Падение Ворона - Данил Корецкий
Впрочем, в быту Ворон был неприхотлив, а Коряге, похоже, вообще всё по барабану — он мог жить в любых условиях. Тем более что приезжали они лишь на ночь, и то не всегда. Да и домом-то это не считали. Так, место ночёвки. А дома их отсюда далеко…
Зато отдельный вход, только для них двоих, что было гораздо важнее. Дом каменный, летом в нём намного прохладнее, чем в кирпичном, или деревянном. И то, что живут вместе — тоже плюс: в случае нападения отбиваться легче.
— А ключ? — спросил Шуруп.
— Коряге отдай! Он закроет за тобой.
Ворча что-то под нос, Коряга пошел к машине, а когда вернулся, неожиданно спросил:
— А ты что, действительно лохов любишь?
Ворон внимательно осмотрел заместителя, усмехнулся.
— Запомни, лохов никто не любит! И если мы облажаемся, и нас посчитают за лохов, то ни любви, ни уважения, ни страха не будет! А значит, и лавэ не будет! А может, и жизни не будет тоже! Грохнут — и дело с концом!
— Так я же не про нас…
— А я — про нас! И хочу, чтобы ты это понял!
— Да понял я, понял, — примирительно сказал Коряга и направился к себе.
Ворон еще некоторое время посидел на воздухе, глядя на звездное небо и размышляя о том, кто является лохом, а кто нет. Картина, вроде бы, понятная: лох тот, кто платит! Для его пацанов лохи — это туристы, которых они разводят, рыночные торговцы, выплачивающие регулярную дань, барыги, которым они впаривают валюту по своему курсу… Но, развивая эту мысль, он пришел к неутешительному выводу: для Николы Анапева и Асена Данчева, выходит, лохи — Ворон и его бригада, которые платят полицейским за покровительство точно так же, как им самим платят туристы и торговцы! Выводы были неутешительными, и он не стал ломать голову над такой очевидной несправедливостью — поднялся в свою комнату, запер за собой дверь на засов, разделся и лёг спать.
Глава 2
«Крестный отец», как устав караульной службы
Июнь 1991 г., Карна
Почти полная луна была уже высоко, когда отдохнувшие, они снова выехали из двора. Дорога шла вниз, впереди в лунном свете море загадочно поблескивало. Кафе «Луна», в которое они направлялись, находилось приблизительно посередине между тезкой на небе и ее отражением. От моря далековато, если идти пешком, поэтому посетителей в «Луне» обычно меньше, чем в десятках разнообразных закусочных, которые тянутся вдоль всей набережной. Зато у входа есть просторная парковка, а небольшая веранда густо оплетена виноградом, ухаживает за которым местный садовник — пожилой Симеон. Он же числится владельцем и директором. Только на бумаге, конечно. Фактически «Луна» принадлежит бригаде. Здешний телефон используется для связи — Симеон записывает краткие сообщения из Тиходонска и передает Ворону.
Сегодня кафе закрыто — сегодня здесь сходняк. Почти все уже были на месте. С кухни доносился запах поджаренного на гриле мяса, из зала — шум, смех и крики.
— Добрый вечер! — у входа поприветствовал их улыбающийся Симеон. Он говорил почти без акцента — старая школа. — Всё готово, по времени!
— Спасибо, Симеон, можно подавать! — пожал ему руку Ворон и передал видеокассету. — Вставляй, когда скажу, запустишь.
При их входе шум смолк.
— Здорово, братва! — поздоровался Ворон. Коряга только снисходительно помахал рукой, как большой начальник подчиненному люду.
— Здорово! — закивали в ответ пацаны. Они чинно сидели за столами, на которых пока стояли только салаты, луканка,[3] хлеб и минеральная вода — как на пионерском утреннике. Ворон обвёл всех взглядом. Присутствовали четырнадцать человек, почти все. Даже Стасик-Товаровед сидел, аккуратно сложив руки перед собой, как прилежный ученик за партой. Есть и пить — не в махалове кровь лить…
Навстречу поднялся Чалый, подошел, пожал шефам руки. Из присутствовавших он был старшим по возрасту, не считая Коряги. Короткая стрижка не могла скрыть седины: его и прозвали Чалым, по названию лошадиной масти.
— Бурого нет! — сообщил он. — Заболел.
Ворон молча кивнул.
— Знаю я его болезнь! — процедил Коряга. — Он скоро синим станет, а не Бурым от своей болезни…
— Так что, ехать за ним? — не понял Чалый.
— Не надо! — ответил Ворон. — Я ему выговор сделаю и оштрафую! Да с командиров звена сниму…
— Давно пора! — одобрительно кивнул Коряга.
Ворон поставил на стол пластиковый пакет и стал вынимать из него перехваченные резинками пачки левов разной толщины с написанными на бумажках именами.
— Коряга! Шуруп! Погранец!
Бойцы брали деньги, пересчитывали, прятали в карманы. Кто-то был больше доволен, кто-то меньше.
— Бурого штрафуем. — Ворон вынул из пачки несколько купюр, остальные передал Чалому. — Скажи ему: не перестанет бухать — вылетит из бригады!
Чалый мрачно кивнул.
— Билет, Сява, Морпех, Стасик…
Раздача денег закончилась быстро.
— А почему мне меньше, чем Товароведу? — возмутился Билет. — Он даже на разборки не ездит!
— Каждому по труду! — назидательно поднял палец бригадир. — Стасик на своем месте приносит пользу больше, чем ты в махаловке… Больше вопросов нет? Тогда давайте ужинать!
Молодой шустрый паренек — племянник Симеона принес поднос с жареным мясом, расставил пять бутылок ракии, потом прошёл за барную стойку, вставил в видеомагнитофон кассету.
— Едим, пьем, смотрим «Крестного отца», учимся, делаем выводы, — объявил Ворон. — Это натуральная жизнь таких людей, как мы. С глубоким смыслом картина. Потом обсудим.
Братва жадно накинулась на еду и выпивку, снова поднялся характерный для застолья шумок. А на экране висящего на стене телевизора, Дон Корлеоне объяснял гробовщику, что такое дружба. В его трактовке дружба исключала деньги, но включала насилие и убийства.
— Слушайте внимательно, — поднял руку
