Полина Дашкова - Приз
– Погодите, я ничего не понимаю! – Григорьев схватился за сигарету и принялся нервно щелкать зажигалкой. – Несколько экземпляров «Огненного меча» нашли в квартире во Франкфурте, которую снимали летчики-камикадзе. Рики – член общества «Врил». Я не читал этот «Меч», но я слышал главы из романа Рики. Не вижу связи! Убейте меня, но представить, что мусульманские экстремисты, камикадзе, общаются с такими, как Рики, невозможно!
Кумарин долго молчал, потом спросил:
– Скажите, когда взорвались «близнецы», это было круто?
Григорьев посмотрел на него, как на сумасшедшего, и молча кивнул.
– Это был классный перформанс! – продолжал Кумарин. – Круто, стебно, отпадно.
– Вы хотите сказать, что…
– Я ничего не хочу сказать. Мы остановились на смеси сатанизма и неонацизма. На оргиях и черных мессах. Знаете, все это безумно привлекательно для миллионов молодых идиотов в Европе, в России, в Америке. Не потому, что миллионы тупы и кровожадны по своей природе. Нет, им скучно. Быть нормальным скучно. Просто жить скучно. Ходить каждый день в школу, в институт, на работу – преснятина, картофельное пюре без соли. Уважать и любить родителей, влюбляться, строить семью, греметь кастрюлями, рожать детей – фи, сопли с сахаром. Стареть и умирать, не испытав ничего этакого, не подкрасив вегетарианскую зелень красненьким, черненьким? Нет уж, дудки! Все надо попробовать: групповуху, наркотический кайф, а если это модно, почему не полакомиться человечиной? Why not?
Кумарин уже давно не читал по бумажке. Он говорил, громко, возбужденно. Он тяжело дышал, сопел, щеки его порозовели, глаза сверкали. Григорьев еще никогда не видел его таким.
Андрей Евгеньевич отложил сигарету, молча налил воды своему шефу и протянул стакан.
– Спасибо, – Кумарин выпил залпом.
– Всеволод Сергеевич, что будем делать? – спросил Григорьев.
– А что мы можем, Андрей Евгеньевич? С Интерполом я уже связался, саудовцев встретят в Женеве. Как только всплывет какая-нибудь информация о них, мне позвонят.
– И окажется, что это честные предприниматели, которые тихо цедят свою нефть, торгуют финиками и никакого отношения к терроризму не имеют.
– Не беспокойтесь, Андрей Евгеньевич. Имеют. Я не сомневаюсь.
– У нас с вами что, теория заговора? – взвился Григорьев. – Темные тайные силы, которые хотят владеть миром? Нет. У нас всего лишь кассета, на которой маленький хорошенький гомосексуалист Рики просит денег у двух несимпатичных арабов. Для кого он их просит – осталось за скобками. О какой стране идет речь – не сказано. Наконец, в чем цель этого тихого мероприятия – тоже понять нельзя. У нас с вами сплошные неизвестные, и решить это уравнение трудно.
– Вы, кажется, рассказывали, как восторженно Рики отзывался о Призе, – тихо произнес Кумарин.
– Да. Он уверял меня, что лет через пять Вова Приз станет президентом. Он таскал Вову в какой-то свой изотерический клуб.
– Ну да, понятно, – кивнул Кумарин, – он знакомил его с товарищами из культурной организации «Врил».
– Нет, – Григорьев помотал головой, – все равно не верю! Зачем это нужно Рики? Он живет в своих мультимедийных и наркотических мирах, сочиняет бредовые тексты, спит с бедным Генрихом и тянет из него деньги. Он считает себя эстетом, интеллектуалом. Ну да, он состоит в этом вашем страшненьком обществе «Врил». Порнография, богохульство и даже некрофилия, и даже черная месса – еще не нацизм.
– Хорошо, – устало кивнул Кумарин, – а что, по-вашему, нацизм?
– Концлагеря. Бюрократическая машина, аккуратно, рационально убивающая миллионы людей. Между прочим, строжайшая дисциплина и абсолютно реалистическое тоталитарное искусство.
– Когда начинаются концлагеря, уже поздно, – Кумарин встал и прошелся по комнате, – а что касается искусства, я вам скажу по секрету: тоталитарное, режимное искусство и то, что принято сегодня называть авангардом, удивительно похожи. Декларативность, идеологическая непримиримость. Вечная попытка внушить себе и миру, что самое главное в человеке находится внизу. Брюхо, задница, половые органы. Все, что выше брюха, недостойно внимания художника. Партийный художник, будь он нацист, коммунист, постмодернист, пофигист, еще какой-нибудь «ист», смотрит на человека так высокомерно, словно сам принадлежит к иному биологическому виду. Разве это так уж далеко от концлагерей?
Григорьев нервно засмеялся.
