Колин Харрисон - Форсаж
Он решил вернуться в город из-за Кристины. Кажется, за ней тянется большой долг Тони. Что за долг — понятия не имел, но это и не важно. Главное — поговорить с ней и помочь. Разве его вина, что ему отрезали эту проклятую руку и изуродовали ногу, еще он потерял зуб. Можно, конечно, умыть руки — сделал, мол, храбрую попытку, чтобы подставить плечо Кристине после отсидки, вот и поплатился сполна. К сожалению, ничего не получилось. Потерял свои деньги. Да, для утешения слова находились, но они скрывали ложь и пустоту.
Было семь утра, он осмотрел свой обрубок, пока сестра меняла повязку. Врачи пришили к открытой ране кожу, срезанную с его зада.
— Заживает хорошо, — сказала сестра.
— А когда снимут швы? — спросил Рик, щека все еще болела.
— Через две недели. Не раньше. Вам также наложили множество рассасывающихся швов.
— Значит, больше никаких проблем с этим не будет, правильно?
— Сейчас делают новые протезы, которые управляются нервными импульсами из культи, — сказала она. — Конечно, понадобится физиотерапия, чтобы…
— Да нет, я не о том, — перебил Рик. — Я просто хотел узнать, готов ли я к выписке.
— Ткани восстанавливаются довольно быстро, — объяснила она. — Но не нервы. — Она сняла повязку, целиком закрывавшую его левую ступню, и осмотрела небольшие темные струпья, образовавшиеся в тех местах, где прошла дрель. Ткань вокруг ран оставалась опухшей и болезненной, но инфекции не было. Лодыжка и ступня потребуют костной хирургии, конечно. Врачи и сестры спрашивали его, как он получил увечья: «Может быть, позвонить в полицию?» — «Нет», — сказал он.
Когда сестра ушла, правой рукой он дотянулся до стола, стоявшего рядом с кроватью, открыл ящик и вытащил Библию. Она была довольно увесистой. Он ударил Библией по культе пару раз, чтобы проверить, насколько та чувствительна. Не так уж и больно. Ударил посильней, под разным углом. Больно, конечно, но кровь не пошла.
К десяти часам он выписался из госпиталя и добрался до своего грузовика. Увидел, что они постарались: разодрали сиденье и разворотили бардачок в поисках даров от Пасхального зайца и Щелкунчика Джека. Деньги и дорожные чеки, разумеется, исчезли. Он вставил ключ зажигания, может, еще и мотор поломали. Однако тот завелся с пол-оборота.
Рик поехал в «Мейсис», где мать, бывало, покупала ему обновы каждую осень перед школой. На кредитную карту брата — «Американ экспресс» — купил туфли, носки, нижнее белье, костюм, рубашку и к нему галстук. Переоделся в примерочной. Помогавшая ему продавщица была очень мила, таращила глаза на его бинты, но ни о чем не спрашивала. Одетый во все новое, он, осторожно ступая, прошел вверх по Бродвею, минуя покупателей из Нью-Джерси и чернокожих парней из Гарлема, искавших приключений. Мне нужны деньги, подумал он. Он вошел в магазин бытовой электроники, которым заправляли иранцы. Заметив на парне дорогую одежду, они тут же стали его называть «мой друг». Рик сказал, что его отец только что вышел на пенсию и ему хочется сделать серьезный подарок, что-нибудь долговечное.
— А сколько ты собираешься истратить? — спросил продавец.
Рик ответил, что цена его не интересует, нужно самое лучшее. Только самое лучшее для моего отца. Сперва ему предложили телевизор с широким экраном за три тысячи долларов, но он объявил, что хочет только самое лучшее, и продавец сказал:
— Совершенно с тобой согласен, мой друг. Возьми самый лучший.
С Полом как-нибудь расплачусь позже, решил Рик. Он притворился, что выбирает между телевизорами за восемь и одиннадцать тысяч.
— Оба по отличной цене, мой друг, — не закрывал рот продавец. — Мы тебе сделаем скидку. Ты у нас покупаешь первый раз. Если доволен, значит, вернешься. Мы это знаем. Моя семья торгует двести лет.
Рик выбрал телевизор за одиннадцать тысяч и спросил, хороший ли это выбор.
— Очень хороший. — Они погрузили телевизор в грузовик.
— У тебя очень хороший вкус, — сказал иранец.
