Евгений Сартинов - Золото на крови
Смысл его тоста поняли только мы с Еленой. Выпив шампанского, Андрей поцеловал Елену, чмокнув в щечку спящую Валерию и пошел дальше вдоль вагона. Я его догнал и шепнул на ухо:
— Андрей, прекрати пить!
— Все нормально, все под контролем, — еле выговаривая слова, шепнул мне лейтенант.
Последний раз я видел его в том же купе уже во втором часу ночи. Пышногрудая блондинка с увядающим лицом так страстно лезла к нему целоваться, что я побоялся, как бы она не лишила лейтенанта девственности при всем честном народе.
В третьем часу ночи гудеж пошел на убыль, и мы все втроем устроились на нижней полке. Я задремал, чувствуя на щеке дыхание Елены, а под боком тепло дочери. Примерно через час я проснулся от того, что воспринимал всегда болезненно, от холода. Вагон явно выстывал, а одеяло оказалось слишком коротким.
«Проводники, похоже, опять отключились. Пойду-ка подкину угля, — подумал я, — а то опять задубеем к утру».
Осторожно выбравшись из-под одеяла, я встал, обулся и пошел к тамбуру. Проходя мимо купе Андрея, я глянул на его полку, и меня прошиб пот. Она была пуста. Исчез и рюкзак Лейтенанта. Во всем вагоне стояла тишина, нарушаемая только стуком колес да многоголосым храпом пассажиров. Мне послышался какой-то шум со стороны тамбура, и я бегом рванулся туда.
Первое, что я почувствовал, высунувшись в тамбур, яростный морозный ветер, врывающийся в открытую дверь вагона. И в проеме этой двери сплелись в борьбе три фигуры. Ситуацию я понял мгновенно. Двое парней пытались выбросить из вагона Андрея. Тот упирался, но уже из последних сил. Ничего не соображая от ненависти, я кинулся вперед, нанося свои легковесные удары по головам мужиков. Один из них оставил Андрея и повернулся ко мне.
— Ах ты щенок, туда же хочешь? Ну иди!
И, ухватив жесткими, как клещи, руками, он поволок меня к открытой двери. Я попробовал упираться ногами, но детина так сдавил мое горло, что я почти задохнулся. Поток ледяного ветра ударил мне в лицо, перестук колес нещадно давил на уши, я пытался разжать его руки, но у меня ничего не получалось. А верзила молча сопел да дышал на меня перегаром. Как у меня получилось то, что я сделал потом, я не пойму и сейчас. Мозги у меня не работали совсем. Резко взмахнув рукой, я попал своему врагу пальцем в глаз. Он отчаянно взвыл, хватка его ослабла, и я сумел вырваться из его объятий. Напоследок детина все-таки ударил меня наотмашь локтем, и я, отлетел в другой конец тамбура, упав на жесткий железный пол. При этом я еще хорошо приложился головой об дверь. Но отдыхать было некогда. В тусклом свете фонарей было видно, что Андрей по-прежнему сопротивлялся второму громиле, а вот первый, зажав одной ладонью глаз, шел на меня.
— Ну гаденыш! Счас я тебя раздавлю! — прошипел он.
Пробуя встать, я нащупал под рукой что-то продолговатое. Лишь взглянув на этот предмет, я осознал, что держу в руках кочергу, вывалившуюся из-за плохо закрытой дверцы отопительного агрегата вагона. Первый удар я нанес, не вставая с пола, снизу вверх, по мужскому достоинству нападавшего. Он коротко, мучительно застонал и невольно наклонился вперед. Я быстро вскочил на ноги и со всей силы опустил кочергу на бычий загривок детины. Как подкошенный он упал на пол и замер без движения.
Андрею же приходилось совсем туго. Практически он уже висел за пределами вагона, только руками еще держался за поручень да ноги цеплялись за ноги врага. А тот, совсем озверев, колотил Андрея кулаками по голове. Раздумывать было некогда, и я опустил кочергу на затылок убийцы. Он даже не вскрикнул, просто осел на пол, и сквозь его темные волосы проступила такая же темная при таком освещении кровь.
Бросив кочергу, я помог Андрею твердо встать на ноги, он сделал шаг вперед и без сил сполз на пол, прислонившись спиной к стенке вагона. Рядом с ним приземлился на грязный пол и я. Мы оба тяжело дышали, по лицу Андрея текла кровь.
— Кто они? — спросил я, кивая на два неподвижных тела.
— Вагонные гастролеры. Ворье,… майданники. Почуяли, что у меня что-то солидное в рюкзаке. Подмешали какую-то гадость в пойло, до сих пор голова болит. Все слышал, а как во сне — ни ногой, ни рукой дрыгнуть не мог. Только когда дверь открыли… воздух освежил, а потом уже и ты подоспел.
— Рюкзак где?
— В ящике под первой полкой. Они хотели меня выкинуть, а его забрать. Сошел человек, и никаких проблем.