– Нет, Всеволод Сергеевич, я все-таки зря не пересказал вам главы романа «Фальшивый заяц». Поверьте, это очень далеко от концлагерей, это другой полюс жизни, другое мышление. Зайдите в музей современного искусства, хотя бы здесь, в Ницце. Вы старомодный человек, Всеволод Сергеевич! Влезьте в Интернет, сходите в какой-нибудь литературный клуб, в Москве, в Нью-Йорке, в Париже, послушайте нынешних авангардистов, только послушайте, читать вы вряд ли сможете. Я, как и вы, не хочу называть это искусством, но оно существует, с самого начала двадцатого века. Усы, намалеванные под носом Монны Лизы, унитазы, швабры и сломанные куклы. Богохульство, некрофилия и порнография. Да, вы правы, оно так же агрессивно и пронизано идеологией, как искусство тоталитаризма. Но из того, что основоположник футуризма итальянский поэт Маринетти был фашистом и соратником Муссолини, вовсе не следует, что современный авангард потенциально опасен и писатель Рихард Мольтке со своими единомышленниками – активные нацисты, да еще связаны с «Аль-Каидой». Вы сами сказали, это не бритоголовые с дубинами. Вы ведь даже не можете внятно объяснить, зачем это Рики?
– Во-первых, деньги. Очень приличные проценты, {вели сделка состоится. Во-вторых, Рики – член неонацистского оккультного общества. Зачем нацистам нужно, чтобы их единомышленники в разных странах имели больше влияния и больше власти? Да мы же с вами вместе смотрели кассету! Он встречался с арабами и вел переговоры. Это факт.
– Но откуда вы знаете, что они террористы? Что «он», который хочет с их помощью навести порядок в «его» стране, это именно Вова Приз?
– Господи, – Кумарин схватился за голову, – вы сами это знаете, но не желаете верить! Ужас в том, что никто не желает! Приз – хороший добрый мальчик, душка, для пожилых. Прикольный стебный пацан для молодых. Демократ для демократов. Патриот для патриотов. Политикам кажется, что им можно манипулировать. И это, пожалуй, самое опасное.
– Всеволод Сергеевич, почему вы не можете уничтожить Приза? – тихо спросил Григорьев. – Вы, с вашим всесильным УГП, – почему?
– Уничтожить? – Кумарин усмехнулся. – Убить, что ли?
– Нет, ну скомпрометировать, посадить.
– Он не олигарх и пока даже не политик. Понятие компромата в России давно размыто и чаще работает, как дополнительный пиар. Заключение под стражу тоже, между прочим, пиар. Вы хотите, чтобы Вова Приз стал мучеником, жертвой произвола пакостных спецслужб? Кстати, сажать его пока не за что. Разве только за клевету.
– На кого?
– На меня. Он пустил слух, будто это я его раскручикваю. Приз, как кальмар, окружает себя чернильным облаком. Вокруг него сплошные мифы, сплетни. Это умно. Флер тайны никогда не мешал популярности. С другой стороны, в такой мути можно любую правду объявить мифом. Я – один из его мифов, меня он сделал частью своего чернильного облака. Кальмар! – Кумарин пошевелил пальцами, как щупальцами. – Меня так еще никто не использовал. Собственно, поэтому я им и заинтересовался всерьез.
– Погодите, Всеволод Сергеевич, насколько мне известно, если вы кем-то интересуетесь всерьез, вам довольно скоро удается узнать о человеке все. Почему же Приз до сих пор остается для вас загадкой?
– Потому, что никто не понимает, зачем мне это понадобилось. УГП – это не только я. Мои сотрудники – не куклы, не винтики. В моей структуре нет слепого беспрекословного подчинения. У меня не гестапо и не мафия. Самое забавное, что, когда я пытаюсь говорить с людьми из моего аппарата о Призе, они все скептически хмыкают. Приз – это несерьезно. Им кажется, я просто ревную к нему своего внука и, вообще, завидую его молодости и популярности. Я надеялся на историю с мемуарами, с убийством Драконова. Я с самого начала почти не сомневался, что это заказ Вовы Приза.
– Зачем убивать старика? Чем мешали мемуары? Тем более мемуары, которых нет?
– Я не уверен, что их нет. Но дело не только в них. С вашим драгоценным Рейчем Приза познакомил именно старик Драконов, сам не ведая, что натворил.
– О, да, – усмехнулся Григорьев, – Вова купил у Генриха магический перстень Отто Штрауса, надел на пальчик и стал всесильным.
– Перестаньте, – Кумарин поморщился, – перстень – ерунда, побрякушка. Тем более он его уже не носит. Дело совсем в другом. У Рейча Вова встретился с Рики, через него вышел на неонацистов. У них денег мало, зато есть связи. Что из этого получилось, мы с вами видели на кассете. Приз ищет денег. Не сегодня-завтра кто-то вложит в него пару-тройку миллионов. Не важно, кто именно. Саудовцы, американцы, наши богатые политизированные болваны. Кстати, знаете, сейчас среди богатых i людей в России очень модно покупать всяких экзотических животных – крокодилов, бегемотов, черных свиней мини-пигов и держать их дома вместо банальных собак и кошек. Почему не завести кальмара? У него такие отпад-ные щупальца с присосками. Он та-акой прикольный, блин! Смотрите, как он лихо раскрутился за какие-то пятьсот тысяч. Что будет дальше?