К полудню он сидел в баре в Квинсе, где обменял телевизор на ланч, три тысячи долларов наличными, пистолет «Ругер-22», винчестер двенадцатого калибра и по коробке патронов для них. Потом он приобрел длинное демисезонное пальто, пару кожаных перчаток, степлер, электробритву, переходник, который можно было подключать к гнезду зажигалки в машине, упаковку ваты, моток скотча, швейцарский армейский нож и пилу по металлу. Сидя в грузовике под эстакадой ФДР недалеко от мужика, который выбрасывал строительный мусор в Ист-ривер, Рик аккуратно отмерил длину ствола, приложив его к культе. Потом открыл дверь, прижал ружье ногой и отпилил от ствола примерно фут. Положил обрез в левый рукав пальто, набив его ватой, и степлером прикрепил набитую ватой же перчатку к обшлагу. Ножом надрезал рукав, чтобы можно было правой рукой достать спусковой крючок. Наконец, неуклюже прикрепил лентой приклад ружья к концу культи и натянул пальто. Ружье было спрятано. Ствол ружья сунул в глубокий левый карман. В правый положил заряженный пистолет. Рик Бокка, прошептал он, ботта-бинг, ботта-бум.
Потом, подправив зеркало заднего обзора, побрил голову и бороду, стараясь не касаться раны в щеке. Волосы падали на рубашку и брюки. Совсем как в старые деньки перед соревнованиями по культуризму. Стрижка заняла больше времени, чем он ожидал. Без волос, однорукий — он выглядел как старый хрен. Пол поможет мне предпринять следующий шаг, — уговаривал себя Рик. Он еще раз ударил по культе, чтобы проверить, насколько она чувствительна к боли. Вполне терпимо. Так, значит, вы отрезали мою чертову руку. Молодцы! Зря не убили, подумал он, было бы куда лучше, если бы убили.
Он припарковал грузовик в очередном гараже и сел на паром в Стейтен-Айленд. Он держался за поручень и думал о Мэри, жене Пола. Она была славной женщиной, хорошей матерью двух сыновей. Возможно, она знает, чем занимается Пол. Да и как не знать? Одна из тех женщин, которые идут на компромисс. Мир полнится ими, подчас подобные браки бывают очень удачными. Шоппинг, и дни рождения, и нижнее белье Пола, сложенное в шкафу. Еда для собаки, коробки для ланчей, пакеты с продуктами. Определенный сорт пива в холодильнике. Стопка домашних счетов на столике рядом с холодильником, чтобы Полу удобней было их оплачивать, пока он смотрит регби по вечерам в понедельник. Ему явно повезло с женой.
Думая о Мэри, он вспомнил слова Кристины: «Никогда не выйду замуж, никогда не буду верной одному мужчине, даже тебе, Рик». В ответ он кивал. Многие женщины, между прочим, говорили ему нечто подобное. Чтобы он не особенно обольщался на их счет и не думал, что они в его власти. Что ж, так тому и быть — ты готов к тому, что женщина может оставить тебя в любой момент. Любая из них может. Вот и мать, которую он горячо любил, покинула его: она умерла.
Прибыв на Стейтен-Айленд, он сел в такси и вышел из него за несколько кварталов от дома Пола. Ружье в рукаве пальто оказалось тяжелее, чем он ожидал. Видно, его левое плечо ослабло, да и неудобно было ходить. Он шел медленно, как человек, которому некуда торопиться, остановился напротив живой изгороди, окружавшей дом Пола, которая выглядела так, будто ее подровняли пять минут назад. Обернулся — не заметил ли кто, как он юркнул на дорожку, ведущую к дому. На асфальте валялся велосипед. Он осторожно прошел за угол и заглянул в окно гаража. Таун-кара, машины Пола, не было. Надо его ждать, значит, его еще нет дома. Рик помочился в кусты, потом исследовал окно гаража на предмет сигнализации. Обнаружил крошечные пластины с контактами с внутренней стороны посередине оконной рамы. Ни открыть окно, ни разбить стекло — сигнализация была бы немедленной.
Внезапно внутренняя дверь, ведущая из кухни в гараж, открылась, и появился десятилетний Пол-младший, уже вернувшийся домой из школы. Он нажал кнопку рядом с кухонной дверью, и дверь гаража с грохотом поднялась. Потом втащил сюда велосипед.
Голова Мэри появилась в дверном проеме кухни.
— Не оставляй здесь велосипед, папа переедет его машиной.
— Не, не переедет.
— Очень даже запросто переедет.
— Папа хороший водитель, — проканючил мальчик.
— Папа очень хороший водитель, но он устает к концу дня и надеется, что велосипед будет стоять у стены гаража, а не валяться посередине.
Дверь кухни закрылась. Мальчик переставил велосипед, как велела мать, и опять нажал кнопку гаражной двери. Дверь поехала вниз. Рик наблюдал в окно, как мальчишка внутри гаража подобрал садовую мотыгу и взмахнул ею, словно бейсбольной битой.
— Макгвайя отбивает… и отправляет мяч… на второй ярус! — Он взмахнул мотыгой, восхищаясь собственной силой. Затем его внимание привлек тридцатифунтовый мешок с торфяным мхом, и он, злобно размахнувшись мотыгой, вонзил лезвие в пластик. Сразу же после удара взвилось облако сухого мха. Этот акт вандализма только раззадорил мальчика, и он самозабвенно нанес мешку со мхом серию смертельных ударов, издырявив его так, что тот начал истекать сухим коричневым мхом из полудюжины зияющих ран.