Тут первый из крещенных моей кочергой застонал, положил руку на голову и начал приподниматься. Я поразился. Приложил-то ведь я его хорошо, со всей силы. Поднялся на ноги и Андрей. Вдвоем мы спровадили живучего бандита туда, куда он хотел отправить нас с Андреем. За ним отправился и его молчаливый подельник. Ей-Богу, пожалуй, впервые я не испытывал ни малейших угрызений совести. Как там говорила мать Пелагея? «…Каждому воздастся той же мерою добра и зла…» Кажется, так.
— Иди в вагон, — велел я Андрею.
— Куда теперь едем-то, Юрка? — спросил Лейтенант.
Он ужевытер с лица кровь, лишь по глазам было видно, что состояние у него по-прежнему болезненное.
— Да теперь что гадать! Едем до Одессы.
— А потом?
— Есть там один городишко. Дыра дырой, но мне он нравился. Крепость там старая. На берегу лимана. Белгород-Днестровский. Часа два еще электричкой от Одессы. Там попробуем бросить якорь.
— Хорошо, — кивнул Андрей, подобрал с пола шапку и прошел в вагон.
Я наконец-то смог заняться тем, зачем, собственно, и вышел в тамбур: подкинул в топку угля. Лишь после этого я почувствовал, какой вокруг холод. Я ведь выскочил в тамбур в одной рубашке. Зябко передернув плечами, я пошел к себе. Проходя мимо купе проводников, увидел в приоткрытую дверь лежащую лицом вниз одну из наших железнодорожных стюардесс. Рука ее свешивалась с полки, а по полу перекатывалась пустая бутылка из-под водки.
Проходя мимо купе Андрея, я увидел, как он проверяет свой «золотой» рюкзак. Подняв на меня глаза, он лишь утвердительно кивнул головой. Странно, мне было бы даже легче, если бы у нас все-таки стырили этот опасный груз.
Так в то утро я больше и не уснул. Слишком велико было возбуждение. А днем поезд пришел в Одессу-маму.
Проводницы поднялись минут за пятнадцать до прибытия на конечную станцию и подняли колоссальный шухер со сдачей белья. Половину пассажиров, упившихся за ночь до скотского состояния, пришлось будить чуть ли не пинками. Так что более унылой и хмурой толпы приезжих Одесса еще не видела. Почти всех сошедших с нашего поезда качало так, словно они до сих пор путешествовали, причем не на поезде, а на корабле.
Странно, но очень плохо себя чувствовал и я. Все как-то плыло перед глазами, одолевала слабость, на лбу выступил холодный пот. Я понял, что меня опять просквозило в тамбуре.
— Ты что? Плохо себя чувствуешь? — встревожилась Ленка, глядя на меня.
— Да, похоже, у меня опять начинается бронхит, — сознался я.
— Может, пойдем в больницу? — предложила она.
— Нет, — я упрямо мотнул головой. — Доедем до Белгорода, а там уже будем лечиться.
Мы с час просидели на перроне, ожидая электричку. За это время я посвятил Елену в наши ночные приключения. Она выслушала все это с ужасом в глазах.
— Боже, это когда-нибудь кончится? — только и сказала она.
Наконец пришла электричка. Мы погрузились с Андреем в один вагон. Вид у него был неважный, лицо бледное, синяк, доставшийся ему от чеченцев, почти исчез, но появился кровоподтек от наших последних «друзей». Его мутило от подмешанной в выпивку отравы, и пару раз Лейтенант даже выбегал в тамбур, возвращаясь оттуда со слезами на глазах.
Сначала мне его было жалко, потом накатило безразличие, все как-то поплыло перед глазами, я увидел встревоженное лицо Ленки, но голоса ее уже не услышал. Просто потерял сознание.
Далее были какие-то клочки реальности. Покачивание, я открываю глаза и понимаю, что меня несут на руках. Более того, я сумел понять, что несет меня Андрей. Затем снова провал, лица врачей в белых повязках на лицах, и опять черная яма беспамятства.
Очнулся я через неделю. Белый потолок, желтые, крашеные стены.
«Больница», — сразу понял я. Время текло как переливаемый мед — медленно и тягуче. Не было ни сил, ни желания двигаться, шевелиться, что-то делать. Бесконечно долго я лежал и смотрел в потолок. Потом услышал какой-то возглас, и тогда в поле моего зрения появилось лицо жены.
— Юра, Юра! — дважды тихо позвала она, а потом спросила: — Юра, ты помнишь меня? Юра! Кто я?
С огромным трудом я открыл рот и, еле слыша сам себя, начал выговаривать:
— Лен, ты совсем рехнулась, что ли? Как это я могу тебя не помнить? Глупенькая ты у меня.
Ленка неожиданно разрыдалась.
— Ты чего? — удивился я.
— Мне говорили, что ты можешь совсем с ума сойти.
— Почему?
— У тебя был менингит и воспаление легких. Врачи вообще говорили, что ты не выживешь. А если и выживешь, то чокнешься!
