиль. Только и всего.
Он позвонил матери и предупредил, что собирается в выходные на море и еще выключит телефон, чтобы побыть на свободе и в одиночестве.
А Маню не предупредил!.. То ли забыл, то ли… не забыл.
Когда он нашелся, она кричала, и плакала, и упрекала его, и он просто положил трубку.
От горя Маня завыла, перепугалась того, что завыла, и побежала на кухню капать в чашку валокордин.
Он перезвонил через некоторое время и прочел ей короткую и сухую лекцию. Лекция была о том, что контролировать его нельзя – как будто она собиралась его контролировать!..
Когда ему нужно побыть в одиночестве, он должен быть в одиночестве, вот в чем дело. Когда он должен уехать, он должен уехать, и все тут. Когда у него свои дела, значит, у него свои дела.
Маня пыталась возражать, протестовать и объясняться, но потом сникла. Нет ничего глупее выяснения отношений по телефону, особенно когда один в Москве, а другой в Париже и выяснять их решительно не желает и даже до конца не понимает, что именно нужно выяснять!..
Потом они стали созваниваться раз в день. Дежурный вопрос – как твои дела? Дежурный ответ – все хорошо. И на том спасибо.
Вот после всего этого лететь к нему в Париж стало совершенно невозможно – так же невозможно, как взять и отправиться на Луну. И еще выкраивать на это деньги. Да и не к чему. Что там делать, на Луне-то этой? Там пусто, холодно и воздуха нет, а есть только Море Дождей, или Ветров, что ли, а может, и то и другое вместе. А больше ничего и никого, и Мане стало казаться, что в Париже тоже никого нет.
Того Алекса, которого она любила и думала, что знает, точно нет!..
Он вернулся вчера, а теперь вот приехал и сказал, что рад ее видеть.
Маня Поливанова, писательница Покровская – нет, уже бывшая писательница, потому что у нее давно не получается писать, – открыла портфель и порылась в нем.
– Понимаешь, – сказала она озабоченно, не поднимая глаз, – куда-то засунула ключи, а мне ехать нужно!..
Выудила связку и помахала у него перед носом.
– Еле нашла.
Она промаршировала к водительскому месту – он посторонился, пропуская ее, – и плюхнулась на сиденье.
Уехать. Вот прямо сейчас, сию секунду. Просто чтоб не зареветь позорно и унизительно у него на глазах.
Все кончилось. Так бывает, очень даже бывает. Ничего особенного. Просто надо быстро уехать.
…Я рад тебя видеть!..
Он подошел, придержал дверь, чтобы Маня не захлопнула, и наклонился к ней.
– Маня, поговори со мной.
Она запустила двигатель, задрала подбородок и посмотрела вверх, на него.
– Алекс, если ты сейчас спросишь, как мои дела, я перееду тебя машиной.
– А как твои дела?..
– Дверь отпусти, пожалуйста.
– Поговори со мной.
Маня пожала плечами. Двигатель урчал.
Она знала, что он так может промолчать и час, и два, или до завтра, и в конце концов повторила с неприязнью, что ей нужно ехать.
– Я поеду с тобой.
– Тебе что, заняться в Москве нечем?..
Правду сказать, ему решительно нечем было заняться!..
Он представлял себе «освобождение» как-то не так. Более осмысленным, что ли. Сейчас он никак не мог вспомнить, зачем именно решил от нее «освобождаться», и чувствовал себя очень глупо.
И разговор был глуп,
