Сигнал - Максим Шаттам
Оливия наклонилась к Оливии и произнесла ей на ухо:
– Я слышала, что у мальчиков в последнее время кошмары, я бы хотела, чтобы они сейчас не смотрели так много этих своих фильмов ужасов.
Машина Оливии отъехала от дома, пока трое мальчиков играли в саду с Мило, а Джемма поцеловала в лоб малышку Зоуи.
– Пойдем, красавица.
Они отправились на кухню накрыть стол к ужину, когда вошел Чад, чтобы помыть руки.
– Мило на меня пописал!
Джемма рассмеялась.
– Это щенок, такое случается.
– Отвратительно!
Пока Чад мыл руки, он вдруг кое-что вспомнил и сказал:
– Тут приезжал тот странный парень и припарковался прямо возле дома. Как раз перед вашим приездом. Ну, помнишь, тот…
– Дерек?
– Да, думаю, да.
У Джеммы чуть не подкосились ноги, и она ухватилась за край стола, чтобы не упасть. Хорошо еще, что она успела посадить Зоуи на пол.
– Чего он хотел? – спросила она, пытаясь скрыть свой ужас.
– Не знаю. Он стоял перед домом, просто смотрел, и все.
– А Оливия видела?
– Мама? Нет, не думаю. А что, это плохо?
– Нет-нет, – соврала она. – Ничего такого. Он просто заблудился, наверно.
Джемма не хотела обращать внимание Чада на Дерека Кокса. Не хватало еще его вмешивать.
– Он не выглядел потерянным, скорее… раздраженным.
Джемма не знала, что ей делать.
Если Дерек Кокс приходил к дому, его явно привело сюда не любопытство. Джемме было тяжело дышать. Должна ли она предупредить Оливию? Нет, она сейчас в эфире, не надо ее беспокоить.
Джемма закончила накрывать на стол и, когда все собрались в доме, осмотрела все двери, чтобы убедиться, что они хорошенько заперты.
Было чего опасаться. Очень наивно было бы не заподозрить неладного в таком долгом молчании Дерека Кокса. Он был не просто обидчивым, но склонным к мести, к возмездию. Жестоким. Деструктивным.
Если в хороший день он мог засунуть руку ей в трусики и изнасиловать, то лучше не представлять, на что он способен в гневе. Особенно если речь о холодной ярости и старательно обдуманной мести.
Она услышала приближающийся шум двигателя и задрожала.
41
В студии играла песня «I’ll stand by you» группы Pretenders, и Оливия мысленно вернулась на двадцать пять лет назад, во времена своей юности, когда эта песня звучала из каждого радио в стране, а возможно, и в мире. Юность, полная амбиций и надежд, жажды признания… Возможно ли, чтобы безвестная девушка сделала такую блестящую карьеру, если в глубине души она не страдает нарциссическим расстройством? «Всех, кто ищет славы, просто недолюбили в детстве, – говорил ей Дик Монтгомери, ее наставник, в самом начале карьеры. – И не рассказывай мне всю эту чушь, иди лучше поговори со своими родителями, если тебе повезло и они еще живы, а потом уже приходи, посмотрим, на что ты способна!» Долбанутый Дик… Оливия не послушалась, она соврала ему. Они с родителями терпеть не могли друг друга и были не способны спокойно разговаривать. Как бы то ни было, ее карьера пошла в гору с головокружительной скоростью. Да, определенно, ее желание добиться всеобщей любви шло из детства. Но все, чего она добилась, и ее нынешняя семья – все это помогло ей восполнить недостаток любви.
Песня закончилась, и Марк Доденберг, звукооператор, сделал ей знак, что теперь ее очередь. Оливия прокрутила в голове план передачи. Теперь оставалась вторая часть программы. В первой было интервью, гостем сегодня стла пляжный спасатель, который травил байки о своей работе. Теперь до следующего перерыва предстояло эфирное время Оливии. Прекрасно. Но нужен интересный собеседник. Скромные средства станции не позволяли ей содержать колл-центр. Если в первую неделю телефон разрывался от звонков – все хотели поговорить с Оливией Спенсер-Бердок, то теперь стало спокойнее, но ассистент все же не успевал отфильтровать и выбрать самых подходящих для эфира кандидатов. Поэтому каждый эфир был до некоторой степени лотереей. Оливии приходилось быть готовой к разным звонкам и при необходимости сдерживать потоки ненужных откровений со стороны звонящих.
Пэт Деммель, директор станции, тихо вошел в студию и показал ей листок с нацарапанными наскоро словами: «Сегодня вечером Анита Розе(н?)берг – бессонница или депрессия? – хочет с вами поговорить».
Оливия едва успела сообразить, что это относится к ней. Она поправила наушники, включила микрофон, нажала красную кнопку и заговорила как можно более теплым тоном, достаточно серьезно и динамично, чтобы увлечь внимание слушателей.
– Вы слушаете станцию «Мэхинган Фолз», меня зовут Оливия Спенсер-Бердок, и мы продолжаем наш вечер. Сейчас мы поговорим с Анитой. Анита? Вы нас слышите?
– Здравствуйте, я здесь, спасибо, – произнес голос, который с трудом можно было принять за женский и который сделал бы честь Уолтеру Кронкайту.
– Вы из Мэхинган Фолз, Анита?
– Да, из Бикон Хилл. Я выросла на ступенях пресвитерианской церкви Благодати, и спустя семьдесят девять лет я все еще здесь.
– О, вы свидетель истории! Прекрасно. Спасибо за ваш звонок. О чем вы хотели бы сегодня поговорить?
Молчание.
Оливия подняла глаза на Пэта и Марка, которые сидели за большой панелью. Эти паузы были настоящим бичом работы на станции. Своевременная пауза могла сильно воздействовать на эмоции слушателей, но такие случаи были редки. Чаще всего молчание означало потерю ритма, почти неизбежное скатывание в неловкость.
Когда Оливия уже была готова заговорить снова, старая женщина ответила:
– Я не одна.
– Замечательно. Скажите, кто с вами рядом? Я ведь даже не спросила: вы замужем? А дети, Анита?
Новая пауза. Оливия состроила гримасу. Она предчувствовала, что разговор будет не из легких, что ей придется брать бразды правления в свои руки, стараясь создать видимость оживленной беседы.
– Мой муж умер в 1999 году. У него был диабет и повышенный холестерин, и он страдал от Паркинсона, когда умер. Николь и Патрик живут на Западном побережье. Мои дети. Оба в браке с калифорнийцами, забавно, не правда ли? Я не часто их вижу. У них своя жизнь, я им не нужна, понимаете…
Она произносила все это без выражения, отстраненно воспроизводила собственные слова, будто зачитывала чужие реплики.
– Насчет вашего мужа, мне очень жаль. Вы долго прожили в браке?
Оливии нравилось утешать других. У нее был хороший инстинкт. Она умела слушать, успокаивать, заполнять пустоту и знала, когда стоит взять инициативу, а когда лучше отступить.
– Сорок два года.
– Мне не стоило бы говорить об этом на радио, обычно женщина не рассказывает такое публично, но поскольку
