Страницы любви Мани Поливановой - Татьяна Витальевна Устинова
Господи, помоги нам.
– А вы давно с Володей работаете, Катенька?
– А?.. С тех пор, как он пришел в издательство! Три с лишним года.
О том, что несколько месяцев назад она, Катенька, Берегового уволила – исключительно из самодурства, – а потом извинялась и принимала его обратно, Митрофанова предпочла умолчать. К чему такие подробности?..
– Странно, что Володя мне о вас ничего не рассказывал. Я знаю всех его друзей и… подруг. Так с детства повелось. Нам с ним всегда было интересно друг с другом! Интересно и весело. Я, конечно, ничего не понимаю в его работе, но он и про нее мне рассказывает! А вы?.. Вы понимаете в его работе, Катенька?..
IT-отдел, которым руководил Береговой, как раз находился в подчинении у Митрофановой, поэтому в его работе она понимала, но соврала, что не понимает. Ну, чтоб поддержать мать.
– Какие-то программы он пишет, на каких-то платформах! А я только и знаю одну платформу – от которой электричка в Завидово идет! А с Дениской вы знакомы? С Володиным другом? – спросила мать Берегового.
Понадобилось некоторое время, чтобы сообразить, что Дениска – это Дэн Столетов, журналист, который примчался к ней, когда Берегового забрали в полицию. Митрофанова сообразила и призналась, что с Дениской знакома.
– …Они уж лет десять дружат, с университета. Дениска учился на журналистике, а Володя на вычислительной математике. Такие хорошие мальчишки!.. Только с девушками им не очень везет. Я раньше приставала, почему так получается, ну, Володя рассердился и сказал, чтоб я отстала, а девушкам нужны исключительно богатые и знаменитые. На таких, как они, никто внимания не обращает, но это, по-моему, чепуха! А, Катенька?..
Митрофанова пожала плечами. Она была решительно не в курсе дела.
И время, время!.. Вспомнив про Дэна, она вспомнила и про вторую часть своего сегодняшнего задания, и часы затикали в голове, и стало тревожно.
– Елена Васильевна, я, наверное, сейчас поеду…
– Конечно, конечно! Спасибо вам за все, Катенька! И Марине Покровской благодарность передайте, хотя я, конечно, так и не могу в толк взять, что это она ко мне профессора пригласила. Я еще как-то не осознала.
– И не нужно вам ничего осознавать! – Совершенно не зная, что делать, Катя поднялась и неловко и неуместно похлопала Елену Васильевну по руке, тонкой, сухой, с сеткой голубых вен. – Долгов обещал, что операцию сделает, а это самое главное!..
– Как же мне Володе сказать про операцию? Мы ее так ждали, уже и надеяться перестали, а тут вдруг такой поворот…
– Если он на работу позвонит, мы ему все скажем, Елена Васильевна! И вообще он скоро прилетит, я думаю. Точно неизвестно, конечно, но мне почему-то кажется, что скоро.
– Вы думаете? – спросила мать с надеждой.
– Ну конечно! Он все там наладит и вернется. Вы же знаете, какой он умный!
Мать вдруг вся просияла. У нее была необыкновенная улыбка, белозубая, молодая, очень похожая на улыбку Берегового, и Митрофанова моментально вспомнила, как он улыбается.
– Он правда очень умный. И про операцию правда?..
– Вы можете спросить у лечащего врача. И еще у Николая Давыдовича!
– Так я спрошу, – как будто сама себе сказала Елена Васильевна. – Ничего особенного. Спрошу, и все.
– А я к вам еще приеду, – неизвестно зачем пообещала Митрофанова. – Вдруг Володя задержится, мало ли что!..
И они посмотрели друг на друга с надеждой и опаской.
Выйдя из больничного здания на улицу, где все таяло, и текло, и сверкало, и пахло весной уже совсем по-настоящему, Митрофанова позвонила Мане Поливановой и сообщила, что профессор Долгов великий врач.
Маня уселась за руль, закинула на заднее сиденье потрепанный портфель, служивший ей вместо ридикюля, и принялась искать ключи от машины.
Я же держала их в руке, куда они могли деться?!
Наклоняясь то в одну, то в другую сторону, очень неудобно, она перерыла все карманы, и в джинсах порылась тоже. Залезть в передний карман джинсов, когда сидишь, очень трудно и практически невозможно, но Маня залезла. Нет ключей!..
Пропали. Украли.
Значит, так. Будем мыслить логически. Будем мыслить дедуктивно! Когда я подошла к машине, ключи были у меня совершенно точно. Я нажала кнопку на брелоке, двери открылись, я села и кинула портфель назад. Где в это время были ключи?.. Или я их тоже кинула?..
Маня повернулась и, пыхтя, поволокла с заднего сиденья портфель. Он никак не поддавался, зацепился там за что-то.
– Зараза, – сказала ему Маня, перестала тащить, выскочила из машины и распахнула пассажирскую дверь. – Ты просто зараза!..
– Я тоже рад тебя видеть, Маня.
Она помедлила секунду и обернулась.
– Здравствуй, Алекс.
Ей стало жарко, и она замотала головой, стаскивая с шеи шарф.
Они не виделись почти два месяца – вечность.
Они не виделись вечность, и, прилетев, он не ответил ни на один ее звонок.
Они не виделись так давно, что она забыла, какой он.
Он был в темных очках, глаз не разглядеть, и, кажется, похудел, щеки ввалились. Ветер трепал длинные волосы, забрасывал на лицо, и он нетерпеливо заправлял их за уши рукой в перчатке. В тысячный раз Маня подумала грустно, что такие ресницы и кудри должны были барышне достаться, а достались…
– Я правда рад тебя видеть.
Она быстро вздохнула и отвернулась. Ничего хуже этого не могло случиться.
Два месяца назад все было не так. Тогда ему бы и в голову не пришло сказать – я рад тебя видеть!.. Он улетел в Париж к своему французскому издателю, и сразу было понятно, что улетает надолго, и они едва смогли расстаться и всю ночь перед отлетом занимались любовью и говорили друг другу всякие простые и понятные слова, и Маня пообещала, что непременно к нему прилетит, и даже заплакала, когда в Шереметьеве он ушел за турникеты – как будто окончательно, навсегда!..
Дальше дело пошло, как в плохом романе.
Сначала он звонил по нескольку раз на дню и рассказывал ей, что в Париже ему больше не страшно,
