Тайна умрёт со мной - Артемьев

говорить не буду. Но от ребёнка избавиться — это не по-христиански. Он бы никогда не позволил. Да и я бы никогда… Спросили бы меня раньше, я бы ни за что. Как можно! Но поле того, после Рона, мне уже всё равно стало, какой грех я на душу беру. Я за него потом отвечу, а сейчас мне эту жизнь жить надо. Но я его боялась, страшно боялась, что он узнает. И тётка моя туда же! Она в больнице работала, причём, в отделении для женщин. Могла бы мне помочь или найти кого… Я сколько её просила, умоляла, но она сказала, что никогда на такое не пойдёт, что лишить жизни невинное существо — смертный грех, а мне стоило бы молиться о том, чтобы бог послал мне разумение. Ну и всё прочее про долг женщины и жены. Я пробовала справиться сама… Полынь, пижма, шалфей, болотная мята, что я только не пила… От какой-то травы я сама чуть не умерла, что-то сделалось с сердцем. Я слышала, что надо выпить много слабительного, но у меня не было денег, чтобы купить его много. Я пробовала пить керосин, потом скипидар, ещё всякую дрянь. Но его ничего не брало. Пробовала дышать краской… Когда я ещё девчонкой была, мать моей соседки потеряла ребёнка, так все говорили, что это из-за того, что она надышалась краской. Ну и я решила… Я что только ни делала. И падала, икаталась по полу.

Марта Хьюз остановилась, перевела дух.

— Вот вам начало, инспектор. Чтобы вы не думали, что я мерзавка какая. Что я это просто по глупости сделала. Хотя и по глупости тоже. Молодая была, что я понимала? Девятнадцать лет мне тогда было…

— Я понимаю, что для вас это всё важно, миссис Хьюз, но не могли бы вы перейти к самому делу, — предложил инспектор. — Например, к тому, что произошло с детьми?

— Ну, хорошо… Дети… Тони я рожала в больнице. Не в нашей, а в Стратфорде, тётка меня туда пристроила, чтобы я под присмотром у неё была. А в больнице — потому что ребёнок не так лежал, да и вообще она боялась… Я пила много. Рон приходил вечером, а потом я только помню, что утром соседи начинали стучать… В общем, она меня в больницу отправила рожать. Я очень боялась, переживала, какой он родится. Может, без рук и ног или ещё уродец какой… Ну, после того, как я его травила. Чего я только ни выпила! А он был просто очень маленький, как восьмимесячный, скрюченный весь. Но ручки-ножки на месте. Странный немного. Но тётка сказала, что рано радуешься, Джорджи на вид был здоровый, а потом вон что оказалось. И этот, сказала, тоже весь больной будет. Ох, как она меня ругала, когда узнала, что я его вытравить пыталась. Это до родов ещё… Я ей созналась, спрашивала, что мне теперь делать. А когда он родился, тётка сказала, что я буду с ним всю жизнь мучиться, это мне наказание за мои грехи. А потом привезли ту леди. Ох, какой там переполох поднялся! На меня доктор даже посмотреть не вышел, а тут сразу забегали. И потом ещё одну женщину привезли. Ей надо было операцию делать, живот разрезать, а она кричала, что не позволит себя резать, дралась… А я лежу реву, думаю, что мне с ним делать. Ведь чем я только ни травила его, может, хуже Джорджи ещё. Как я с ними двумя буду? И как-то мне вдруг в голову пришло, что у той леди ведь тоже мальчик. У неё прислуга, няньки, врачи, денег полно, они и вылечить могут, выходить… А я что могу? Куда мне такого больного? Как мне его растить? У меня ещё других двое и Рон.

Дверь кабинета приоткрылась, и вошёл Леннокс с фарфоровой чайной чашкой. Он застыл с ней у двери, не зная, что делать.

— Спасибо, Леннокс, — поблагодарил Годдард. — Отдайте это миссис Хьюз.

Леннокс медленно и неуверенно протянул чашку Марте Хьюз, видимо, всё ещё надеясь, что Годдард скажет, что пошутил.

Марта Хьюз привстала и цепко ухватилась за чашку.

— Да тут и двух глотков нет, — недовольно произнесла она, заглянув внутрь. — На донышке только.

— Вы не в пабе, — отрезал Леннокс.

Марта Хьюз выпила всё залпом и закашлялась.

— Продолжайте, — потребовал Годдард. — Ничего существенного я от вас пока не услышал.

— Существенное вам надо… — протянула Марта. Айрис заметила, что она перестала трястись. — Существенное вы и сами, я смотрю, знаете.

— Да, я всё это знаю, — солгал Годдард, — но хочу услышать от вас. Такой порядок. Мы собираем показания со всех, чтобы если кто-то лжёт, это выяснилось.

— Показания… Порядок… — Марта начала тереть лицо руками, словно оно зудело. — Поменяли мы их, вот и все показания… Поменяли.

— Кто? Каким образом?

— Тётка моя. Но не буду говорить, что её вина. Я её упросила. Сказала, что с моста брошусь вместе с ребёнком! Да она и сама должна была понимать — мне только второго уродца не хватало. Только мучиться с ним и ребёнка мучить. А в той семье его, может, и вылечат. А она себе второго родит потом, здорового.

Айрис стиснула кулаки. Дэвид смотрел на Марту Хьюз не мигая, словно она была чем-то привидевшимся ему в кошмарном сне, от которого он никак не мог проснуться.

Руперт шумно дышал и наклонился вперёд, как будто собирался броситься на миссис Хьюз. Он наверняка уже понял, к чему шло дело.

— Уж не знаю, как она их поменяла, но поменяла. Она везде пройти могла. А дети оба маленькие были совсем. У той леди — потому что родился раньше срока, а у меня… Господи, что я только с ним ни делала! — всхлипнула Марта Хьюз.

Она ещё что-то бормотала, но слов было не разобрать. Годдард не стал её торопить и дал время успокоиться.

— Она поменяла их в ту же ночь. А потом приходит на следующий день и говорит, что, мол мы с тобой наделали, пожалела тебя, дуру, а той-то женщине каково будет? Она хотела их обратно поменять, но не смогла… Их к тому времени вроде как запомнили. Один-то всё спал и ел, а другой, который мой, кричал не переставая… И жёлтый весь сделался, даже оранжевый. Я думала, тётя Мэри пойдёт и всё расскажет врачу. Я ни есть не спать не могла. А потом ещё с этой леди Клементиной что-то сделалось… Среди ночи её на каталке куда-то увезли. Утром тётка моя